Другая сестра

Дэн далеко не всегда приходил под утро. Иногда чуть за полночь. В принципе, у нее не было поводов подозревать, что муж задерживается намеренно. Если он и соглашался примкнуть к компании друзей после работы, то никогда не мог, да и не пытался скрыть последствий посиделок. Ложась в кровать, он всегда обнимал ее как ни в чем не бывало, тем самым обесценивая ее обиды и переживания. А Надя не хотела усугублять, ведь если она оттолкнет его, устроит разборки, для нее мало что поменяется. Она проснется, не обнаружив его рядом, и целый день будет переваривать отравляющую обиду и винить себя за несдержанность, а его – за неспособность относиться со вниманием к тому, что представляет для нее проблему.

Со временем их секс стал похож на ритуальное жертвоприношение – стоны удовольствия смешивались со всхлипами обид. Вместо поддержания попыток мужа завязать разговор, она, не находя нужных слов, набрасывалась на него с маниакальной страстью. Дэн смирился. Он посчитал, что семейные разборки заводят жену, делая ее более страстной. Его это устраивало, он получал удовлетворение и не замечал ничего, кроме взбалмошности Нади, не требующей принятия специальных мер.

И вот, когда в начале второго триместра Наде сообщили об угрозе, секс ушел из их жизни. Пусть он был немного драматичный, но он крепко связывал супругов. Дело было даже не в тяжелой беременности, Надя была уверена, что рекомендации врача носят лишь предупредительный характер. Не дождавшись должного внимания от мужа, не найдя ни одной причины возобновить отношения в постели, она решила, что сложившаяся ситуация – отличный способ его проучить. Между ними оборвалась последняя связующая ниточка, а Дэн не предпринимал никаких попыток смягчить Надю. Чем больше она прикидывалась слабой и больной, тем меньше внимания получала от мужа. Их союз зашел в тупик, и от этого было очень больно и обидно. Надя перестала верить, что что-то еще можно склеить, будущее представлялось ей вязким омутом из непосильных хлопот, безнадежности и невысказанных обид.

Когда она поняла, что своей холодностью добилась прямо противоположного эффекта, было уже поздно давать заднюю. Она была почти уверена, что Дэн пошел по пути наименьшего сопротивления и начал удовлетворять свои потребности в другом месте. Об отношениях на стороне говорить было рано, но в том, что в его-то жизни секс имел место, она не сомневалась. Особенно после его последнего появления в перепачканных всем, чем только можно, трусах.

Дэн не смог догадаться, что в то утро она разозлилась вовсе не на него. За то, в кого рядом с ней превратился ее муж – порядочный интеллигент и светский интеллектуал, – она возненавидела себя. Именно она довела его до таких позорных похождений. Надя наполнялась бурлящим коктейлем из жалости к нему, к детям, не видящим гармоничной семьи, к еще не родившемуся ребенку, обреченному на нелюбовь, и нарастающей ненависти к себе. «Надо же было так влипнуть», – крутилось у нее в голове. А слабость и неспособность изменить ситуацию порождали новую злость.

Ночные никотиновые затяжки украдкой ото всех в собственной спальне дарили временное ощущение умиротворения, но в то же время напоминали о том, насколько она ограничена в возможностях открыто и в любое время делать то, что ей хочется. Единственное, что приносит удовольствие, заставляет ее чувствовать себя воришкой и вредителем…

Она вздрогнула, услышав, как открывается входная дверь, и резким щелчком откинула недокуренную сигарету в темноту раскинувшегося под окнами палисадника. Запах, конечно, никуда не денется. Если Дэн направится прямиком в спальню, ей несдобровать. Он не закатит скандал, но впредь виноватой всегда будет она, а не он.

На ее счастье, Дэн надолго закрылся в ванной. Надя прислушивалась к шуму включенной воды и думала о том, что сегодня сможет положить конец их холодной войне, взмахнув белым флагом. Она не сомневалась, что муж не оттолкнет ее, если она первая обнимет и поцелует его. Однако это будет означать, что она принимает и прощает все его равнодушие и пренебрежение последних месяцев.

