Шкура

Егор, помогая Степану рубить дрова, часто делал перерыв на перекур. Вслух рассуждал о будущем, вспоминал детство и постоянно задавал один и тот же вопрос:

– Были ли у батьки женщины, кроме Марфы?

Усмехнувшись, Степан размахивал топором и делал вид, будто не слышит. Нечего спрашивать о том, чего быть не может. Отец у Степана самый верный, каких поискать.

В доме все также было шумно. Ребятишки прыгали, кричали, бегали, играли, чем не давали покоя сердитой бабушке. Теперь Глафира не лежала днями, уставившись в потолок. Рассекретилась, значит, поднимайся, шевелись, не прикидывайся умирающей. Глафира медленно переставляла ноги, подходя к окошку, и бубнила себе под нос ругательные слова, адресованные маленьким непоседам. Встанет у окна, постоит, полюбуется промозглой погодой, увидит людей – сама с собой их обсудит, а потом идет к теплой печке кости греть. Посидит на лавке, прижавшись спиной к побеленной кладке, улыбнется своим воспоминаниям, побеседует с Галиной. Вроде девка ничего, сговорчивая, нравится она Глафире. А вот Дунька, кошка плодовитая, раздражает. Давно бы избавилась от ленивой прохиндейки, да только Егорушку жалко. Обслуживать мать его не может, а если он жены лишится, тогда и вовсе Егор пропадет. Какая-никакая, но хоть штаны заштопает. Пока Глафира распаривала старую кожу, в дом вбежал Панкрат.

– Сегодня Марфу выписывают? – запутался мужик в датах.

– Сегодня, – кивнула Глафира, потирая острые коленки.

Панкрат тут же удалился в спальню. Из комнаты послышался скрип дверцы шкафа, затем что-то упало на пол. Глафира сощурилась, вслушиваясь в каждый звук.

– Что ты ищешь? – крикнула сыну.

Тот не ответил и продолжал греметь крышкой сундука, табуреткой и шкафной дверцей. Пока Панкрат «наводил порядок» в вещах Марфы, та уже вернулась. Она вошла в дом, сухо поздоровалась с свекровью и расстегнула пальто.

– А-а, пришла? – Панкрат осуждающе посмотрел на бледную Марфу. – Как пришла, так и уходи. – И бросил к ее ногам чемодан и узелок.

Глава 24

У Марфы затряслась нижняя челюсть. Опустив печальный взор на чемодан, она прокрутила в голове только что состоявшийся разговор с Егором. Там, за домом. Женщина предчувствовала, что Панкрат встанет в позу. Она боялась громкого скандала, пока ехала домой. И огласки на всю округу. Думала, если Панкрат заартачится, то лучше уйти по-тихому с его братом. Но Егор проявил себя не так, как она ожидала. И представить не могла, что Егор откажется с ней жить. Даже в мыслях не было. Она так и не поняла, что брат мужа никогда не уйдет от сытой жизни.

– Не-е, я с тобой кочевать по деревням не буду. У нас ничего общего. Ты замужем, я – женат. Побаловались и хватит.

Всю жизнь себе испоганила. Жила лучше всех. Голода не знала. Так не же, приспичило с Егором покувыркаться. Ну как, понравилось? А теперь расхлебывай, Марфушенька, бери свои тряпки и иди, куда глаза глядят. В кухне звенела удушающая тишина. Глафира молча смотрела на сноху, Панкрат ждал, когда она поднимет чемодан и уйдет. Но Марфа медлила. Обдумывая на ходу, как жить дальше, она ничего другого не придумала, как вымаливать прощения. Неожиданно Марфа упала на колени перед мужем, обхватила руками его ноги и закричала:

– Прости меня, Панкратушка! Ой, прости! Не виноватая я! Ни в чем перед тобой не виноватая!

Оттолкнув жену, Панкрат отошел назад. На крик прибежали ребятишки и уставились на ревущую женщину. Самый маленький, Кузя, заплакал от испуга. Лидочка взяла его на ручки и понесла в комнату. Остальные дети последовали ее примеру.

– Прости меня! – голосила Марфа, упершись лбом в недавно помытый пол. – Грех на мне! Грех!

– Встань! – грозно выкрикнул Панкрат. Он ощутил внезапно нахлынувший стыд. Не за жену, а за себя. – Вставай и уходи!

Слушая крики свекрови, Галя прижала к груди подушку. Жалко женщину, очень жалко. Куда она пойдет? На дворе сейчас рано темнеет. Родственников у нее нет. А с родней мужа она не очень-то и дружелюбна. Подруг тоже не имеется. Куда она приклонит голову? На могилу матери и отца?

– Не виноватая я! Бес попутал! Он меня силой взял! Взял, а я промолчала. Как я могла о таком признаться? С него и спрашивай, с него – паршивца!

– Кто? – нахмурился мужик, глядя на платок, покрывающий голову жены. – Кто? Признавайся!

– Братец твой, кто ж еще?! – Марфа подняла голову. Ее глаза были наполнены такой жгучей болью, что Панкрат потерял самообладание.

Выскочив на улицу, он бросился к Егору. Тот висел на заборе, лениво потягивая папироску, которой угостил племянник. Степан был в бане, мыл руки и уже собирался идти в дом ужинать, как вдруг услышал душераздирающий крик отца:

– Убью, паскуда!

