Нурсолтан

Менгли поморщился, словно у него внезапно разболелся зуб:

– Уходи, Михипир. Мне сегодня не до тебя. Отправляйся на свою половину и не смей больше являться без приглашения.

Не дожидаясь, пока женщина начнёт вновь умолять его, солтан выдернул её за руку из угла.

– Ступай к себе и умойся. – Он с отвращением взглянул в лицо младшей жены, на котором сурьма оставила чёрные разводы. Женщина открыла рот, пытаясь что-то сказать, но Менгли распахнул дверь и поспешно вытолкнул её за порог. Дверь захлопнулась, и по другую сторону заскрежетала железная задвижка.

– Нет! – Отчаянный вскрик родился в груди сам собой. – Вы не можете так поступать со мной! Пустите меня, мой муж, Менгли!!! – Михипир с размаху ударила кулаками о дубовую дверь, но лишь сильно ушибла их. Закричав от боли и отчаяния, женщина сползла по стене на сырой каменный пол. Сквозь поток слёз, брызнувших из глаз, она видела двоящиеся огни факелов, скупо освещающие коридор. В пламени факелов вставало её прошлое, недавние воспоминания о прекрасном времени, от которого её отделяли всего два года.

Глава 7

Михипир помнила до мельчайших подробностей тот солнечный осенний день, когда судьба впервые столкнула её с Менгли-Гиреем. Она гуляла со своими служанками по саду среди деревьев, увешанных тяжёлыми плодами золотистых померанцев и густо-красных гранатов, когда услышала стук многочисленных копыт у ворот. Будучи от природы страшно любопытной, Михипир раздвинула густые ветви цветущего куста, мешавшего разглядеть приехавших. В этом месте каменная ограда дома, где проживал высший сановник турецкого султана – адмирал Демир-Кяхья, слегка осыпалась, и, привстав на цыпочки, девушка вполне могла удовлетворить своё любопытство. Она увидела знатных, богато одетых всадников в сопровождении вооружённой охраны. По их запылённым и утомлённым лицам было видно – путь они проделали немалый. Торопливо подобрав концы длинной развевающейся чадры, Михипир, подобно метеору, пронеслась в дом. С отцом она столкнулась уже на пороге, и тот с радостным лицом на ходу сообщил ей:

– Михипир, девочка моя, к нам прибыл крымский хан. Он – мой давний друг; будь умницей: обрати внимание на его сына Менгли. Иди в потайную комнатку, я устрою солтана в Зелёных покоях, и ты сможешь хорошо рассмотреть его.

Михипир не стоило просить дважды, заинтригованная словами отца, она отправилась по узким переходам дома к Зелёным покоям. Они отводились тем гостям, за кем адмиралу хотелось скрытно понаблюдать. В потайной комнатке, расположенной по соседству, имелось замаскированное окошечко. Михипир устроилась на высоком сиденье и привычно припала к окошечку. Её взору открылась комната с расписанным в салатовый цвет сводчатым потолком, коврами, выдержанными в тех же тонах, начиная от нежной зелени и заканчивая густо-зелёными, почти чёрными узорами. В зелёные цвета комнаты удачно вплетался, оживляя его, небольшой беломраморный фонтан. Он испускал в резную чашу тонкие, нежно журчащие струйки прозрачной воды. Фонтан этот служил прикрытием для тех, кто прятался в соседней комнате, заглушал своими звуками неосторожные движения наблюдателя. Дочь адмирала не первый раз оказывалась здесь. Отец, поклявшийся, что выдаст дочь замуж только по её согласию, в первый раз привёл Михипир сюда, чтобы она могла увидеть пашу из Трапезунда, посватавшегося к ней. Позже отсюда она наблюдала за одним из султанских советников, а потом за сыном бека, чьи владения располагались по соседству с имением отца. Ни один из этих весьма богатых и знатных мужей не привлёк внимания избалованной Михипир. По восточным меркам дочь адмирала давно перешагнула черту своего совершеннолетия, девушке исполнилось семнадцать лет, и Демир Кяхья стал побаиваться, что даже слухи о красоте его дочери не помогут, если женихи посчитают Михипир перезревшим плодом. Дочь и не догадывалась о тревожных мыслях, посещавших престарелого адмирала, она наслаждалась свободой, предоставляемой ей в этом доме, и не желала бы иной жизни, если б не томление созревшего тела. Будучи девственницей, она, тем не менее, знала всё об отношениях, существующих между мужчиной и женщиной, и любопытство толкало её познать любовь мужчины. Оставаясь одна, она обнажала своё тело, изучая, проводила по нему руками и с трудом могла сдержать стон, рвущийся с губ, когда вдруг представляла, что это руки мужчины. Но женихи, до сих пор приезжавшие в их дом, не нашли отклика в жаждущем наслаждения воображении девушки. Ей показался смешным толстый неповоротливый паша, неприятным – пожилой советник, без конца перебиравший чётки, и уж совсем не приглянулся долговязый сын бека, говоривший со своим слугой только об охоте и лошадях. Других женихов, прослышавших о богатом приданом и необыкновенной красоте девушки, отец и не допускал до Зелёных покоев, кого за принадлежность к незнатному роду, а кого за недостаточное богатство.

