Охотник на вампиров. Водоворот

Стянув одежду, я повалился на постель. Матрас был просто великолепен. Особенно это ощущалось после продавленного дивана, на котором мне приходилось спать до сегодняшней ночи. Я понял, что в кои—то веки высплюсь.

Эмми осторожно пристроилось рядом. Поджав ноги и положив руку под голову, она внимательно исследовала моё лицо. Я упорно продолжал смотреть на полог кровати, всем видом демонстрируя отчуждение. За последние несколько дней она мне все нервы измотала своим странным поведением, пусть теперь помучается, думал я мстительно, отворачиваясь от девушки на другой бок.

Амаранта выдержала недолго и уже через пару секунд прильнула к моей спине, ласкаясь как провинившийся котенок. Она нежно, словно боясь, что я её оттолкну, коснулась губами моего виска, щеки, шеи. Девичья рука скользнула мне на грудь и остановилась в области сердца. Уверен, Эмми отсчитывала его удары, пытаясь таким образом удостовериться, что я правильно реагирую на её поцелуи.

Осторожно обхватив запястье Амаранты, я убрал её руку и отодвинулся к краю кровати.

– Спокойной ночи, – мой голос, полный затаенной обиды, разрезал ночную тишину.

Амаранта застыла на несколько секунд, а потом переместилась на свою половину постели.

– Приятных снов, – в тон отозвалась она.

Утреннее солнце настойчиво вторглось в мой сон. Но еще до того, как его первые лучи пробрались под полог кровати, несмолкающее щебетание птиц, врывающееся в комнату через распахнутое настежь окно, сделало своё дело. Заметив отсутствие Амаранты, я даже не удивился, а скорее вздохнул с облегчением. Еще одного выяснения отношений я бы не вынес.

Ржавая вода произвела на меня этим утром куда меньше впечатления. Ко всему можно привыкнуть. Даже к рукам, пахнущим старыми трубами. Из зеркала на меня глядел угрюмый субъект: каштановые волосы торчат после сна в разные стороны, карие глаза смотрят сурово из—под нахмуренных бровей, а поджатые губы говорят о недовольстве жизнью. С другой стороны, чему мне радоваться? Денег нет совсем, и это при том, что на моей шее сидит брат со своей девушкой. Хорошо хоть Амаранта в состоянии сама о себе позаботиться.

Я спустился на первый этаж и нашел остальных на кухне. В отличие от меня они выглядели вполне счастливыми. Дима с Ксюшей ворковали как голубки. Ночь словно забрала с собой все их тревоги и печали, с тем чтобы вернуть их вновь лишь с заходом солнца. Даже сквозь плотно закрытые шторы на кухне чувствовалось благотворное влияние утра.

– Доброе утро, соня, – движения Эмми были легкими и непринужденными. Она как бабочка порхнула мне навстречу и осторожно поцеловала в небритую щеку. Отступив на шаг, Амаранта заискивающе заглянула мне в глаза, ища там подтверждение тому, что она прощена. Она пыталась быть милой и приветливой, но меня её поведение еще больше насторожило. На память неожиданно пришла аналогия с провинившимся супругом, делающим подарки, чтобы успокоить собственную совесть и бдительность второй половины.

– Что на завтрак? – спросил я, игнорируя порыв Эмми.

Через час мы тряслись по проселочной дороге в сторону областного центра. Из—за жары в машине нечем было дышать. Липкая испарина покрывала лоб, футболка намертво прилипла к спине. Справа от меня сидел Димка. Он тоже маялся от зноя. Даже открытые настежь окна не спасали от адского пекла.

– Убил бы за кондиционер, – вяло пробормотал брат, подставляя лицо под струи теплого воздуха, врывающегося в салон автомобиля. В такую жару у него не осталось сил на полноценное возмущение.

– Документы в архиве хранятся при определенной температуре, – откликнулась Ксюша с заднего сиденья. – Там всегда прохладно, – мечтательно добавила она.

