Нурсолтан

Но Эсфан-оглан как будто не обратил внимания на дерзость молодой женщины, огладил седеющую бородку и, глядя прямо в сверкающие сквозь чёрную сетку чадры глаза Михипир, произнёс:

– Это верно! Он не любит женщин. Всех! Кроме неё одной, кроме Нурсолтан.

Глава 9

Заряд зелья[56 - Зелье (устар.) – порох.], заряженного в пушку, не разорвался бы так оглушительно, как слова оглана в душе Михипир. Она беззвучно двигала немеющими губами, словно хотела ещё что-то добавить или спросить, но Эсфан-оглан, небрежно поклонившись, уже удалялся от неё.

На следующее утро Михипир наблюдала из узкого, похожего на щель окна отъезд крымского посольства в Казань. Солтан Менгли лично провожал Мазоф-бека и его людей. Он был очень взволнован, и это не укрылось от глаз ревнивой женщины.

– Это неслыханно! – Михипир топнула ножкой о каменный пол. – Он и в самом деле желает заменить этой женщиной весь свой гарем. Он наносит оскорбление не только мне, но и другим своим жёнам! Что скажет Кёнсолтан и Махдумсолтан?

Михипир задумалась, произнеся имена двух старших жён солтана Менгли, она невольно натолкнулась на удачную мысль. Она терпеть не могла соперниц по гарему, но никогда не сходила до свар с ними, считая их недостойными своего внимания. Теперь же из этих глупых гусынь можно было сделать достойных союзниц, объединившись с ними в борьбе против казанской «захватчицы». Бороться с соперницей чужими руками всегда предпочтительней, а в глазах солтана она останется чистой и благородной. Решившись, Михипир поспешно накинула тёплое покрывало и отправилась в тёмный холодный коридор. Она направлялась в комнату старшей жены господина – Кёнсолтан. Михипир застала молодую женщину в покоях с малолетними детьми. Неуютную комнату почти на четверть занимал громоздкий камин, от которого пыхало жаром, но в дальнем углу покоев тепло уже не ощущалось. Ветер свистал в прохудившемся бычьем пузыре, натянутом на окно, задувал в комнату потоки холодного воздуха. Пламя свечей, вставленных в старый медный подсвечник, под порывами ветра угрожающе склонялось, каждый раз грозя погаснуть. Кёнсолтан – высокая худощавая женщина с неожиданно круглым лицом, узкими щёлочками чёрных глаз и пухлыми губами восседала на краю своего ложа, убаюкивая годовалую девочку. Двое мальчиков, пяти и трёх лет, укутанные одним одеялом, пытались отнять друг у друга политую мёдом ячменную лепёшку. Михипир скривила губы. Одного она не могла понять, как старшие жёны солтана могли опуститься до обязанностей нянек и пешекче[57 - Пешекче – повар.]. Как сама Кёнсолтан, будучи старшей женой господина, могла безропотно нянчить не только своего пятилетнего сына Мухаммада и сына Махдумсолтан – Сеадета, но и дочь наложницы, скончавшейся при родах! Кёнсолтан подняла на Михипир глаза; от удивления широкие редкие брови старшей госпожи, которые она забыла насурьмить, поползли вверх.

– Младшая госпожа?

Удивлению Кёнсолтан не было предела. Михипир жила обособленной жизнью, и никогда, даже во время их проживания в Кырк-Ёре, не навещала старших жён солтана. По прибытии в замок Троки, Кёнсолтан попыталась привлечь младшую жену к работе в тяжёлом хозяйстве, доставшемся им. Но османка воспротивилась решению старшей госпожи. Она выбрала для себя самую удобную и тёплую комнату, с довольной улыбкой заявила гаремным слугам, что господин, навещая её, не должен терпеть неудобств. А когда старшие жёны вынуждены были отослать своих нянек и прислужниц на кухню и для работ, связанных с содержанием скота и уборкой обширного двора, Михипир заявила, что её служанки останутся при ней. Кёнсолтан, пылая гневом, впервые попыталась показать свою власть заносчивой младшей госпоже.

