Тужься, Нина, тужься!

4.

– Нинка, ты где шляешься? Чего из школы так поздно? – Мать, чистящая картошку над помойным ведром, бросила осуждающий взгляд.

На нагретой солнцем террасе гудели мухи и пахло кислятиной. Мама в белой косынке, ситцевом платьице и фартуке и загорелыми к концу мая руками, срезала тонкий серпантин с картошки. Крепкие пальцы сновали быстро и ловко. У Нины так никогда не получалось. Да и работать столько, сколько домовитая мама.

– Я гуляла, – решила не врать Нина.

– Гуляла она. Лучше бы свиней покормила. Они опять жрать хотят.

– Так мы же их позже кормим?

– Вечером отец твой притащится пьяный и мне не до свиней будет. Ох, сколько можно пить? Хоть бы она ему поперек горла встала эта водка. Куда пошла? Ведро захвати!

– Мне переодеться надо, – Нина высыпала собранные грибы в тазик и повесила панамку на гвоздь.

Через минуту, сменив коричневое школьное платье и фартук на собственноручно сшитый цветной сарафан, Нина ухватила тяжелое ведро и, старясь не расплескать мутную жижу с плавающими очистками, пошла к сараю. Два толстых борова, заслышав ее шаги, радостно заверещали. Через секунду Нина уже вылила «вкусняшку» Нуф-нуфу и Наф-нафу в корыто и шлепала их по щетинистым загривкам. Поросята смешно чавкали и похрюкивали друг на друга. Более толстый Наф-наф старался вытолкнуть морду брата из кормушки, выхватывая у него из-под носа самое вкусное. Нина смеялась и толкала его обратно. Более худой Нуф-нуф, похожий на пятнистую сардельку, отчаянно визжал.

Неожиданно в пасти у Наф-нафа сверкнуло что-то желтое. Нина не поняла, что это было, и потянула борова за ухо. Тот дернулся, и в его челюстях что-то хрустнуло. Выплюнув круглую стекляшку, Наф-наф продолжил чавкать. Нина перегнулась к корыту и, отпихивая наглую морду, вытащила из грязи стекло. С ужасом осознавая, что держит все, что осталось от очков отца, она услышала крик.

5.

– Ай-ай-яй-яй-яй! – выла роженица. – Ну, помогите же мне! Я не могу больше!

– Можешь, дева, можешь! Все рожают, и ты родишь! Тужься еще! То же мне, цаца! Комсомолка, небось, вот и давай работай по-комсомольски. Еще немного! Давай!

– Ой! Не могу! А! Больно! Ай!

– Ну, вот и головка прошла. Теперь еще немного! Давай, родимая! Уже немного осталось.

Нина возбужденно слушала, что там происходит, и жутко завидовала, что там уже скоро все закончится, а у нее и не кончится никогда. Ей казалось, что прошел чуть ли не месяц с тех пор, как ее сгрузили со скорой в холодной приемной и мучили обследованиями и вопросами. До того, как взгромоздиться на это чудо-кресло, ей пришлось почти в раскоряку топать из одного кабинета в другой, потом в туалет с клизмой. Тогда она мечтала, чтобы ее оставили в покое и дали спокойно родить своего первого малыша. Теперь она страстно желала, чтобы эта крикливая девица поскорее родила и вредная старуха освободилась и пришла наконец-то к ней.

Но старуха как будто забыла о ее существовании, она то кудахтала, то ругала ленивую мамашу. А Нина постанывала, пытаясь приспособиться к боли. Слезы текли из-под закрытых ресниц, что-то теплое текло изнутри.

«Вот вытечет вся кровь, и я умру», – думала Нина, а потом не выдержала и крикнула:

– Позовите врача! Я умираю!

И возможно, оттого, что это было совершенно неожиданно и резко, старуха забеспокоилась.

– Да где ж я тебе средь ночи врача возьму? Сами как-нибудь справимся. Ты только подожди чуть-чуть. Сейчас ребятенка вытащим и тобой займемся. Тужься там! Давай! – кричала она уже воющей девице. – Раз! И в таз!

В неожиданной тишине, слышались шорохи и бренчанье железа. Нина почему-то представила огромные щипцы, которыми тянут младенца. И вдруг резко и недовольно заклокотал ребенок. Крик стал громче.

– Мальчонка! – радостно объявила старуха. – Вылитый Владимир Ильич в молодости!

Дурында-мамаша заплакала. Крик постепенно стих.

6.

Нина с опаской приблизилась к дому и заглянула в открытую дверь веранды. Мама, скорчившись, лежала на полу. У Нины заныло сердце. Она в два прыжка заскочила на террасу.

– Ты как?

– Грудь болит, – прошептала мать и закашляла.

Не помня себя от злости, Нина ворвалась в комнату. Отец стоял к ней спиной, согнувшись, и шарил руками по столу. Почувствовав ее приближение, он зло пробубнил:

– Сучка-Маруська мои очки спрятала, а мне Иваныч столик заказал на терраску. Я без очков только пить могу, а работать не получается. Что смотришь? Небось, как твоей мамаше, тоже деньги нужны?

– Мне от тебя денег не нужно! – процедила сквозь зубы Нина. – Нужно только, чтобы ты оставил маму в покое! Я тебе говорила, еще раз пальцем ее тронешь – в милицию пойду?

– С-стерва! – прошипел отец, приближаясь.

На мгновение в душе шевельнулся страх, но Нина шагнула навстречу и, глядя в глаза, прошептала:

– Бей и сразу сядешь! И никто о тебе даже не вспомнит! Потому что никому ты ни разу добра не сделал!

Отец зло плюнул под ноги и вернулся к столу.

– А очки твои свинья съела! – крикнула Нина и бросила стекляшку об пол.

Мама охала на диванчике в дальнем углу террасы. Сжавшись, она смотрела обиженно и с упреком. Нина знала этот взгляд. Как будто она виновата, что ее отец не бьет, а мать бьет. И мать считает, что она ее должна защищать. А тут – плохо защитила…

– В груди больно. Вот же ирод! Где я ему очки возьму? Сам по пьяни теряет, а я виновата. Дай попить.

– Мама, – негромко проговорила Нина, подавая кружку с водой, – Ты же понимаешь, что он не изменится. Мы с Таней сколько просили тебя развестись? Я не могу бросаться каждый раз между вами. На нас тебе плевать, о себе подумай! Завтра пойдешь разводится?

Мать вытаращила глаза и зашептала:

– Для вас все делаю. Разведусь, и куда мы пойдем? Где жить-то будем? Да и ехать надо в Здравницу, а мне на работу завтра.

– Тогда я уйду! – Нину трясло и в глазах щипало.

– И куда ж ты пойдешь?

– Куда глаза глядят! – она почти выбежала, но обернулась в двери.

Мама, привстала, ойкнула и свалилась обратно, закрыв лицо руками. И Нина вернулась, видеть страдающую мать было больно.

Маму надо было везти в больницу. Пока Нина металась, собирая нехитрые вещи, отец уже свалил из дома. Маме было больно вставать и тяжело дышать. Она не хотела никуда ехать и оставлять хозяйство.

«Надо пойти к тете Лене, может она поможет?» – решила Нина, выходя из дома.

Если отец ушел, то будет пить и пока не стемнеет, не появится.

От калитки донеслось знакомое звяканье велосипеда.

– Хозяйка! Есть кто дома?