Михипир пришлось дожидаться довольно долго, пока, наконец, её долготерпение было вознаграждено, и распахнувшиеся двери впустили в покои крымского солтана. Ей оказалось недостаточно короткого мгновения, пока она видела его. Менгли-Гирей быстрым взглядом окинул предложенные ему покои и вернулся в коридор, откуда донёсся его властный голос:

– Внесите мои вещи в покои, а я навещу отца.

Ещё битый час она вынуждена была наблюдать, как слуги молодого господина раскладывают его вещи, а после услышать голос любимца адмирала – янычара Арслана, приглашавшего гостей насладиться ужином в обществе хозяина дома. Михипир незаметною тенью выбралась из своего укрытия и отправилась на женскую половину. Неудовлетворённое любопытство не давало девушке покоя. Отказавшись от ужина, она приказала служанкам приготовить её ко сну, но, опустившись на мягкие подушечки, поняла, что не сможет сомкнуть глаз. Промучившись без сна до полуночи, Михипир решилась на дерзкий поступок, который даже любящий отец, прощавший ей многие шалости и проступки, мог посчитать недопустимым преступлением. Накинув покрывало, девушка, крадучись, по сонному дому отправилась в потайную комнатку. Едва Михипир откинула занавеску, скрывавшую оконце, как у неё перехватило дух. Крымский солтан занимался любовью с наложницей отца. Затаив дыхание, Михипир не могла оторвать взгляда от обнажённого торса молодого сильного мужчины, под телом которого металась рыжеволосая женщина. Михипир помнила эту наложницу. Отец отзывался о ней, как о холодной и никчёмной женщине, красота которой была так обманчива. «Я заплатил за неё две тысячи динаров, но она не стоит и сотой доли уплаченного. Эта женщина – льдина, которую не растопят и пески пустыни, – говорил о ней отец своему управителю. – Она, как начищенный медный кумган, блестит, словно золото, а прикоснёшься, всё та же презренная медь! Думаю продать её в Кафе, как только для этого представится случай». Теперь Михипир не могла поверить, что отец говорил именно об этой невольнице. Кусок льда плавился в объятиях молодого мужчины, и лицо женщины, полыхавшее огнём неземного блаженства, говорило об этом красноречивей всего. Дикая зависть кольнула сердце девушки. Она поймала себя на бесстыдной мысли, что больше всего на свете ей хочется сейчас лежать на ложе вместо этой глупой одалиски и отдаваться мужчине, лицо которого она даже не видела. Когда любовная игра господина была доведена до победного конца, он откинулся на подушки. Замирая от восторга, Михипир обнаружила, что уже любит это смуглое лицо с миндалевидными тёмными глазами, чёткой линией профиля и волевым подбородком. В её глазах он вдруг полностью совпал с тем идеалом мужчины, о котором она мечтала и которого ждала всю свою жизнь. Михипир не помнила, как она выбралась из своего убежища, как оказалась в постели, показавшейся ей холодной и неуютной. Она так и не уснула в эту ночь, проворочавшись с боку на бок, словно мягкий тюфяк был полон верблюжьих колючек. Михипир с трудом дождалась утра и отправилась к отцу. Адмирал после утренней молитвы просматривал почту, сложенную стопкой на его столе. Он с улыбкой поднялся навстречу дочери:

– Что привело тебя ко мне в столь ранний час, радость моя?

– Отец, – Михипир вдруг почувствовала, как внезапно пересохло горло, мешая ей прямо высказать, что так мучило её всю ночь. И всё же она сумела взять себя в руки. – Зачем вы просили меня присмотреться к нашему гостю?

Адмирал с интересом взглянул в лицо своей любимицы, услышав в голосе Михипир волнение, которое она не в силах была скрыть.

– Моя девочка, крымский хан Хаджи-Гирей мой давний друг, нас связывает очень крепкая дружба, но мне бы хотелось, чтобы нас связали и узы родства. Вчера в беседе со своим гостем я расспросил его о сыновьях, хан не очень тепло отзывался о старших солтанах. Но его речи о Менгли были полны любви и гордости. Тогда я сказал хану: «У вас, мой друг, есть любимый сын, у меня – единственная дочь. Не соединить ли нам сердца наших детей?»

– Что же ответил тебе хан?

Михипир вцепилась взглядом в лицо отца, побледнев и ожидая последующих слов, как своего смертного приговора.

– Хан сказал, что подумает над моими словами. «К тому же, – добавил он, – у моего сына уже есть две жены, которых выбрал я. Теперь хочу дать ему право выбирать самому». Таковы были слова хана Хаджи, но он пообещал, что свой ответ солтан даст до того, как покинет наш гостеприимный дом.

Адмирал успокаивающе коснулся похолодевшего лица Михипир:

– Хан подробно расспросил меня о тебе. Мне показалось, что его удовлетворило описание твоих прекрасных волос и синих глаз, моё дитя. Я знаю, мне не придётся краснеть за свои слова, ты у меня настоящая красавица.

И, поцеловав дочь в лоб, Демир-Кяхья ласково распрощался с ней. Лишь когда Михипир уже взялась за резную ручку двери, адмирал тихо спросил:

– Что же ты не противишься моему решению, доченька? Почему не возмущаешься тому, что я хочу решить твою судьбу… – Отец не успел докончить своей фразы, как был чуть не сбит с ног кинувшейся к нему на грудь Михипир.

– Вы не могли бы решить мою судьбу лучше, чем решили сейчас. О отец, я буду счастливей всех на свете, если этот брак состоится!

На следующий день крымский хан с торжественностью просил у своего друга в жёны солтану Менгли его единственную дочь Михипир. Дочь турецкого адмирала и не могла подумать, что сказать «да» этому браку молодого солтана заставили слова отца о прекрасных синих глазах невесты. Менгли-Гирей в очередной раз пожелал испытать судьбу, в надежде отыскать в девичьих глазах женщину, которую любил больше жизни.

Глава 8

Как сон, пролетел месяц подготовки к свадьбе. У Михипир почти стёрлись из памяти и путешествие в Кырк-Ёр, и подробности брачного ритуала. Она помнила гулкий стук сумасшедшего сердца и безумное, неимоверное возбуждение, овладевшее ею, когда она, наконец, оказалась в покоях молодого солтана. Нет, она не опустила покорно головы, когда Менгли-Гирей вошёл в дверь. Она вся трепетала от вида его широкоплечей фигуры с тонкой талией, подчёркнутой широким золотым поясом. Менгли шагнул к ней, в нетерпении срывая полупрозрачные покровы, спеша увидеть лицо женщины. Последнее из покрывал порхающей птицей опустилось к парчовым туфелькам невесты, и горячие пальцы солтана коснулись подбородка Михипир, приподнимая её лицо. На мгновение они оказались так близко друг от друга, что у девушки перехватило дыхание. Она, не отрываясь, глядела в глаза мужчины, покорившего её, но в этих глазах к её изумлению разливалось безмерное разочарование. Девушка, стоявшая перед Менгли, была красива утончённой, бесспорной красотой, но в её чертах он не нашёл того, чего желал найти. И даже синие глаза, те самые глаза, описание которых заставило его решиться на женитьбу, ничем не напомнили ему боготворимую женщину. Разочарованный, он оттолкнул от себя новобрачную, и не успела Михипир опомниться, как супруг покинул её.

