Анна Ахматова и Истина. Монтаж воспоминаний и документов

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.

А это – про Ольгу Афанасьевну Глебову, жену Судейкина, которую Анна Андреевна считала виновницей смерти влюблённого в неё поэта Всеволода Князева, покончившего жизнь самоубийством. Эта история послужила впоследствии сюжетом «Петербургской повести» в «Поэме без героя».

Из воспоминаний Георгия Адамовича: «Были у неё [Ахматовой] две близкие подруги, тоже постоянные посетительницы “Бродячей собаки”, – княжна Саломея Андроникова и Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина, “Олечка”, танцовщица и актриса, одна из редчайших русских актрис, умевшая читать стихи».

Драматическая актриса по образованию, выпускница школы при Александринском театре, с начала 1910-х годов Глебова-Судейкина начинает выделяться во вставных танцевальных номерах в драматических спектаклях, затем в постановках оперетт и, наконец, вызывает сенсацию своими танцами в балете И. Саца «Козлоногие», поставленном в Литейном театре в 1912 г.

Из рецензии Николая Шебуева в «Обозрении театров» за 25 октября 1912 г.: «Изумляют бестиальные изгибы и изломы г-жи Глебовой-Судейкиной – актрисы на специфические роли…»

Из воспоминаний Игоря Северянина: «Мне кажется, её любят все, кто её знает: это совершенно исключительная по духовной и наружной интересности женщина».

А теперь давайте вернёмся к стихотворению «Безвольно пощады просят…», которое, считалось, адресовано Блоку.

Ахматовед Михаил Кралин даже предполагал, что «короткое, звонкое имя», упоминаемое в этом стихотворении, – это Пим (домашнее прозвище Сергея Судейкина). Но, насколько известно, Ахматова никогда не была увлечена ни им, ни Блоком.

Я думаю, что это имя – Артур Лурье. И коротко, и звонко, и по смыслу подходит.

Из письма Артура Лурье Саломее Андрониковой: «У… [Ахматовой] никогда ничего не бывает сказано зря».

Из письма последней возлюбленной Лурье Ирины Грэм Михаилу Кралину: «Артур Сергеевич познакомился с Ахматовой на каком-то литературном собрании. Они сидели рядом, за столом, покрытым зелёным сукном, – так в те времена полагалось. По словам А.С., Ахматова была “важная молодая дама”. Окинув своего соседа высокомерным взглядом, она спросила: “А сколько вам лет?” – “21”, – так же важно ответствовал Артур Сергеевич».

Артур Лурье родился в 1892 г., получается, это произошло в 1913 г.

Из письма Ирины Грэм Михаилу Кралину: «После заседания все поехали в «Бродячую собаку». А.С. снова очутился за одним столом с Ахматовой. Они начали разговаривать, и разговор продолжался всю ночь; несколько раз подходил Гумилёв и напоминал: ”Анна, пора домой”, но Ахматова не обращала на это внимания и продолжала разговор. Гумилёв уехал один… Под утро А.А. и А.С. поехали из “Бродячей собаки” на острова. “Было так, как у Блока, – говорил А.С. – И хруст песка, и храп коня.” В сумочке у Ахматовой была корректура “Чёток”».

Но тогда это не могло быть ранее 1914 г. О этом же пишет Павел Лукницкий в своей книге: «АА познакомилась с А. Лурье 8 февраля 1914 г. Несколько свиданий было…»

Тем не менее, цикл стихов «Смятение», посвящённый Артуру Лурье, написан Ахматовой в 1913 г. Значит, познакомились они всё-таки в 1913-м, но «Свидания» произошли уже в 1914-м.

Артур Лурье родился в м. Пропойске Могилёвской губернии Быховского уезда в семье мещанина Израиля Хацкелева Лурьи и был назван Наумом.

