Нурсолтан

Молодой вельможа, задавший вопрос, улыбнулся. И этой открытой улыбкой он сразу расположил Айтулу к себе.

– Мы из стойбища беклярибека1 Тимера.

– А далеко ли до улусов мурзабека Мусеки?

Мальчишки переглянулись меж собой.

– Мурзабек недавно отправился в сады Всевышнего. А его сыновья никак не решат, кто возглавит их род. Говорят, поделили людей, табуны и разъехались в разные стороны.

Вельможа помрачнел, с тревогой взглянул на старого воина:

– Что же делать, Эсфан-оглан, отец посылал нас к мурзабеку Мусеке, как к своему давнему соратнику. До улуса братьев Махдумсолтан далеко, пока доберёмся до них, битва начнётся без нас. И к кому же мы теперь обратимся за помощью? – Но тут же посветлел взором: – Может, сама судьба привела нас на земли беклярибека Тимера? Направим своих коней к владетелю мангытов, в его улусе накоплена великая воинская сила. Чем больше сотен приведём, тем удачливее будет битва с ханом Махмудом.

Эсфан-оглан недовольно замотал головой. С тех пор как старый воин ступил на землю, где кочевали степняки, всё вызывало в нём приступы недоверия и обострённого чувства опасности.

– Стоит ли доверять неразумным мальчишкам? Кто станет сообщать птенцам о раздорах в улусе могущественного бека? Они всё придумали, и неизвестно, что скрывают в своих головах. Мы поедем к мурзабеку Мусеке и не будем заезжать к другим бекам, потому что это опасно, мой господин!

– А я думаю, стоит прислушаться к словам юного джигита. – Вельможа вскинул голову, и упрямый блеск миндалевидных тёмных глаз заставил Эсфан-оглана тяжело вздохнуть. Теперь уж точно ничего не поделать. Если знатный воспитанник решил ехать в улус беклярибека Тимера, его никто не сможет остановить. А солтан уже обращался к мальчишкам: – Эй, батыры, кто из вас покажет дорогу к стойбищу вашего господина?

Вездесущий Хыяли кинулся к своему коню, но Айтула остановил его:

– Я поеду, надо позвать отца, чтобы помог разделать добычу.

Он вскочил на подведённого братом каурого жеребца и оборотил гордый и независимый взгляд чёрных глаз на незнакомцев:

– Следуйте за мной.

Молодой господин с улыбкой глядел на мальчугана в старенькой залатанной одежде, но державшегося с необыкновенным достоинством. Это чувство, должно быть, сидит в каждом кочевнике, оно впиталось с молоком матери, взросло на вольных бескрайних просторах. Разве увидишь такую гордую посадку, такой независимый взгляд у жителей крымских городов или у землепашцев с их вечно согнутой спиной?

– Мой солтан, стоит ли доверяться этому проныре, неизвестно куда он нас заведёт, – вновь заворчал старый воин.

– Эсфан-оглан, ваша подозрительность становится просто смешной. Ну какая беда может нам грозить от мальчишек? – И уже потише, чтобы не слышал Айтула, добавил: – Они сами боятся нас, но виду не подают, настоящие джигиты.

– Как прикажете, мой господин, – не скрывая своей обиды, промолвил оглан. – Но ваш отец, высокочтимый хан Хаджи-Гирей, велел мне присматривать за вами. Он-то знает, каким вы бываете безрассудным.

Солтан лишь рассмеялся, хлопнул военачальника по плечу:

– Не обижайтесь, Эсфан-оглан, я ценю вашу преданность. Но мы все слишком утомлены, и почему бы нам не воспользоваться гостеприимством беклярибека? Там узнаем и о давнем союзнике отца.

Солтан отдал приказ воинам следовать за мальчишкой, а Эсфан-оглану осталось лишь подчиниться, не вступая более в спор. Обида, нанесённая словами молодого господина, никак не проходила. Оглан всегда был подозрителен и осторожен, оттого и дожил до преклонных лет. Что может знать о настоящих опасностях, таящихся в этих необъятных степях, сын крымского хана? А Эсфан-оглан знает! И не важно, что господин посмеялся сейчас над ним, он, его верный телохранитель, всё равно остережётся, и не только потому, что оберегать сына приказал сам повелитель.