Быстро вытерев руки от мыльной пены, Степа выглянул из бани. Отец со всей силы размахивал ногами, а дядька лежал на земле, свернувшись калачиком. Видимо, батя вырубил его с одного удара, потому что дядя Егор даже не стонал. Подбежав к отцу, Степа обхватил его за пояс и оттащил.

– Опять?! Да что все не поделите? – последняя бойня между братьями была еще свежа в памяти парня. – Гляди, у него лицо в крови!

– Мало ему, – тяжело дыша, проговорил Панкрат. – Живьем закопать, чтобы знал, как в чужом дому кучу накладывать!

Домой возвращалась Дуня. Она была у подруги, которая недавно родила. Много общего у Люси и Дуни – куча ребятишек, муж пьяница. Разговоры ведут, правда, не о детях, а о любви. И Люся, и Дуня мечтают стать зажиточными бабами, чтобы все в сельчане завидовали и пальцем на них показывали. Удивительное дело, подруги похожи друг на друга, как сестры, только Люся покрупнее будет. Природа у нее такая.

Подходя к забору, Дуня услышала вопль Степана и поняла – Панкрат и Егор подрались. Но, когда она увидела мужа на земле без признаков жизни, тут же рванула калитку на себя и ринулась к еще теплому телу.

– А-а-ай, убили-и! Уби-или-и! – заорала во все горло Дуня, завалившись на еле дышащего мужика.

Егор хрипел, изо рта и разбитого носа текли красные ручейки, глаза его были закрыты.

– Помогите! На кого ж ты нас покин-ул! – Дуня так кричала, что дети, узнав ее голос, высыпали на улицу.

Лида придерживала Кузьку, а остальные стояли на крыльце и смотрели на убивающуюся горем мать.

– Он здесь жить не будет, – Панкрат метался по двору, пытаясь прикурить. – Этот шакал сам себе вырыл яму. Я его приютил, а он мне плюнул в душу.

Неожиданно девочка Света и два ее брата начали реветь, подходя к горластой матери. Узнав в побитом мужике отца, они стали так отчаянно горлопанить и звать его, что Панкрат обомлел. Остановившись, он уставился на детей. В памяти возродились картинки из прошлого, когда его отец Федос подрался с местным мужиком, который украл у них курицу. Правда, вор нехило отметелил батю, и тот чуть не умер. Маленькие Панкрат и Егор точно также стояли рядом с валяющимся во дворе отцом и рыдали в три ручья. Было очень страшно.

Протерев ладонью лицо, Панкрат поднял девчонку на руки и понес домой. На полу все также сидела Марфа, всхлипывая после истерики. Сунув девчушку матери, Панкрат поднял на ноги жену и посадил на лавку, рядом с мамой.

– Всю душу вынули, – стукнул себя кулаком в грудь. – Только из-за детей я его в живых оставлю. Из-за детей…

Глаза Панкрата блестели от слез. С каждым словом, он бил себя в грудь, чтобы боль не давала заплакать. Панкрат кусал губы и смотрел на маленькую Светочку, которая обняла бабушку и рыдала.

– Ведите его в баню. Пусть там отмокает. Пусть там живет. Чтоб глаза мои его не видели…

Глава 25

Сорвав с гвоздя фуфайку, он пулей выскочил из хаты. Направляясь к калитке, заметил краем глаза сидящего на земле Егора, который держался за голову, а рядом – его жена. Мальчишки обступили отца с матерью и громко всхлипывают. Сердце сжалось от жалкого вида этой никчемной семейки. Толкнув ногой калитку, Панкрат выскочил на дорогу. Остановился. Вынул из кармана пачку, понял, что она пуста. Смял и выбросил на обочину. До поздней ночи никто не знал, куда ушел Панкрат. Все сидели в своих комнатах, тихо, не общаясь между собой, и только Степан с Галиной закрывали на ночь сараи, накормив скотину. Входя в дом, они переговаривались шепотом, чтобы никто не услышал.

– Я так и не понял, почему отец вспылил. Из-за ребенка? – Степан снял калоши и поставил их под лавку в сенях. – Сначала с матерью поругался, потом на брата кинулся. Белены, что ли, объелся?

– Ту белену изменой называют, – ответила Галя, снимая платок.

– Какой еще изменой? Дядька нашел кого-то? Когда успел, он же дальше двора никуда не ходит?

– Нашел, прямо тут, в нашей хате. – Галя открыла вторую дверь. – Только тс-с. – Поманив мужа пальцем, повела его в комнату.

Степан поспешил за ней. Галя закрыла за ним дверь, села на кровати и еле слышно рассказала, какая у него «благородная» мамаша. Вытаращившись на нескромную на некоторые словечки жену, Степа медленно опустился на кровать.

– Брехня. Быть такого не может, – выдавил из себя, небрежно расстегивая пуговицы на рубахе.

– Не веришь? Сходи, у батьки своего спроси, – Галя развязала поясок, и длинная юбка упала на пол. – Гульнула, чуть в подоле не принесла… Она ж в бане почти два часа просидела. Забыл? Напилась, как алкоголичка. Фу. Таким способом от нежелательного дитя и избавляются.

– А ты, откуда знаешь? – уставился на раздевающуюся жену Степан.

– Оттуда. Ложись, ночь на дворе.