В ванной щелкнул замок, но в спальню Дэн не пришел. Надя вышла и увидела мужа на кухне. Он сидел в халате перед открытым ноутбуком и что-то печатал, периодически отпивая минералку из стоящего рядом стакана. Надя так и замерла, теребя подол короткой ночнушки. Ей почему-то было стыдно просто так взять и приласкать мужа. И почему для нее это представляется каким-то унижением?

Виной всему – то утро. Скорее всего, если бы он не облажался таким позорным образом, ей было бы легче пойти на примирение. Но после его выходки сделать первый шаг – это все равно, что подставить вторую щеку грубому обидчику. Поэтому она попятилась назад, в темноту спальни.

Вдруг она поймала себя на том, что хочет пить. Она имеет полное право прийти и налить себе стакан воды. Он увидит ее, поймет, что соскучился, и что-нибудь спросит. А она ответит не в привычной резкой манере, а мягко. Быть может, даже нежно, с улыбкой. И тогда он сделает за нее всю самую сложную работу, а она просто не будет ему препятствовать.

Гипнотизируя его затылок, Надя приблизилась к кухне. Он не обернулся, и она проследовала мимо, не взглянув на него. Налила стакан воды и, резко повернувшись на голых пятках, пристально посмотрела на Дэна. Внутри у нее все клокотало от негодования: она будто выпрашивает внимание у мужа, стоя босиком посреди кухни с выпяченным вперед огромным животом и вглядываясь с опаской в его лицо! А он сосредоточен и не поднимает взгляда. Она вдруг услышала собственный голос. А когда разобрала смысл сказанного, ей захотелось закрыть себе рукой рот. Но было уже поздно.

– Зачем вообще приходить домой, если хочется проводить время только с ноутбуком? – Эти слова вылетели из нее пулеметной очередью, которая срикошетила раньше, чем удивленный муж успел среагировать.

– Извини, я не знал, что у тебя были планы на меня, – ответил он довольно мягко и добродушно.

Надя презрительно сжала губы.

– Лучше бы ты промолчал.

– И что было бы тогда?

– Тогда бы я винила только себя.

3

Когда Регина проснулась в четверг после ночной работы в клубе, был уже полдень. Смена выдалась ненапряжная, она только танцевала, ублажать никого не пришлось. В ее случае это было досадой, вылившейся в плохое настроение и раздражение.

В кухне-гостиной за барной стойкой она обнаружила сестру с кружкой кофе, увлеченно изучающей листы А4, разбросанные по столешнице. Аглая была одета в трапециевидную серую юбку и желтый свитер, исполосованный вертикальными вязаными косичками. Из-под воротника и рукавов три четверти выглядывала белая рубашка в мелкий черный горох.

– Выглядишь безвкусно, но очаровательно, – заметила Регина, запахивая на ходу халат. – Куда собралась?

– Ты оказалась права, – ответила Аглая, не отрывая взгляда от бумаг. – Гематома почти рассосалась, а твоя тоналка победила ее окончательно.

– Неужели эта привычка неискоренима?

– Какая?

– Шарить по моим вещам.

– Неискоренима твоя жадность.

– Так куда ты идешь?

– На собеседование! Встала пораньше, поколдовала над физиономией и позвонила в отдел кадров. Сказали, что можно приехать к обеду. Вот сижу готовлюсь.

– Тогда можешь порыться еще и в моем шкафу, – подобрела Регина. – Ты же в этой юбке еще в школу ходила.

– Ну и что? Это говорит лишь о том, что с тех пор я не разжирела, как многие наши не по разу родившие одноклассницы. Ты не похожа на них – много двигаешься на работе, – прыснула Аглая.

– Смотрю, ты вышла из кризиса, – добродушно заметила Регина.

– Просто понимаю, что на новой работе отвлекусь и быстрее приду в себя.