Эсфан-оглан недовольно насупился, но только суровый взгляд его коснулся молодого господина, как сразу потеплели глаза, подёрнулись влагой. Никому, даже себе самому, не признавался Эсфан-оглан, как любил он солтана Менгли-Гирея. Из всех сыновей хана Хаджи только он, Менгли, был похож на погибшего сына. Вот таким же безрассудно смелым, молодым и красивым был его Сарман, слишком смелым и слишком безрассудным, оттого и сложил голову десять лет назад в этих ненавистных оглану степях. Старик вздохнул, расправил плечи, словно скинул с себя груз тяжких воспоминаний, и решительно направил коня вперёд, в голову отряда. Если опасности не избежать и мальчишка заведёт их в западню, он, Эсфан-оглан, встретит эту опасность грудью. И тогда не один кочевник расстанется с жизнью, прежде чем смогут сломить такого воина, как он. А в голове солтана Менгли чувства тревоги даже не возникало, молодой господин задумался о предстоящем сражении. Где он найдёт помощь, если мальчишка сказал правду, кто даст ему воинов для битвы с правителем Большой Орды? Ведь хан Хаджи-Гирей отправил его в Ногайские степи в надежде на поддержку старого друга.

Сам солтан последние годы провёл в Кырк-Ёре[4 - Кырк-Ёр – в те времена столица Крымского ханства.]. Отец дважды женил Менгли, словно торопился получить внуков от своего любимца. Он был шестым сыном хана Хаджи, но Менгли больше всех напоминал крымскому господину его самого. Оттого и привечал младшего сына, и выделял среди всех братьев, хотя наследником объявил старшего – солтана Нур-Девлета. А Менгли привязанности отца не замечал, ему быстро наскучила однообразная дворцовая жизнь, страстная натура звала к непокорённым вершинам. И вот пришёл час славного дела, достойного настоящего мужчины. Хаджи-Гирей решился на открытую битву с давним врагом ханом Махмудом, правившим Большой Ордой[5 - Большая Орда – с конца 1430-х годов Золотая Орда перестала существовать. Территория кипчакских степей, оставшаяся от былых владений Золотой Орды, стала именоваться Большой Ордой.]. Своего любимого сына Менгли крымский повелитель отправил в Мангытский юрт[6 - Мангытский юрт – так назывались улусы, кочевавшие в Ногайской степи. Большая часть кочевников относилась к племенам мангытов.] с надеждой привлечь грозную силу, которая таилась в степях, на свою сторону. Мурзабек Мусека мог дать не одну тысячу воинов, но его нежданная смерть расстроила планы хана. Кто теперь в улусе Мусеки обладает весомой силой? И если наследники враждуют меж собой, то решатся ли в тревожное время отправить своих воинов на битву, до которой им и дела нет?

Эсфан-оглан решил, что крымский солтан направился в стойбище беклярибека Тимера из упрямства, но он ошибался. Менгли-Гирей отклонился от прежнего пути в первую очередь для того, чтобы в улусе правителя этих обширных земель узнать ответы на свои вопросы. К тому же при удачных переговорах беклярибек Тимер мог отправить хану Хаджи своих воинов. Его следовало только убедить в этом. А прибыть в ставку отца во главе нескольких тысяч было большой удачей. С такими мыслями крымский солтан и въехал в стойбище беклярибека Тимера.

Глава 2

– Всем известно, что хан Махмуд – правнук высокочтимого повелителя Тимура-Кутлука, а мой дед, знаменитый Идегей, был правой рукой Тимура-Кутлука. – Беклярибек Тимер говорил медленно, словно обдумывал каждое слово, и всем присутствующим на этом вечернем пиру казалось, что его речь звучит смертным приговором заманчивому предложению крымского хана.

Но Менгли-Гирей думал иначе. В улусе беклярибека он гостил четвёртый день и ещё ни разу не услышал прямого ответа от могущественного мангыта. Теперь восточные учтивости и хитроумные сплетения разговоров, где никогда не говорили прямо «нет» и «да», остались позади. Беклярибек Тимер наконец высказал всё, что держал в уме все эти дни, с тех пор, как в его улус прибыл сын Хаджи-Гирея – Менгли. Молодой солтан выдохнул с облегчением, он привык сражаться, глядя в лицо сопернику. Открытые слова Тимера разрешали и ему высказаться с такой же прямотой.