Михипир зябко повела плечами. Воспоминания годовой давности всколыхнули в ней те чувства, что она испытала тогда: жгучую обиду, горькое одиночество и непреходящую боль одинокого сердца. Сидя на холодном полу у запертых дверей покоев солтана в замке Троки, она испытала их вновь.

Она помнила, что проплакала всю ночь, вскакивала с брачного ложа при малейшем шуме, всё ещё надеялась, что Менгли вернётся. А под утро Михипир, забывшуюся в полном кошмаров сне, разбудило прикосновение евнуха. Страж гарема пришёл за ней, чтобы увести молодую госпожу в покои, отведённые для третьей жены солтана. Но Михипир воспротивилась приглашению толстого евнуха. Она сжала маленькие кулачки и срывающимся от слёз голосом потребовала:

– Я хочу видеть своего господина и не уйду отсюда, пока не поговорю с ним!

Евнух выпучил глаза и испуганно замахал руками:

– Ваше поведение недостойно, госпожа! Солтан сам решает, хочет ли он видеть вас или нет.

– Низкий раб! – взвизгнув от ярости, Михипир хлестнула евнуха по жирной, заколыхавшейся как фруктовое желе щеке. – Как ты смеешь мне перечить? Я приказываю передать мою просьбу господину и, если не сделаешь этого, велю тебя выпороть!

Евнух колобком выкатился из солтанских покоев. Несколько минут он стоял в раздумье, потирая горевшую огнём щёку. Он не знал, как ему поступить: подвергнуться возможному гневу солтана Менгли или вернуться с невыполненным поручением к этой разъярённой турецкой кошке, притаившейся за дверями. Раздумья прервал внезапно появившийся в коридоре солтан.

– Мой господин. – Евнух в испуге согнулся перед Менгли-Гиреем, сбиваясь и путаясь, передал просьбу молодой супруги. К удивлению евнуха солтан не рассердился, устало вздохнул, словно взваливая на плечи непосильный груз, и шагнул в свои покои. Михипир, не ожидавшая супруга так быстро, замерла у столика, где она с помощью полотенца и розовой воды пыталась привести себя в порядок.

– Ты хотела меня видеть, Михипир? – тихие слова мужа застали девушку, замершую от страха, врасплох. Она ожидала гнева, бранных слов и уже готова была дать отпор. Но мужчина, стоявший перед ней, не оскорблял её, он был просто чужим и отстранённым, равнодушным к её любви и страданиям. Она не знала, как потребовать отчёта о его странном поведении, как заставить почувствовать вину. Михипир поспешно оправила одежду, вскинула голову, принимая неприступный вид. Она украдкой бросила взгляд на себя в зеркало и тут же сникла, увидев распухшее и покрасневшее от слёз лицо, растрёпанные волосы, помятые и оттого казавшиеся жалкими тряпками одежды. Какие чувства мог испытать к ней супруг в эти мгновения, если даже её блистательный вид накануне вечером не разжёг в нём огня желания! Внезапно осознав, какой жалкой она кажется Менгли сейчас, Михипир бессильно застонала и, закрывая опухшее от слёз лицо мокрым полотенцем, опустилась на пол. Она рыдала у ног мужчины, который отверг её, даже не познав, и… не ведала, что один только вид её сломленной фигурки заставил дрогнуть окаменевшее сердце солтана. Не так ли исходит в тоске и слезах Нурсолтан в далёком казанском дворце? Нежная девочка и суровый муж… Он шагнул к ней и коснулся рукой золотистой головки:

– Не плачь. Иди ко мне.

