Тиара скифского царя

Может быть, она не казалась ему такой старой? Или на безрыбье и рак – рыба? Впрочем, какое безрыбье, она сама предложила ему пожить в ее квартире.

– Нет, дело не в фигуре, просто так получилось. – Лиза покраснела и быстро доела маленькое, пахнувшее детством пирожное.

Игорь не встал, пока не опустошил блюдо с нарезкой.

Лиза заметила, что он помедлил, прежде чем бросить в плетеную корзинку, в которой официантка принесла счет, деньги, и она подошла к стойке бармена, где всегда расплачивалась картой.

Мужчина не сказал ни слова, будто бы и не заметил этого.

– Ну, показывайте ваши хоромы. – Он предложил ей руку, и женщина с благодарностью оперлась на нее.

Она почувствовала: в ее жизни наконец снова появился мужчина. Может быть, ненадолго, может быть, как квартирант, но зато она не будет такой одинокой, какой была все эти годы.

Глава 11

Очаков, 1891 г.

Яков Нахумович, считавшийся в Очакове лучшим камнерезом и скульптором в одном лице, маленький, шарообразный, с короткими кривыми ножками, с выпученными рачьими грязно-зелеными глазками и толстой короткой шеей с выпуклым затылком, заросшим курчавыми седыми волосами, в то время как круглая голова с каждым годом становилась все более и более гладкой, колдовал над памятником жене одного очаковского чиновника. Убитый горем муж требовал мраморный постамент и ангела, скорбно восседавшего на этом постаменте в позе Роденовского мыслителя.

Все это было под силу опытному мастеру, однако вдовец хотел, чтобы у ангела было лицо его обожаемой Церцилии, и вот тут Нахумовичу приходилось дергать себя за остатки волос, чтобы придумать, как выкрутиться из щекотливого положения.

Дело в том, что покойная Циля была далеко не красавица, точнее, она была уродлива, как тысяча чертей, и если несчастному ангелу вылепить ее нос, то памятник увидят со всех концов кладбища. Ко всему прочему, Господь дал ей острый подбородок, выпуклые глаза, толстые негритянские губы и жесткие курчавые волосы.

Яков никогда не видел, чтобы ангелов изображали с таким лицом, недаром же существует выражение: «Ангельская внешность, ангельское личико». Но как сказать об этом чиновнику?

Хитрый Нахумович деликатно поинтересовался: что, если ангел будет не совсем с лицом покойницы, однако вдовец оставался непреклонным. Только лицо его обожаемой жены! Тут он пускался в воспоминания, рассказывая мастеру о том, каким ангелом была его благоверная, хотя весь Очаков знал мужеподобную чиновницу, иногда поколачивавшую своего муженька.

Когда братья Гойдманы вошли в небольшую мастерскую Нахумовича, сплошь уставленную заготовками и кусками мрамора и гранита, Яков в который раз отбрасывал в сторону рисунок ангела.

– Яша, мое тебе почтение. – Шепсель снял котелок и шутливо поклонился. – Вижу, ты занят очень важным делом. Не окажешь ли нам честь, приняв нас? – Он поднял с пола листок с рисунком и расхохотался: – Никогда не видел ангела с чисто еврейским лицом. Он пришел к тебе во сне? Предупреждаю тебя как хороший друг: эта картина не будет иметь успеха. – Младший Гойдман прищурился. – И, сдается мне, этот ангел сильно смахивает на покойницу Козолупенко. Сознайся, она была твоей музой?

– Скорее проклятый Козолупенко хочет, чтобы она стала моей музой, – буркнул старик. – В его пустую голову влезла мысль, что ненаглядная Циля должна быть увековечена в образе ангела.

Братья переглянулись и расхохотались.

– Насколько я помню эту особу, она не отличалась ни ангельской внешностью, ни ангельским поведением, – встрял Лейба.

Нахумович вздохнул:

– Теперь вы представляете, как тяжела моя работа?

– Держу пари, он заплатит сущие гроши, – усмехнулся Шепсель. – Этот хохол известен всему Очакову как скупердяй.