– Мы живём не в Кырк-Ёре, не в удобном дворце нашего господина, Михипир! В этом замке вместе с нами проживает сотня воинов, которых нужно кормить. Один только гарем состоит из пятидесяти человек вместе с евнухами и рабынями. Сегодня на кухню отправились работать даже наложницы. Госпожа Махдумсолтан взяла на себя нелёгкий труд распоряжаться ими, у неё тысяча дел и ей не помешала бы твоя помощь, Михипир.

– Моя помощь? О всемогущий Аллах, эта женщина сошла с ума! Чтобы я – дочь высшего вельможи турецкого султана спустилась в грязную дымную кухню! А что скажет наш господин, когда от его любимой жены станет пахнуть не амброй и розами, а палёными гусями?

Кёнсолтан закусила полную губу:

– Хорошо, младшая госпожа! Я сама помогу Махдумсолтан, хотя и у меня немало дел, но вы сейчас же отправите на кухню своих служанок! Я думаю, насурьмить брови и набелить лицо вы сумеете сама.

– И не подумаю, Кёнсолтан, – насмешливо протянула Михипир, любуясь свежим цветом своего лица в ручное зеркальце. – Мои служанки останутся при мне, даже если вы лопнете от злости!

Кёнсолтан растерялась. По своей натуре она была женщиной доброй и не склочной и сейчас не знала, как противостоять откровенной наглости младшей жены. Единственный, кто мог поставить зарвавшуюся выскочку на место, был их господин – солтан Менгли. Но Кёнсолтан никогда бы не осмелилась беспокоить его подобными мелочами. Солтану нелегко приходилось сейчас, и она, старшая жена, должна была сделать всё, чтобы незаметно снять часть груза с его плеч, а не нагружать мелкими склоками. И Кёнсолтан отступила, оставив Михипир жить так, как она того желала.

Уже полтора года старшая госпожа безропотно несла на своих плечах непосильный груз, и ни разу её лицо не исказили злость и отчаяние. Солтан Менгли-Гирей видел её повсюду: и раздающую приказы слугам, когда ранним утром замок только отходил от ночного сна; и выводящую детей на прогулку; и принимающую возы, гружённые ячменём и просом от окрестных крестьян. Под плотной тёмной чадрой, столь непохожей на шёлковые покровы младшей госпожи, высокая фигура Кёнсолтан мелькала в загонах для скота и около амбаров, и везде звучал её твёрдый, спокойный голос, настраивавший людей на ровный лад обыденной работы. Кёнсолтан не стыдилась никакой работы, и лишь иногда в её сердце вспыхивала обида, когда она замечала гулявшую по цветущим холмам, окружавшим литовский замок, младшую госпожу в сопровождении своих служанок. Разодетая и беззаботная Михипир раздражала работающих женщин солтана до тех пор, пока сама Кёнсолтан не поставила в этом деле точку. Как-то вечером она собрала в своей тесной комнатке обитательниц гарема и, угощая женщин собственноручно приготовленным шербетом, сказала:

– Каждый должен делать своё дело. Сейчас мы слишком утомлены тяжёлой работой, чтобы привлечь к себе внимание нашего господина. В гареме должна быть хоть одна женщина, напоминающая ему о прошлом, пусть же этой женщиной будет госпожа Михипир. Она красива, хорошо одета, от неё не пахнет кухней, как от многих из нас, с нею наш господин найдёт истинное наслаждение.

Кёнсолтан чувствовала по взглядам женщин – не все были согласны с нею, но никто не попытался возразить. С того дня гарем солтана разбился на две половинки. В одной жили они – женщины, занятые повседневными заботами и домашней работой. В другой жила Михипир, незаметными заботами Кёнсолтан проживая прежней жизнью. В её комнату всегда доставляли дрова, у неё не было недостатка в еде, и если солтан желал навестить младшую жену, в её покоях его встречали тепло, уют и женская ласка. Михипир и не думала благодарить за всё это старшую госпожу. С присущей ей самоуверенностью она приписывала все эти блага положенными ей по статусу любимой жены. Теперь же впервые младшая госпожа переступила порог покоев старшей госпожи, и Кёнсолтан, не в силах скрыть своего наивного изумления, поднялась ей навстречу.