Она не поверила еле слышно произнесённым словам, но ноги сами без принуждения подняли тело навстречу мужчине, позвавшему её. Как во сне Михипир ощутила на своих губах ласковое прикосновение его пальцев. Она в изумлении распахнула глаза, когда эти сильные пальцы настойчиво и в то же время с нежностью притянули её лицо к своим губам. Закрыв глаза, он целовал её солёные от слёз губы, время от времени шепча: «Не плачь… не плачь… любимая». Она могла вспомнить ещё много ночей, наполненных такой же упоительной страстью. Ночей, заставивших её превратиться в рабу, молящую о любви. Как призывала она сейчас эти полные слепой страсти мгновения, когда закрывая глаза, он видел в ней другую женщину. О, если бы она догадывалась тогда, что служила лишь бледной тенью той, о ком Менгли не переставал мечтать ни дня…

Солтан стал отдаляться от неё, когда волею судьбы все они оказались в чужой стране, в замке, отведённом для них литовским правителем. Михипир посчитала, что в это тяжёлое время её самоотверженная любовь поможет ей возвыситься над другими женщинами мужа. Она считала, что её положение в гареме лишь упрочится. Но Михипир ждало горькое разочарование. Менгли-Гирей с головой ушёл в политические интриги, сопряжённые с борьбой за возвращение наследства отца. В этой жестокой мужской борьбе не оставалось места ни для женщин, ни для их нежностей и любви.

Михипир ещё раз тяжёло всхлипнула, только сейчас она ощутила, как замёрзла на сыром каменном полу. Чья-то тень неслышно склонилась над ней, крепкая мужская рука помогла женщине подняться на ноги. В темноте каменного коридора, скупо освещённого чадящими факелами, Михипир разглядела суровое лицо Эсфан-оглана.

– Госпоже не достойно лежать в грязи!

– Эсфан-оглан, – Михипир стиснула руки, умоляюще заглянула в глаза сурового воина, – почему он гонит меня от себя? Ведь я хочу только одного – помочь перенести испытания, которым Всевышний подверг его.

Лицо старого воина искривилось в брезгливой гримасе, но в следующее мгновение он с несвойственным ему участием закивал головой:

– Госпожа, вы напрасно беспокоитесь о солтане. Вскоре к нему прибудет женщина, которая поможет ему забыть обо всех невзгодах. Если вы заботитесь только о спокойствии своего мужа, то можете быть уверены – госпожа Нурсолтан утешит его!

– Нурсолтан?! – В немом изумлении Михипир смотрела на оглана. – Я не знаю женщины с таким именем.

– Вам неведомо, госпожа, – с хитрой улыбкой на губах продолжал Эсфан-оглан, – Нурсолтан – вдова покойного казанского хана.

– Но это невозможно! Мой муж решил жениться в то время, когда мы все живём в этих ужасных условиях и больше похожи на странствующих нищих, а не на благородных женщин солтанского гарема!

– Госпожа Михипир, вы недавно появились в семье солтана и, должно быть, не знаете, что мой господин готов одной этой женщиной заменить весь свой гарем.

Михипир зябко поёжилась, попыталась плотней запахнуться в шёлковую чадру. Но изысканный наряд, в который она облачилась, чтобы очаровать своего господина, был слишком тонок и не давал желанного тепла. В её голове никак не укладывались простые слова, прямо высказанные старым огланом. Измученное страданиями ревности сердце никак не могло смириться с открывшейся истиной.

– Наш господин совсем не умеет любить, раз так часто меняет своих женщин, – она выпалила эти слова от досады и тут же замерла в страхе: «Аллах Всесильный, я потеряла рассудок, если осмелилась сказать такие слова. О, если они дойдут до Менгли…»