– Никогда не думал, что скажу это, но я хочу поскорее оказаться в архиве.

Я усмехнулся словам Димы. Работа с документами – последнее дело, которое могло вызвать у него прилив энтузиазма. К тому моменту, как мы добрались до дверей государственного архива, одна лишь Эмми все еще была свежа. Мы же напоминали подтаявший на солнце пломбир. Такой же расплывшийся и бесформенный.

Амаранта первой зашла в прохладный холл и тут же освободилась от пальто с перчатками, оставшись в одном коротком платье. Тряхнув головой, она позволила тяжелым и черным как ночь волосам рассыпаться по плечам. Взгляд васильковых глаз скользнул по длинному коридору в поисках работников архива.

– Лучше не вмешивайся, – остудил я пыл девушки. Амаранта удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала. Она привыкла, что её внешность всегда срабатывает в нашу пользу: большинство людей не в состоянии устоять перед очарованием вампира. Но когда речь идет о затерявшихся среди архивных документов, озлобленных низкой зарплатой и неудачной личной жизнью женщинах, Амаранте лучше не вмешиваться. Здесь вступаем мы с Димой.

В этот раз пришлось потратить уйму времени и почти весь запас нашего обаяния, чтобы уговорить одну такую особу допустить нас к необходимым материалам. Нам попался на удивление стойкий экземпляр работницы архива. В итоге мы сошлись на том, что она подберет для нас выпуски газет, где встречаются упоминания об особняке. Пояснив, что на это потребуется некоторое время, женщина выставила нас из архива и попросила вернуться через пару часиков.

Тяжелая железная дверь хлопнула за нашими спинами, и мы остановились на пороге в нерешительности.

– Айда в кафе, – предложил Дима, указывая на разноцветную вывеску на противоположной стороне дороги.

Мы заняли места за дальним столиком от огромного во всю стену окна, заказали прохладительные напитки и приготовились ждать. Время в пропахшем жареными котлетами и уксусом помещении тянулось особенно медленно. Сонные от жары мухи апатично летали под потолком, то и дело попадая в капкан клейкой ленты. Мы как две капли воды походили на этих мух: такие же безучастные и флегматичные, словно увязшие в ленте—ловушке.

Когда подошло назначенное время, мы вздохнули с облегчением. Больше не было нужды сидеть в этой душной забегаловке и через силу поддерживать никому не интересный разговор.

Воздух в архиве действительно кондиционировался. Он приятно холодил кожу и даже вернул мне утерянную способность мыслить. Заполучив в распоряжение огромные кипы газетной макулатуры, мы с головой ушли в их просмотр. Шелест старой, пожелтевшей бумаги наполнил помещение, а вместе с ним разнеслись запахи пыли и пропитки от сырости.

Довольно быстро нам удалось найти первое упоминание об особняке. Дворянин Гладков, построивший дом в 1875 году, пользовался немалым уважением в округе. Он являлся владельцем процветающего завода и известным меценатом. Мы также нашли в газете одну из тех фотографий, что стояла на печной полке. На ней было изображено семейство Гладковых. Под фото значился 1881 год.

Дальше периодически попадались статьи о процветающем семействе, о развитии предприятия, о бескорыстии и щедрости хозяина особняка. И все в том же духе вплоть до 1886 года. Огромный заголовок на первой полосе оповещал о раскрытии убийства, к которому оказался причастен младший брат мецената Гладкова. Судя по всему, дело было громким. В результате расследования Гладкова—младшего признали виновным в убийстве молоденькой дворянки и казнили.

– Вот он, наш не упокоившийся, – уверено заявил Дмитрий. – Неестественная смерть плюс нечистая совесть равно злобный призрак.

– Почему бы и нет, – охотно согласился я. Теория брата выглядела вполне жизнеспособной. – Надо узнать, где его похоронили.