Из «Заметок об А. С. Лурье» Ирины Грэм: «Мать Артура Сергеевича… Анна Яковлевна была набожна, зажигала по пятницам свечи, соблюдала [еврейские] праздники. Мистицизм Анны Яковлевны передался её любимому старшему сыну; чтение Библии привело Артура Сергеевича к чтению Евангелия, и он, улыбаясь, говорил: “Моё обращение произошло без всякого постороннего вмешательства, само собой, когда мне было 14 лет.” По достижении совершеннолетия, А.С. принял католичество и был крещён в Мальтийской капелле, в Петербурге».

Крещён был, видимо, именем Артур, потому что с этого времени Наум Израилевич Лурья стал зваться Артур Сергеевич Лурье.

Из воспоминаний Ахматовой: «Родители и вся семья его – правоверные евреи – были очень недовольны, когда А. Лурье крестился…»

Из «Биографических заметок» Ирины Грэм: «Когда А.С. было восемь лет, семья переселилась в Одессу… А.С. поступил в коммерческое училище.

…После окончания коммерческого училища А.С. вернулся в Петербург, где поступил в консерваторию. Смеясь, он говорил, что “петербургский период начался с длинных волос, отпущенных «под маэстро»”; эти длинные волосы помешали ему, как он уверял, поступить в класс Есиповой, не любившей подобный стиль. А.С. начал заниматься у Дроздова. “Уроки заключались в том, – говорил А.С., – что учитель и ученики ходили есть блины и закусывать в соседнюю с консерваторией ресторацию.” В скором времени А.С. был принят в класс М. Н. Бариновой, одной из любимых учениц Феруччио Бузони, – титана среди великих пианистов той эпохи; Бузони был учеником Листа, наиболее близким к нему среди плеяды блестящих виртуозов, вышедших из его студии. А.С. был гордостью класса Бариновой; в те годы в консерватории гремели имена двух пианистов – Сергея Прокофьева и Артура Лурье. Тогда они ещё не были знакомы и, встречаясь в коридорах консерватории, смотрели друг на друга, как два тигра. После того, как в классе Бариновой играл Артур Лурье, никто из учеников не осмеливался подойти к роялю. Автору этих строк рассказывал об этом покойный Вл. Дроздов.

Посещая консерваторию, А.С. был одновременно вольнослушателем филологического факультета Петербургского университета. Композицией и теорией музыки А.С. занимался у А. К. Глазунова и сохранил о нём светлые воспоминания. Музыкальное мышление той эпохи было чуждо новаторским стремлениям молодого композитора, примкнувшего к группе русских футуристов…

За время периода футуризма и “Бродячей собаки”, где А.С. был завсегдатаем и постоянно выступал как пианист, относится его увлечение графикой О. Бердслея и дендизмом; длинные волосы “под маэстро” были острижены, причёсаны на прямой пробор, зеркально напомажены и “разутюжены”… носил А.С. визитку – этот костюм был в большой моде у петербургских щёголей, а для больших “гала” надевал отцовскую шубу с бобрами и бобровую шапку».

Облик А. Лурье запечатлён в портретах работы Ю. Анненкова, Л. Бруни, П. Митурича, С. Сорина, а также поэта Александра (Сандро) Корона:

На золотой цепочке золотой лорнет,

Брезгливый взгляд, надменно сжаты губы.

Его душа сатира иль инкуба

Таит забытых оргий мрачный свет.

Высокий котелок и редингот, так хищно

Схвативший талию высокую его,

Напоминает вдруг героя из Прево,

Мечтателя из «Сонного кладбища»…

Из воспоминаний Ахматовой: «Он по-настоящему артистичен…»

Из книги Михаила Кралина «Артур и Анна»: «В 1913 г. Артур Лурье снимал квартиру на Гороховой ул. В семействе владельцев квартиры, Франк-Каменецких, до сих пор бытуют рассказы о том, как к молодому композитору приходила дама, с которой он за полночь засиживался за роялем. В это время Лурье работал над романсами на стихи Ахматовой из книги “Чётки”».