– Меня привело к вам беспокойство за нашего господина, – произнесла Михипир, в душе забавляясь видом старшей госпожи. Она придала своему голосу озабоченность и волнение, ставшее вскоре непритворным. – Не знаю, слышали ли вы о безумной затее нашего супруга: он отправил свадебное посольство в Казань к вдовствующей ханум Нурсолтан. Наш господин околдован этой женщиной! Он решил жениться на ней в то время, когда мы все прозябаем в нищете! Должно быть, чтобы приготовить для неё покои, он отберёт у нас всё самое лучшее. Я слышала больше, уважаемая старшая госпожа, солтан Менгли готов оставить свой гарем здесь, а сам бежать с новой женой в другие земли!

Последнюю ложь Михипир придумала на ходу, чтобы ввести старшую госпожу в ещё больший ужас. Но что-то не сработало в её плане, и Кёнсолтан вместо того, чтобы взорваться возмущением и проклятиями, продолжала спокойно укачивать лежавшую на её руках девочку.

– Вы слышите меня, госпожа? – осторожно переспросила Михипир.

– Да. Я слышу вас.

Кёнсолтан подошла к камину и, придерживая ребёнка одной рукой, другой поправила пылавшие дрова, умело работая массивной кочергой. Михипир заметила, какими грубыми и тёмными стали руки старшей госпожи.

– Что же вы скажете на всё это, старшая госпожа? Неужели вы допустите, чтобы наш господин подверг нас такому унижению, чтобы он бросил нас?

– Я не считаю, что всё так страшно, как вы это представили, Михипир. Взяв четвёртую жену, наш господин будет относиться к нам, как и прежде. Я уверена, что этот брак не нанесёт нашему благополучию никакого урона.

Не веря своим ушам, Михипир не отводила глаз от Кёнсолтан. «На что надеется эта глупая гусыня? Менгли уже сейчас не смотрит на неё, а что же будет с ней, когда он привезёт Нурсолтан!»

– У вас ума, как у курицы, старшая госпожа! – не сдержавшись, выпалила она. – Вы со своими руками уже сейчас похожи на служанку. Хотелось бы мне взглянуть, с какой покорностью вы превратитесь в рабыню новой жены солтана!

Кёнсолтан нахмурилась, но в тот же миг складки на её лбу расправились, и улыбка превратила глаза госпожи в ещё более узкие щёлки.

– Может быть, мои руки и похожи на руки служанки, но не далее чем вчера наш господин целовал их. И я горжусь, что у моего мужа нет оснований называть меня белоручкой!

– Что ты сказала? – Михипир даже задохнулась от возмущения. – Наш господин целовал тебе руки? Да тебе это, видно, приснилось в волшебном сне!

– А тебе бы, Михипир, очень хотелось, чтобы это было неправдой, – послышался у дверей желчный голос Махдумсолтан.

Обернувшись, Михипир обнаружила вторую жену солтана, женщину гораздо более воинственную, чем покладистая Кёнсолтан.

– Тебе даже не может прийти в голову, что господин может целовать наши руки, раз они не такие красивые, как у тебя! Но, однако, наш муж вчера вечером был у Кёнсолтан и целовал ей руки, в то время как тебя он не посещал целый месяц, а вчера выставил за дверь!

На мгновение Михипир остолбенела, но в следующую минуту она, взвизгнув, кинулась на Махдумсолтан, чтобы вцепиться в это ненавистное, усмехающееся лицо. Но женщина ловко увернулась от младшей госпожи, и Михипир упала в задвинутое в угол корыто с замоченным детским бельём.

– О-о!

Подскочив на ноги, женщина беспомощно расставила руки по сторонам, с отчаянием наблюдая, как грязная вода потекла по её роскошной одежде. Махдумсолтан прыснула от смеха, а следом за ней засмеялись Кёнсолтан и два маленьких наследника солтана, до того молча наблюдавших за перепалкой женщин.

– Вы ещё вспомните этот день, неразумные! – вскричала оскорблённая Михипир. – Пожалеете, что оскорбили дочь Демира-Кяхьи!

И молодая женщина выскочила прочь. Кёнсолтан перестала смеяться, озабоченно сморщила круглое лицо:

– Как отнесётся к этому наш господин?

