Болезнь

Марина Львовна, секретарь Адама Адамовича, крупная женщина, воплощение так называемой Russian woman из тех, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт».

Упомянутые лица

Ева Адамовна, жена Адама Адамовича, дочь Адама Адамовича и Евы Адамовны, урожденной Адамовой.

Лев Толстой.

Возможно Сергей Есенин.

* * *

Небеса. Приёмная в кабинет к редактору. Рядом с дверью в кабинет сидит, нахохлившись словно несушка, Марина Львовна. Она беспрестанно что-то жует, успевая в то же время должным образом выполнять свои обязанности – вежливо хамить в телефонную трубку дозвонившимся счастливчикам. На скамейке напротив неё сидят писатели, в том числе Саша Пушкин. Его глаза печальны, он переживает поход к редактору, как современный homo sapiens поход к зубному.

Марина Львовна.

Сижу уж тут я долгий век,
И чтоб один хоть человек
Приличный вдруг сюда зашёл.
А нет! Заляпают мне стол
Настойкой сладкой иль вином,
А могут тут забыться сном,
Как этот вот…

Со скамейки медленно, с блаженной улыбкой на лице, сползает поэт (возможно Есенин).

Марина Львовна (задумчиво).

Ад или рай – а всё одно,
Но это и не мудрено:
Ведь если пьянь и психопат —
Не факт, что путь тебе лишь в ад.

Дверь открывается, из неё с важным видом выходит Адам Адамович.

Адам Адамович (обращаясь к Пушкину).

Сашок, давай-ка проходи,

(Обращаясь к Льву Толстому.)

А ты, с бородкой, не чуди!
Хватило мне ещё в тот раз
Занудства твоего на час.

Толстой обиженно смотрит в пол. Пушкин и Адам Адамович заходят в кабинет.

Адам Адамович.

Не стой в дверях, давай, входи,
На стул садись-ка, проходи.
Тебя как гостя здесь я жду,
А не на каторгу веду.

Пушкин садится напротив редактора.

Адам Адамович.

Я стул, смотри, какой достал.
В Икее нынче заказал.
Удобно ль, сударь? Каково?
Я долго выбирал его.

Короче, Саша, дело есть.
Советую – сочти за честь.
Заказик сверху. Получай.
Вот письмецо, давай, читай.

Саша Пушкин (читает вслух).

«Окинув взором царствие земное,
Я обнаружил вдруг, в каком застое
Мы с вами пребываем.
Повсюду блеск – и сумки, штучки.
Купите туфли, может брючки,
А мы о них не знаем!

И Ева ваша в балахоне
Безвкусном, скучном щеголяет,
Что взгляд, конечно, не цепляет.
И каждый час на телефоне
Всё молится: "Владыко, Отче,
Вы наше ВСЁ, Великий Зодчий"
(И всякий бред несёт, короче).
Мне надоело всё, нет мочи!

Купи ей туфли-лабутены,
Картину закажи на стену.
Скажи, оставит пусть в покое.
Твоя жена ведь, что такое!

Пусть брэнду молится отныне,
На то его и создавали,
А я – Господь, хоть и ревнивый,
Да давно это было».

Пушкин удивлённо смотрит на редактора. Тот кивает головой – мол, дальше читай.

«И классиков – стихи, романы —