– Я бы все—таки хотела выяснить, отчего умерли те дети, – вмешалась Эмми. – Это может быть важно.

Пролистывая газеты, мы отыскали упоминание о погибших малютках. Здесь нас ждало разочарование: причиной смерти значилась банальная чахотка. Правда, была еще приписка о том, что их мать повредилась умом. Ничего удивительного я в этом не видел. Несчастная женщина за каких—то пару дней лишилась всех своих детей. Но умерла она гораздо позже в возрасте шестидесяти лет, и ничего криминального в её кончине не было. Так как наследников у Гладкова не оказалось, дом после его смерти отошел кузену. Вот тут—то и начиналось самое интересное. Газеты пестрели сообщениями о несчастных случаях, происходивших в особняке. Люди гибли по самым различным причинам. Особенно высока смертность была среди молодежи.

– Смотрите, еще одна девушка погибла, – Ксюша продемонстрировала нам найденную статью. – Дочь местного крестьянина. Всего двенадцать лет.

– Подходит под типаж, – самодовольно улыбнулся Дима. – Осужденный Сергей Гладков как раз интересовался маленькими девочками.

– Но за год до этого погиб конюх, – напомнила Ксюша. – А он не тянет на нимфетку.

– Может, поблизости никого другого не нашлось, – отмахнулся Димка. – К тому же иногда люди погибают без всякой на то причины, и это не имеет никакого отношения к потустороннему.

– Конечно, лошади просто взбесились и затоптали беднягу насмерть, – недоверчиво фыркнула девушка.

Дима уже открыл рот, чтобы возразить, но я остановил его жестом. Этот балаган пора заканчивать. На нас и так уже начали искоса поглядывать. Не хватало только, чтобы нас с позором выгнали из архива.

– Сергей – наш типаж. Это факт. Пререкаться тут не о чем. Тем более что других кандидатур у нас все равно нет, – я постарался задушить на корню назревающий спор.

И Дима, и Ксюша посмотрели на меня с плохо скрываемым раздражением. Похоже, им просто хотелось немного отвлечься.

В начале девятнадцатого века упоминания особняка почти полностью пропали с газетных страниц. Видимо, его попросту бросили, посчитав проклятым. Лишь после революции его перестроили под дачу и отдали какой—то местной шишке из партийных, но и он надолго не задержался в доме. Потеряв жену и дочь (конечно же, по вине злополучного особняка), он оставил пост, а вместе с ним и дачу. Дальше его след терялся. Дом переходил то к одному владельцу, то к другому, но людей в его стенах ждали лишь смерть и разочарование.

Архив дал нам все, что мог. Покинув его прохладные коридоры, мы отправились обратно. Тем более что на дворе уже начали сгущаться сумерки.

– Какое ужасное место, – прошептала Эмми, когда мы подъехали к воротам особняка. – Столько смертей. Страшно представить, какая черная аура здесь царит.

– Да уж, восемнадцать человек полегло, – Дима поежился. – Как представлю, что все они бродят неприкаянными где—то поблизости, так хоть в лесу ночуй.

– С каких пор ты стал бояться привидений? – я покосился на брата, расположившегося на пассажирском сиденье.

– Я боюсь не призраков, а их количества.

– Судя по замерам магнитного поля, призраков в доме раз-два и обчелся, – вмешалась Ксюша. – К тому же такое большее скопление паранормального я бы почувствовала за версту.

– Вот и славно, – расслабился я. – Нам и одного призрака вполне хватит.

Я припарковал машину под дубом, заменяющим ей навес, и выбрался из душного салона, но свежести так и не почувствовал. Земля успела прогреться за долгий, знойный день и теперь щедро отдавала тепло.

– Когда уже кончится это бабье лето? – проворчал брат. – Что—то я не припомню такой жаркой осени.

– Всё когда—то случается впервые, – я пожал плечами и направился в дом.