Жнец тёмных душ

Жнец тёмных душ
Майк Гелприн

Татьяна Верман

Ольга Цветкова

Оксана Олеговна Заугольная

Дмитрий Николов

Крафтовый литературный журнал «Рассказы» #24
И вот тебя окружает ночь. Окутывает мириадами звезд. И гасит их одну за другой, пока не окажешься в кромешной темноте.

Ты растворяешься в тающем городе. Ощущаешь потусторонних существ. И боишься открыть глаза, хотя все равно ничего не увидишь. Но видеть необязательно.

Они рядом, они дышат в затылок. Демоны, что знают о каждом твоем свершении, о каждой мысли. И рвутся внутрь.

Выпуск мрачной фантастики, социального хоррора и темной прозы, основанной на зарубежном фольклоре.

Говорят, хорошая история ужасов всегда о людях, а не о монстрах. Но люди тоже монстры.

Жнец темных душ

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне.
«Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне».

    – Бальмонт К.Д., «Ворон» (перевод Эдгара По)

Дмитрий Николов

Дом вечного джаза

– Я вроде как не совсем пьяный, – Альберт снял очки, протер их об импортный пуловер и вернул на нос с выраженной горбинкой, – но, хоть убей, не понимаю, где мы находимся.

– Не дрейфь, мы от Бродвея совсем недалеко ушли. Погуляем немного да назад выйдем. – Стасик, который от полноты и несходящего румянца всегда казался веселее и беззаботней, чем на самом деле, не слишком уверенно огляделся.

– А ты знаешь, где это самое «назад»? – Тревожный голос Альберта прокатился по пустой питерской улице, на которой была ночь, был поникший старомодный фонарь, не хватало лишь аптеки.

Стасик огляделся, прислушиваясь. Не шуршали, перескакивая с асфальта на мостовую, такси, водители которых всегда были готовы продать загулявшим гражданам из багажника водку или коньяк. Не подвывали «все, что в жизни есть у меня» «Самоцветы» из приоткрытой по случаю летнего вечера форточки. Молчаливые двухэтажные здания в стиле классицизма осыпали с фронтонов старую штукатурку, и, кажется, это был единственный слышимый звук, когда смолкали разгоряченные голоса ребят.

– Саш, ну хоть ты-то его успокой. – Стасик повернулся к задумчиво тянущему в сторонке «самца» товарищу.

Саша молчал, лица его не было видно. Лишь когда он затягивался, алое зарево захватывало часть тонких губ и сильного подбородка. Неспешно докурив, Саша отбросил окурок, откатил повыше горло водолазки, поддетой под клубный пиджак, и выдохнул:

– Как-то быстро похолодало…

Альберт уже шагнул к нему, чтобы завести свою тревожную шарманку, но позади раздались звонкие шлепки кед «два мяча» – вернулся Володя.

– Ничего, – выдохнул гонец, метя брусчатку несуразными клешами. – Ни таксистов, ни таксофонов, ни живой души. Несколько кварталов обежал, не могу обратную дорогу вспомнить, места незнакомые.

– А за что тебе тогда заплачено, проводник хренов?

Альберт взмахнул руками, хотел еще что-то добавить, но захлебнулся неразборчивым ругательством и стал бродить вокруг фонаря, словно боясь окончательно покинуть круг света. Стасик непонимающе водил головой из стороны в сторону. Саша растер зябнущие ладони, откинул прядь некомсомольски-длинных волос, снова подкурил и, лязгнув «зиппой», уверенно зашагал по улице. Все понимали, что он не знает дороги, но не хочет подать виду.

Улица на глазах становилась у?же, с губ товарищей то и дело срывался пар. Дома? вокруг ветшали, коринфский ордер на фасадах сменился ионическим, а после и вовсе исчез; лишь гнутые сандрики превращали окна в изумленные глаза под вскинутыми бровями. Каждый чувствовал застывший в них немой вопрос: «а вы с какого района, ребят?». Стоявшие вдоль дороги фонари напоминали перегоревшие спички.

Несколько раз Стасик пытался заговорить то в шутку, то всерьез, но его будто никто и не слышал. Саша шел вереди, не оборачиваясь. Следом нетвердо шагал Альберт, сжав губы до синевы, словно пытаясь удержать плещущийся внутри страх. Замыкавший шествие провожатый Володя выглядел абсолютно безучастным.