– Достойнейший из владык, мы высоко ценим и чтим память эмира Идегея, того, кто создал могучий и непобедимый Мангытский юрт. Только речь не о благородном хане Тимур-Кутлуке, верном союзнике эмира, а об его недостойном сыне. Разве не коварного Тимура ваш благородный дед с почестями усадил на трон Сарая[7 - Сарай – столица Золотой Орды, а после 1430 года столица Большой Орды.], не ему ли отдал в жёны самую прекрасную и юную дочь свою, чем же ответил эмиру Идегею хан Тимур?

С внутренним удовлетворением Менгли-Гирей заметил, как дрогнуло каменное лицо беклярибека, и с ещё большим пылом продолжил:

– Вы знаете не хуже меня, что хан Тимур отплатил вашему деду чёрной неблагодарностью. Из-за него владетелю Мангытского юрта пришлось бежать в Хорезм, а после в Сарайчик, в Ургенч! И всюду зависть хана Тимура преследовали эмира, пока гнев Всевышнего не покарал его[8 - Раздоры, начавшиеся между ханом Тимуром и Идегеем, были на руку сыновьям Тохтамыша. В 814 году хиджры (1411–1412) они напали на Орду, разгромили войска Тимура. Хан Тимур бежал и умер в изгнании.]. А теперь подумайте, высокочтимый беклярибек, кому вы храните верность? Правнуку хана Тимура-Кутлука, который был другом вашему деду, или внуку хана Тимура – злейшего врага всего Мангытского юрта?

Тишина воцарилась в богатой юрте беклярибека. Солтан Менгли осушил чашу с кумысом, ему казалось, что блестящая речь не могла не произвести впечатления на старого мангыта и его людей. Желанная победа была так близка. Хан Махмуд, как верный продолжатель идей своего отца – Кичи-Мухаммада и деда – хана Тимура, этим летом будет уничтожен вместе с Большой Ордой, если сейчас беклярибек Тимер скажет «да». Но повелитель мангытов молчал, молчали и все присутствовавшие. Они пытались угадать, каким будет решение господина. Наконец беклярибек поднял задумчивый взгляд на сидевшего перед ним крымского солтана:

– Кто виновен, а кто – нет, о том судить не нам, а Всевышнему! Аллах более сведущ в неведомом! Если хан Тимур причинил много бед и неприятностей нашему прародителю, могущественному Идегею, то его внук, хан Махмуд, правящий с помощью Аллаха в Сарае, не доставил нам никаких хлопот. Но и ваш отец, высокочтимый хан Хаджи-Гирей, никогда не был врагом мангытов. Потому я не стану ни на чью сторону! Вы можете передать своему отцу, уважаемый солтан, что я не поведу своих воинов осаждать Сарай. Но и когда ваш отец пожелает это сделать, не дам помощи хану Махмуду, даже если он будет об этом просить. А сейчас, Менгли-Гирей, вы можете гостить в моём улусе сколько пожелаете, и в любое время здесь вас встретят, как дорогого гостя! Отдайте должное угощениям, мы за разговорами совсем забыли о пире и веселье.

Повелитель мангытов хлопнул в ладоши. Зазвучала музыка, по шатру заскользили смуглые танцовщицы. Засуетились прислужники, принялись подносить блюда с горячей, истекающей жиром, бараниной. Гости словно очнулись от долгого безмолвия, зашевелились, оживлённо переговариваясь, принялись за еду.

А Менгли, расстроенному неудачей, кусок не лез в горло. Он уже решил незаметно покинуть пир, как к нему подсел один из сыновей беклярибека, мурза Хусаин. Он дружески обнял его за плечи, зашептал:

– Не переживай, Менгли, будь я на месте отца, пошёл бы с тобой воевать против самого египетского султана. Но мой отец больше занят торговлей, чем войной, ему важней, чтобы преумножались наши табуны, а не враги.

Менгли-Гирей улыбнулся, мурза Хусаин был единственным из сыновей правителя улуса, с кем солтан успел подружиться. Был мурза немногим моложе Менгли, статен, широкоплеч и красив нездешней красотой. Ничто в его безупречном лице не указывало на мангытскую кровь, а глаза были такой глубокой синевы, какую не встретишь среди раскосых тёмных глаз степняков. Но удаль в Хусаине была настоящая, доставшаяся от воинов-кочевников. Звон сабель будоражил его кровь, близкая битва разжигала желание окунуться в неё с головой.

