Неверная

Неверная
Ольга Брюс

Малика с детства мечтала сбежать из аула, потому что жить в семье, где ее не уважают с рождения, было невыносимо. Старших сестер выдали замуж за тех, на кого указал отец, мать подчинялась ему и свекрови, и только посторонний дедушка, который прожил несчастливую жизнь, сумел помочь Малике справиться со страхом, который удерживал девушку от побега. Первое замужество удалось избежать, благодаря смелости Малики, но во второй раз девушка решила сдаться, чтобы спасти себя и обрести настоящую любовь.

Ольга Брюс

Неверная

Малика

Часть 1

Малика устало откинулась на подушки и из полуприкрытых век взглянула на Виктора. Сегодня он был особенно хорош. Такой настойчивый, смелый, ненасытный. Совсем как она. Ей никогда не было с ним скучно, и она никак не могла отказать себе в удовольствии встретиться с ним снова. И, похоже, он это знал. Малика потянулась, и Виктор тут же повернулся к ней, любуясь раскрасневшейся, откровенно красивой смуглой, черноглазой женщиной:

– Слушай, когда ты бросишь своего Ибрагима? – Виктор приподнялся на локте и пальцем обвёл округлость её груди: – Когда тебя рядом нет, мне так тоскливо…

Малика взглянула на него и слегка прикусила нижнюю губу, как это умела делать только она:

– Моего мужа зовут Ильяс, – улыбнулась она. – И, кстати, он меня ждёт.

Она наклонилась, поцеловала Виктора, потом поднялась и начала одеваться.

– Не перестаю тебе удивляться, – он с интересом наблюдал за ней. – Ты выросла на Кавказе, а там, говорят, очень строгие законы и за измену мужу полагается самое суровое наказание. Неужели ты совсем ничего не боишься?

Малика усмехнулась и изогнула правую бровь:

– Что мокрому дождя бояться? Я своё уже отбоялась, так, кажется, говорят в народе?

Виктор поймал её за руку и усадил рядом с собой на постель:

– Ты ничего не рассказывала мне о себе. Ну, кроме того, что у тебя есть муж и маленькая дочь. Как ты жила до меня?

Малика подавила вздох, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась:

– Так сразу и не расскажешь. Да и не время сейчас. Давай в другой раз.

Она наклонилась и пухлыми губами коснулась его губ:

– Проводи меня. Мне, в самом деле, пора. Я не хочу, чтобы Ильяс сердился. Ты же его знаешь…

Виктор нехотя поднялся, накинул халат и, небрежно завязав пояс, вышел вслед за Маликой в прихожую. Но когда она открыла дверь, шагнул вслед за ней на лестничную клетку и, развернув её к себе лицом, поцеловал долгим поцелуем. Она мягко отстранилась от него, положив руки ему на грудь, но когда повернулась, чтобы уйти, замерла, вздрогнув от неожиданности: перед ней стояла Альбина, жена одного из друзей Ильяса, не раз бывавшая в гостях у них дома.

Сейчас она спустилась с верхнего этажа и, столкнувшись с Маликой, скривила губы в вызывающей усмешке:

– Приве-е-ет… Извините, я, кажется, помешала…

– Да, немного, – вскинула голову Малика и с вызовом посмотрела ей в глаза. – Всего доброго!

Ей очень хотелось побежать вниз по лестнице, выскочить на улицу, чтобы остудить пылающее лицо, но она заставила себя идти спокойным уверенным шагом. А спину ей прожигал взгляд спускающейся вслед за ней Альбины.

Выйдя из подъезда, Малика направилась к остановке, но ждать автобус не стала и обратилась к стоявшему неподалёку таксисту:

– Здравствуйте. Мне нужно на Михайловскую, туда, где Детский мир, знаете?

– Конечно! – водитель явно обрадовался, увидев красивую пассажирку. Он решил, что во время поездки можно будет не только поболтать с ней, но и познакомиться поближе, но Малика не собиралась вступать с ним в разговор. Она была занята собственными невесёлыми мыслями, которые, почему-то, вернули её в далёкое детство. Где-то там, в глубине давно ушедших лет таилось то, что не давало ей спокойно жить. Она родилась женщиной…

***

– Девочка… – Фирузе виновато взглянула на мужа и показала ему смуглое крохотное личико дочери, завёрнутой в белую полотняную простынь.

– Третья, – презрительно фыркнул Али, недовольно поджав губы. – Мелкая ещё какая. Хоть выбрось. Что за работница из неё вырастит? Зачем рожала такую?