Прежде прямая улица принялась змеиться, отчего было не понять, кончится она когда-нибудь или нет. А самое неприятное – нельзя было угадать, не выйдет ли кто навстречу из-за следующего поворота. Впрочем, чем уже становилась улица, чем сильнее дул навстречу пронизывающий ветер, тем больше хотелось товарищам встретить хоть кого-нибудь. Даже местных пролетариев. Ничего, Володька им свой – договорится. И деньги не жалко отдать, лишь бы не били да вывели к людям.

Обогнув очередной угол, Саша отступил в сторону, и отстающие увидели наконец мягкую желтую точку, качавшуюся посреди напластования теней. Дома поползли в стороны, оттесняемые парком. Товарищей встречал абрис голых черных ветвей на фоне сине-беззвездного неба, шелест сухой листвы под ногами и выплывающий из глубины парка тяжелый особняк.

Одинокий фонарь горел над крыльцом, но внутри было темно. Альберт приник лицом к небольшому окошку рядом с дверью, приложил ладони, пытаясь разглядеть хоть что-то, и тут же закричал глупым, страшным криком. Стасик инстинктивно сделал шаг назад, едва не скатившись со ступеней, даже Саша на мгновение присел. Только Володя стоял и тупо сверлил глазами дверь, отворившуюся мгновение спустя.

Можно было ожидать чего угодно. Что на пороге объявится, сжимая огарок свечи, мрачный дворецкий из позапрошлого века. Или зловещий призрак, звенящий цепями. Или пустоглазое порождение инопланетной природы, которое не успеешь описать, потеряв власть над своим рассудком…

Но за дверью стоял обычный мужичок, которому могло быть одинаково сорок и шестьдесят. Брит почти налысо; на пальцах правой руки, сжимающих большой туристический фонарь, наколки, левая спрятана за пазуху. Одет в вытянутый, с сигаретными пропалинами на груди спортивный костюм.

– Чего балуемся, молодежь?

– Заблудились, – выдохнули разом Альберт и Стасик.

– А известна ли вам этимология этого слова? – улыбнулся мужик, демонстрируя поржавевшую фиксу и недостаток зубов. – Не надо блудить, тогда и не заблудитесь.

– Мы не хотели вас тревожить, – вступил Саша. – Нам бы телефон найти. Знаете, где есть поблизости? Мы отблагодарим.

– Э, – отмахнулся мужик, – мне спать все равно не положено. А телефон есть, заходите.

Он пропустил товарищей вперед, запер дверь и, светя гостям под ноги, принялся командовать.

Прямо. Направо и по лестнице вниз. Теперь прямо и вверх. Мимо колоннады, по центральной лестнице. Налево. Здесь порог будет. Говорил же, растяпа. Нашел очки? Небось, в университете учился? Сразу видать. Налево. Еще раз. Пропусти. Мужик ключом отпер дверь, из-под которой пробивалась полоска света, и они оказались в большой комнате, захламленной с удивительным изяществом.

У правой стены стоял большой шкап, у левой – лавка, стол и стул. Большую часть стола занимал раритетный граммофон, рядом с которым притаился телефон, еще более допотопный. Хозяин кабинета указал одной рукой на лавку, а другой – на телефон.

Пока товарищи усаживались, Саша взялся за отполированную трубку странной формы и осторожно поднес к уху, как любой другой поднес бы змею. Трубка молчала. Саша несколько раз нажал на рычаг и приложил динамик вплотную к уху, надеясь расслышать гудки, но неожиданно услышал бравурный перелив саксофона.

– Алло! Алло!

– Да ты не разоряйся особо. – Хозяин аккуратно, как у ребенка, отнял трубку и положил ее на рычаг, после чего продемонстрировал свисавший со стола оборванный провод.

– Что это значит? – Саша побледнел и подобрался, губы его разлетались и тут же смыкались, как механическая гильотина. – Вы говорили, у вас здесь телефон.

– Так тебе телефон или звонить? – искренне удивился мужик.

– Но я слышал… – Саша покосился на оборванный провод и устало выдохнул. – Чаем хоть напоите нас?