– Знаю, Хусаин. Верю, что пошёл бы со мной, если бы позволил отец. Тогда дай совет, если нет надежды на родственников покойного мурзабека Мусеки, куда кинуть клич? Я бы отправился к братьям моей второй жены Махдумсолтан, мурзам из рода Мансур, но их земли слишком далеко. А ваши степные воины превратились в мирных торговцев, пасут скот, считают барыши, а сабли их ржавеют в юртах!

– Не горячись, Менгли! Если мой отец разочаровал тебя, в том не его вина, он осторожен, как все старики. И сыновей покойного мурзабека Мусеки не вини, им хватает свары меж собой. А настоящих батыров и горячих головой в Степи хватает, завтра укажу тебе их. А сейчас, если насытился, пойдём прогуляемся.

Они выбрались из юрты, и Менгли-Гирей полной грудью вдохнул свежий, дразнящий воздух весенней степи. Вечер уже опустился на стойбище, и женщины в простых домотканых одеждах доили кобылиц. Крымский солтан с интересом наблюдал за их нехитрыми монотонными движениями. Менгли рос совсем в другой обстановке, там быт простых людей был скрыт от его глаз. А здесь, наблюдая, как тугие белые струйки ударяются о стенки сосуда, он вдруг почувствовал, как постепенно успокаивается, и мысли приходят в порядок. Поистине, прав был поэт, принёсший в мир слова:

Кто заботами подавлен,
Тем скажи: «Не вечно горе!
Как кончается веселье,
Так проходят и заботы[9 - «Тысяча и одна ночь».]».

То, что он потерпел неудачу у беклярибека Тимера, не должно было заставить его опустить руки. Беклярибек – не единственный могущественный владетель степного улуса. Знатный мангыт просто оказался первым на пути у Менгли, и это не повод для расслабления. Завтра же он поблагодарит Тимера за гостеприимство и отправится дальше.

Менгли-Гирей и не заметил, как они с Хусаином оказались на окраине стойбища. Остановились, решая, взять ли коней, чтобы промчаться по степи с ветерком, или отправиться к реке, ведя неспешную беседу. Не сразу услышали тихое девичье пересмеивание, словно кто-то невидимый перекатывал стеклянные бусинки. Менгли обернулся и замер. Перед ним стояли две девушки, но будь ими полна вся степь, в тот миг он увидел только одну. Ту, кто ослепляя сиянием и нежностью тонкого лица, внезапно перестав смеяться, не отрывала от него тёмно-синий взгляд сапфировых глаз. Сердце солтана забилось, словно пойманная в клетке птица, и звенящая тишина воцарилась вокруг. «О Всевышний, откуда в этой степи, в этом насквозь пропахшем дымом и пыльным зноем стойбище явилась пери, достойная быть царицей среди красавиц?! Не могла простая женщина произвести на свет столь прекрасное совершенство. Должно быть, сам Всемогущий Аллах послал на землю лунный луч, а он превратился в девушку, явившуюся передо мной!»

Как сквозь сон услышал он слова Хусаина:

– А это, Менгли, мои сёстры. Смешливая, которая никак не может остановиться, Шахназ, её имя означает «много нежности и ласки». И не будь мы сводными братом и сестрой, клянусь, испробовал бы на себе, так ли уж верно её имя! А вот и любимица, Нурсолтан. Она моя единоутробная сестрёнка, и я люблю её больше всех на свете. Мужчины просто сходят с ума, едва увидев её. Да и наш отец, ты уж не обижайся, Шахназ, любит Нурсолтан больше других дочерей!

– Мне ли это не знать! – Шахназ надула губки, чем сразу заслужила порцию утешений от синеглазого красавца Хусаина.

Они пересмеивались, вспоминали ногайских мурз, ставших жертвами их прекрасной сестры, и не замечали, что главная героиня их рассказов, бессердечная Нурсолтан, не ответившая ни на одно горячее признание в любви, сейчас краснела и трепетала под взглядом крымского солтана.

– Нурсолтан! Нурсолтан, да что с тобой? – Шахназ дёрнула сестру за тонкий жёлтого шёлка рукав кулмэка[10 - Кулмэк – вид рубахи, обычно длинной, просторной, с широкими рукавами, принадлежность как женской, так и мужской одежды.].

И девушка очнулась, взглянула на Шахназ, затем на Хусаина, на смутившегося Менгли. Её взгляд ещё на мгновение задержался на солтане, как вдруг, спрятав лицо в ладонях, дочь Тимера бросилась бежать.