– Ну да. Надеюсь, интервьюеры догадаются, что отсутствие вкуса ты компенсируешь незаурядным умом.

– Да ну тебя! Я комфортно себя чувствую в таком образе, и это главное! Лучше пожелай мне удачи. – Аглая сгребла со стола бумаги и кое-как запихнула их в большой потертый портфель. Затем, чмокнув сестру в щеку, поспешила обуться и накинуть бесформенное зеленое пальто.

– Ну о?кей, довольно мило. Надеюсь, кадровик – дурачок и не устоит перед твоими чарами.

– Спасибо. – Аглая искусственно растянула губы в подобие улыбки и тут же вернула их в исходное положение.

Шагая вдоль Садового, Аглая втягивала сухой суетливый столичный воздух со всей жадностью, на которую была способна, как будто пытаясь навсегда вытеснить воспоминания о сыром загородном апрельском утре с его бьющим в нос запахом гнилой прошлогодней листвы. За эти дни снег почти полностью сошел, проталины превратились в целые континенты, обрамленные совсем уже призрачными остатками льда. Тротуар был сухим и делал ее шаги звонкими и уверенными, так не похожими на те во время несостоявшегося побега – чавкающие и утопающие в грязи. От сырости скоро не останется и следа, земля подсохнет, и тогда, возможно, она заставит себя представить, что все это ей приснилось, почудилось, что если над ней и надругались, то это было очень давно, в прошлой жизни. Да и не с ней вовсе.

Отчасти именно поэтому она так легко согласилась с сестрой: чем меньше народу будет знать о случившемся и мусолить эту тему, тем легче ей будет представить, что ничего не было. Однажды Аглая уже испытала на себе силу огласки, когда в десятом классе друзья уговорили ее пойти на вечеринку и весь вечер подливали в ее медленно пустеющий бокал «совершенно безобидный» сидр. На вкус он таким и был – легким, сладким, игривым, напоминающим напиток из детства. Но почему-то она не смогла сопротивляться, когда парень из параллельного класса, который хоть и казался ей симпатичным, но слыл бабником и балаболом, увлек ее за собой в ванную комнату. Она не протестовала, даже когда он уложил ее на гладкое дно акрилового джакузи и, пристроившись рядом, принялся осыпать ее тело поцелуями и медленно стягивать облегающие брючки. Ей даже показалось тогда, что сейчас вполне подходящий момент для того, чтобы лишиться девственности, за которую ее ежедневно гнобила сестра. Аглая уже представляла, как утрет ей нос, заявив о своем новом статусе, и даже позволила себе помечтать, что после случившегося Макс (так звали того парня) станет ее молодым человеком. Но в самый ответственный момент ее настиг приступ тошноты, и она не смогла его подавить. Ее несостоявшийся первый мужчина выскочил из ванной со спущенными штанами и такими воплями, как будто она оказалась оборотнем или выпустила вампирские клыки. Естественно, вся компания тут же ринулась смотреть, что же произошло, и обнаружила полураздетую Аглаю в луже блевотины и с болтающимися в области коленок трусиками. Стоит ли говорить, что будь у нее выбор, она предпочла бы быть изнасилованной, нежели опозоренной на всю школу. Поддержка пришла, откуда не ждали – Регина принялась успокаивать ее, убеждая, что позор пережить легче, чем аборт или лечение венерических заболеваний, а в школе повсюду сопровождала сестру и шикала на каждого, кто косо смотрел в ее сторону. По этой причине Аглая поверила в обещание Регины разобраться с обидчиками. Но в глубине души понимала, что действительно не хочет огласки вдобавок к тому, что уже пережила.

Сегодня она начнет новую жизнь, ту, к которой стремилась. Ее обязательно возьмут на канал, она погрузится в работу и навсегда забудет о том, как неудачно началась для нее московская жизнь. За дни, проведенные в стенах шикарной квартиры сестры, она не раз задумывалась о том, чтобы все бросить и вернуться в свой город – если бы она его не покинула, ничего бы не случилось, – но каждый раз откладывала это решение. И вот наступил четверг, принесший ей зыбкое облегчение и свободу пересилить себя и отправиться навстречу мечте.