Нахумович поднял на него миндалевидные глаза, в которых читалась вся скорбь его народа:

– Таки да, он уже заплатил гроши, но при этом желает, чтобы я на месяц стал Микеланджело.

Шепсель хлопнул в ладоши. Яков вздрогнул и поморщился:

– И чего ты хулиганишь?

– Знаешь, мы к тебе почти с аналогичным предложением. – Младший Гойдман засмеялся. – Только мы хотим предложить тебе лавры не итальянца, а грека. По-моему, их скульптуры не хуже. Впрочем, тебе известно, что в эпоху Возрождения все черпали из античности.

– Тебе нужен памятник в виде храма Артемиды? – поинтересовался старик, снова пытаясь сделать набросок ангела.

Шепсель покачал головой:

– Если я окажусь на небесах раньше тебя, позаботься о том, чтобы на моей могиле не было вот этого. – Он ткнул пальцем в рисунок. – Нет, уважаемый, мы к тебе с другим предложением. Нам нужно, чтобы ты на время стал древнегреческим скульптором и делал для нас могильные мраморные плиты и колонны. Впрочем, последние сойдут и в разбитом виде. На их обломки тоже есть спрос.

Нахумович замотал головой:

– Я ничего не понимаю. Какие могильные плиты, зачем?

Шепсель заметил в стороне табурет и, придвинув его к столу мастера, уселся, закинув ногу на ногу. Лейба примостился на обломок гранита.

– Все зависит от того, хочешь ли ты хорошо заработать. – Шепсель приблизил губы к уху скульптора, морщась от крепкого старческого запаха, и жесткие седые волосы, выраставшие прямо из ушной раковины, кольнули его в нос. – Мы предлагаем тебе начать изготовлять подделки. Видишь ли, спрос на антиквариат не падает, зато в этой земле самого антиквариата становится все меньше и меньше.

Старик шумно вдохнул воздух через тонкие ноздри длинного хрящеватого носа.

– Хотите попасть в полицию? – спросил он. – Да, да, вы, ребята, хотите сесть в тюрьму, я это чувствую. Мало того, вы потащите туда несчастного Нахумовича, обремененного огромной семьей.

Шепсель усмехнулся:

– Обремененный семьей Нахумович не желает облегчить ее положение, – сказал он весело. – Что, если у меня есть план и я знаю, как выкрутиться, если уж нам и придется оказаться в полиции?

Яков был непреклонен:

– Старый Нахумович не пойдет на мошенничество. Оно мине не надо.

Шепсель щелкнул пальцами:

– Да ты хотя бы выслушай меня. Твоя роль в нашем деле будет совсем незначительной. Ты делаешь плиту или колонну из мрамора. Далее в игру вступает специалист по древнегреческому языку. Он помогает нам выбить надписи, потом мы состариваем мрамор – и коллекционеры хватают его за милую душу. Я думаю, за одну плиту можно заработать рублей двести-триста. Барыш делим на четверых. Если мы наладим производство, через полгода станем очень состоятельными людьми.

Скульптор молчал, не зная, что ответить. Воображение рисовало радужные картины. Если Шепсель в своем уме, действительно за полгода можно сделать целое состояние. И тогда его обожаемые дети и жена наконец купят себе дорогие обновки, а он сможет приобрести дом у моря, который давно присмотрел.

Шепсель почувствовал, что мастер колеблется, и продолжил атаку:

– Все дело в том, где найти подходящего человека, знатока древнегреческого языка? В этом городе мы мало кого знаем. У тебя никого нет на примете?

Яков наморщил лоб, сделавшись похожим на Бабу-ягу, и вдруг кивнул:

– Допустим, я знаю такого человека. Только предупреждаю, что это большой пройдоха.

Шепсель усмехнулся:

– Для такого дела нам не нужен честный человек. Кто он?

– Один столичный студент – историк Семен Колтунович, – пояснил мастер, вспомнив молодого человека, часто наведывавшегося к нему в дни своих приездов. – Он ежегодно бывает здесь и так же, как и вы, гоняется за археологическим материалом, но не потому, что это интересно ему как историку. Он хочет заработать так же, как и вы.