Махдумсолтан спокойно поправила чадру:

– Нашему господину нет дела до Михипир, он давно остыл к ней. Пусть эта змея кусает саму себя, её яд нам не страшен! А я нашла свободную минутку, чтобы помочь тебе уложить детей, давай этим и займёмся.

Глава 10

Кёнсолтан с благодарностью взглянула на Махдумсолтан. Жизнь в изгнании сплотила их и сделала гораздо ближе. А были времена, когда две женщины не ладили меж собой. Убаюкивая хныкавшую девочку, старшая жена солтана и не заметила, как воспоминания нахлынули на неё. Она видела себя робкой девушкой, которую привезли в Кырк-Ёр из причерноморских степей. Она знала, что должна была стать первой женой крымского солтана. Кёнсолтан родилась в семье знатного рода Седжеутов, но в его захудалой, обедневшей ветви, потому для неё сватовство Гиреев было большой честью. В первый же вечер Кёнсолтан пригласила к себе валиде Асию – мать хана Хаджи-Гирея. Кёнсолтан робела в огромных дворцовых переходах, расписанных волшебными по красоте узорами, семенила следом за кривоногим евнухом и гадала, как встретит её великая валиде – госпожа над всеми женщинами Крымского ханства. Кёнсолтан была разумной девушкой, она никогда не хватала звёзд с неба и знала, что похвастаться ей, увы, нечем. Она была недостаточно богата, не очень красива и совсем не знала, как себя вести в этом роскошном дворце, полном вышколенных слуг и евнухов. Её сердце трепыхнулось от волнения, когда за одними из дверей, бесконечной вереницей распахивающимися перед ней, она вдруг оказалась прямо перед маленькой сухонькой старушкой, одетой с ханской роскошью. Валиде Асия, а это была она, с ласковой улыбкой разглядывала засмущавшуюся невесту любимого внука. Кёнсолтан склонилась к ногам крымской госпожи и ещё больше смутилась, когда заметила богато разодетых женщин, бесцеремонно рассматривающих её. Оставаясь в поклоне, она расслышала над своей головой несколько нелестных отзывов. Чей-то капризный голос промолвил:

– Она совсем некрасива, госпожа. Как можно было выбрать девушку с такой внешностью в жёны солтану Менгли?

– И держаться она не умеет, вы заметили, она ходит, как неловкий гусёнок, только что появившийся на свет, – добавила другая женщина.

Кёнсолтан задрожала, чувствуя, как закипают слёзы на глазах, чьи-то руки ласково, но настойчиво потянули её с пола. Поднявшись, Кёнсолтан пришлось склонить голову, чтобы не казаться такой высокой и не оскорблять своим ростом достоинство валиде, смотревшей на неё снизу вверх.

– Не слушай этих глупых завистниц, их языки никогда не бывают намазаны мёдом. – Она поманила пальцем Кёнсолтан, заставляя её склониться поближе. – Сказать по правде, – лукаво зашептала престарелая валиде, – любая из них мечтала бы стать женой моего дорогого Менгли, ведь он такой красивый мужчина!

Валиде Асия желала утешить её этими словами, но вызвала ещё большую волну страха и неуверенности. Если так её встретили женщины гарема, то какое разочарование должно постигнуть солтана, когда он увидит девушку, выбранную ему в жёны. И Кёнсолтан захотелось броситься прочь из этого дворца, из Кырк-Ёра, назад, в свой привычный мир. А сухонькие, но цепкие пальцы старой валиде уже тянули её в приёмную, где они, наконец, остались одни.

– Ничего не бойся, моя девочка, у тебя есть гораздо больше достоинств, чем у этих тщеславных красавиц, которыми мой сын населил свой гарем. А сейчас я хочу познакомить тебя с матерью Менгли. Джанике-солтан больна и не могла выйти встретить тебя, но мы отправимся к ней сами.

В памяти Кёнсолтан навсегда остались полутёмные покои, где в спёртом воздухе перемешивались запахи трав, благовоний и тяжёлый запах долго болеющего человека. Девушка со страхом вглядывалась в исхудавшее жёлтое лицо женщины, с трудом открывшей опухшие веки.