И вот она преодолевает первую ступеньку на пути к проходной, где у нее спросят фамилию, паспорт, будут долго искать в списках, но в конце концов найдут и выдадут временный пропуск, который откроет ей путь к цели через турникеты и наглухо запертые магнитными замками двери. Она поднимется на лифте и, помедлив несколько секунд, спросит у самого на вид наименее занятого из пробегающих мимо сотрудников, где найти Жолудева Дениса Николаевича. Ее проведут сквозь огромный опенспейс, в конце которого она увидит несколько стеклянных коробок – переговорных и небольших кабинетов, спрятанных от основного рабочего пространства горизонтальными жалюзи, демонстрирующими ту или иную степень приватности…

Ее оставили одну в маленьком предбаннике напротив таблички «Психолог. Отдел кадров». Девушка, сопровождавшая ее, заглянула в дверь и пролепетала: «Денис, к тебе пришли». Мельком Аглая заметила, что опрятный молодой мужчина в очках сидит в кабинете не один, а в компании еще одной девушки, а сам разговаривает по телефону. Аглая переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда он освободится.

Спустя минуту тот самый Денис Николаевич, с которым она договаривалась о встрече сегодня утром, гостеприимно распахнул перед ней дверь, пожал ей руку и начал извиняться, потому что ему срочно понадобилось отойти минут на пять. Но чтобы не терять времени, интервью начнет его его коллега, продюсер. Голос у него стал скрипучим и нервным, в глазах появились удивление и неподдельный ужас. У Аглаи тоже все внутри похолодело. Они узнали друг друга практически одновременно. Но ей ничего не оставалось, кроме как опуститься на стул напротив девушки. Мужчина тем временем поспешил удалиться, оборвав сам себя на полуслове.

Аглая машинально достала из портфеля диплом, резюме и примеры работ. Хорошо, что девушка-продюсер, которая представилась, кажется, Ксенией (у Аглаи к тому моменту уже слишком сильно шумело в ушах), продолжительно и молча изучала ее бумаги. Аглая не смогла бы сейчас достойно поддержать разговор.

Долгое время она не решалась поднять глаза в сторону опенспейса, потому что кожей чувствовала, что ее недавний обидчик находится поблизости. В кабинете царил аромат дорогого парфюма, который она, как оказалось, запомнила до мельчайших ноток. Этот запах восстанавливал события с такой пугающей точностью, как будто она заново их переживала: слышала их запахи, голоса, ощущала толчки их плоти внутри себя.

Действительно, голубое пятно его идеально выглаженной рубашки продолжало маячить прямо за стеклом, а жалюзи были приоткрыты достаточно для того, чтобы их взгляды снова встретились. Собеседник, поймавший Дениса Николаевича в дверях, очень активно жестикулировал во время разговора, но тот явно не слушал его, потому что всем своим видом походил на такую же оглушенную рыбешку, как и сама Аглая.

Большая тень проскользнула мимо мужчин за окном в направлении кабинета, где она изо всех сил старалась не лишиться чувств.

– Ксюха! Где тя носит, едрить-колотить?! Эфир через двадцать минут! – Бородатая голова в дверном проеме на долю секунды переключила внимание на Аглаю и добавила: – Здрасте.

Излишним будет описывать состояние девушки, ведь она узнала и этот голос. Он звучал в ее голове вместе с голосом Дениса Николаевича (когда она перестанет так называть своего насильника?) и был вынут из руин подсознания еще одним навязчивым ароматом парфюма. Колоритную бороду она тоже хорошо запомнила и узнала ее даже быстрее, чем мерзавца Дениса.

Значит, должен быть третий, который тогда сперва показался ей самым безобидным и усыпил ее бдительность, спросив, как пройти к остановке.