Из письма Ирины Грэм Михаилу Кралину: «Несмотря на весь блеск, красоту, очарование Анны Андреевны (“глаза зелёные, голос гортанный, и руки Музы”), несмотря на всю её славу и несмотря на сонм “мальчиков”, смотревших ей в рот и ловивших каждое её слово, А.С. сравнивал Ахматову Серебряного Века с… Хромоножкой Достоевского, воплощавшей в себе при всём своём юродстве и убожестве Вечную Женственность.

Ахматова, рассказывал А.С., была кумиром своей свиты. Почитатели получали от неё “царские подарки” – перчатку, ленту, клочок корректуры, старую сумку, “старый сапог”, шутил А.С. Сам он получил тот самый “малиновый платок”, о котором говорится в стихотворении “Со дня Купальницы-Аграфены” и на которое А.С. написал музыку. А.А. принимала А.С. в своей маленькой гостиной, в Царском Селе; он играл для неё “Орфея” Монтеверди и Чакону Баха, которую готовил для концертного выступления».

Из письма Ирины Грэм Михаилу Кралину: «В первый период романа, поездок в Царское, Чаконы Баха и т.д. А. А. вдруг сказала “гортанным голосом”: “Я – кукла ваша…”»

Глава 9. Абиссиния. Недоброво

7 апреля 1913 г. Гумилёв отправился в своё очередное путешествие по Африке в компании со своим племянником Николаем Сверчковым.

Из «Записей об Абиссинии» Николая Гумилёва: «Я побывал в Абиссинии три раза, и в общей сложности я провёл в этой стране почти два года. Я прожил три месяца в Хараре, где я был у раса (дэджача) Тафари, некогда губернатора этого города. Я жил также четыре месяца в столице Абиссинии, Аддис-Абебе, где познакомился со многими министрами и вождями и был представлен ко двору бывшего императора российским поверенным в делах в Абиссинии. Своё последнее путешествие я совершил в качестве руководителя экспедиции, посланной Российской Академий наук».

Из воспоминаний Георгия Иванова: «За день до отъезда Гумилёв заболел – сильная головная боль, 40? температуры…

На другой день я вновь пришёл его навестить… Меня встретила заплаканная Ахматова: “Коля уехал.”»

Из письма Гумилёва Ахматовой: «9 апреля 1913 г. Милая Аничка, я уже в Одессе и в кафе почти заграничном… Снился раз Вячеслав Иванов, желавший мне сделать какую-то гадость, но и во сне я счастливо вывернулся. В книжном магазине просмотрел “Жатву”. Твои стихи очень хорошо выглядят…

Я весь день вспоминаю твои строки о “приморской девчонке”, они мало того, что нравятся мне, они меня пьянят. Так просто сказано так много, и я совершенно убеждён, что из всей послесимволической поэзии ты, да, пожалуй, по-своему, Нарбут, окажетесь самыми значительными.

Милая Аня, я знаю, ты не любишь и не хочешь понять это, но мне не только радостно, а и прямо необходимо по мере того, как ты углубляешься для меня как женщина, укреплять и выдвигать в себе мужчину; я никогда бы не смог догадаться, что от счастья и славы безнадёжно дряхлеют сердца, но ведь и ты никогда не смогла бы заняться исследованием страны Галла и понять, увидя луну, что она алмазный щит богини… Паллады».

«От счастья и славы безнадёжно дряхлеют сердца» – это строки из стихотворения «Вижу выцветший флаг над таможней». Следовательно, его датировка «Осень 1913» в 2-томнике А. Ахматовой, Москва, 1997 не верна, стихотворение написано не позднее апреля.

Из письма Ахматовой Лозинскому: «8 августа 1913 г. У меня к Вам большая просьба… Так как экспедиция послана Академией, то самое лучшее, если справляться будут оттуда. Может быть, Вы сможете пойти в Академию и узнать, имеют ли там известия о Коле».

Из книги Веры Лукницкой: «20 сентября вместе с племянником вернулся в Петербург…

С 26 по 30 сдавал в Музей Антропологии и Этнографии привезённые им из Африки предметы и фотографии, многое Музею подарил».