– Думала, будет мальчик, – вздохнула Фирузе. – По всем приметам так выходило. И Фатима так говорила: «Живот высокий и мясо хочется, это к мальчику».

– Поганой метлой твою Фатиму со двора гнать надо! – окончательно рассердился Али. – Шарлатанка старая! Вот я её увижу…

Он развернулся и вышел из комнаты, оставив жену и новорождённую дочь со своей старой тёткой, местной повитухой Барият, которая жила с ними по соседству.

– Ничего, ничего, отойдёт, – усмехнулась старуха, обнажив гнилые зубы. – Хоть и дочь, а своя кровь. Куда же ему деваться.

– Трое дочерей уже, а он сына хочет, – вздохнула Фирузе. – Говорит, что смеются над ним все. Слабым называют. Не можешь, говорят, сына родить, значит, ни на что не способен…

Она хотела сказать ещё что-то, но дверь в комнату отворилась и на пороге появилась грузная фигура Патимат, её свекрови. В руках она держала поднос, на котором стояла пиала с бульоном, миска с куриными костями и целая сырая рыбина с чешуёй и хвостом.

Фирузе приподнялась на постели, чтобы привычно показать уважение матери своего мужа, но та только нахмурилась и принялась ворчать, устанавливая поднос на крепкий, но грубо сколоченный столик:

– Лежи уже. Недотёпа! Почему заранее в родильный дом не поехала? Не знаешь, что ли, как это делаться должно?!

– Раньше срока она родилась, – тихо начала оправдываться Фирузе. – Ещё почти две недели должна была её носить… Внезапно все началось, простите меня…

– Простите… – передразнила Патимат невестку, потом поднесла ей варёную куриную голову и шею: – На вот, ешь, чтоб дитё крепкое росло и головку хорошо держало. Куда ты этих девок плодишь? Есть две и хватило бы, зачем она нужна, третья? Мужа только позоришь! Вот я четверых сыновей родила! На весь аул слава! А ты ни на что не способна, кроме как ковры ткать.

– Помощница будет, – виновато проговорила Фирузе, послушно принимаясь за куриные кости, хотя аппетита у неё совсем не было и сильно тошнило от не выветрившегося запаха крови. Но спорить со свекровью она не имела права и только наблюдала со своего места как та, взяв мокрую скользкую рыбину за голову, хвостом начала водить по лицу её новорождённой дочки. Фирузе знала, что если так не сделать, ребёнок будет расти слюнявым, а это позор для всей семьи. Слюни всегда текли только у местного юродивого Джабраила, семнадцатилетнего парня, который слонялся по аулу, собирая за собой стайки собак. Не дожидаясь просьб хозяев, он бросался на помощь к тем, кто работал и принимался делать то же самое: ворошил граблями скошенную траву, чтобы она лучше сохла, месил глину с соломой, чтобы потом можно было делать саманные кирпичи, носил с реки воду, отгонял коров в стадо. За это ему выносили лепёшки с сыром, сладости или какую-нибудь одежду, а иногда шли к родителям Джабраила и давали за труд их сына небольшие деньги или продукты. Никто в ауле, ни взрослые, ни дети не издевались над несчастным парнем, всегда уважительно обходились с ним и делали вид, что не замечают, что он так сильно отличается от них.

Фирузе совсем не хотела такой участи для своей дочери и потому не возражала, наблюдая, как рыбья слизь покрывает крошечное личико новорождённой малышки. А свекровь, тем временем, продолжала исполнять над девочкой какие-то ритуалы, не обращая внимания на её надрывный плач. Наконец, она кивнула стоявшей в стороне Барият. Та уже закончила уборку и поднесла девочку к матери. Фирузе приложила её к груди и подняла взгляд на свекровь:

– Как вы решили назвать её?

– Не знаю ещё. Гульнара или Малика, – отрывисто ответила Патимат. – Не решила ещё.

– Гульнара – красивое имя, – улыбнулась Фирузе. – Так мою бабушку звали.

– Малика будет, – тут же решила её свекровь.

***

Несмотря на то, что особой радости появление Малики на свет семье не принесло, Патимат и Али провели все традиционные мероприятия, встретили гостей, приняли подарки и угостили всех на славу самыми вкусными блюдами. Только родственников Фирузе на празднике не было, её родителей не стало несколько лет назад, а с дальней родней она не общалась, потому что никого не знала, да и жили они не близко.

Новорождённую девочку выносить к гостям не стали, и Фирузе тоже не показалась там, чтобы не прогневить высшие силы. Только Патимат и две её старшие сестры пришли к ним в комнату, вымазали щеки и лоб девочки кровью жертвенного барана и положили в её колыбельку листы Священного Писания.