Я хочу быть с тобой

– Просто… – она смешалась. – Просто, мне кажется, если бы она была, я бы ее придушила.

– Почему? – усмехнулся он.

Она подняла голову, обожгла его глазами:

– А ты не понимаешь?

В тот вечер он впервые поцеловал ее. Накрыл ее губы – прохладные, нежные, трепещущие, – своими. Погрузил руки в ее мягкие, невесомые, струящиеся между пальцев волосы. Он испугался собственных непонятных чувств, прижал Елену крепче, как будто обещая, что не отдаст ее никому. Она обвила его тоненькими руками, прижалась лбом к его щеке и застыла – он чувствовал лишь, как бьется, словно птица в силке, ее сердце – прямо у его груди.

Она открывалась ему медленно, осторожно. Он понимал, что ей, за свою двадцатипятилетнюю жизнь не встречавшей от окружающих ничего, кроме жестокости и подлости, было смертельно страшно довериться кому-то. Он и сам боялся нарушить установившееся между ними хрупкое доверие неосторожным словом, неделикатным поступком. С каждым днем Тагильцев понимал, что влюбляется все сильнее. Он не мог объяснить себе, что с ним происходило. Ему было совершенно все равно, что было с ней до него, какие мужчины прикасались к ней…Лишь теперь, найдя Елену, впервые в жизни он ощутил себя целостным, существование его обрело смысл.

Она исступленно шептала ему в темноте.

– Я люблю тебя… Я так тебя люблю… Знаешь, мне кажется, я чувствую это всем телом. И в голове, и в глазах, и на губах, и в груди, и в животе – и даже в кончиках пальцев. И мне страшно. Так страшно, что все закончится. Что та сила, которая заставляла меня разрушать себя, снова возьмет надо мной власть. Или, что ты оставишь меня… Я так счастлива сейчас, и так боюсь будущего, что мне хотелось бы умереть в эту самую секунду.

– Перестань, – он поцеловал ее висок, ощутил губами биение пульса. – Все будет хорошо, ничего с нами не случится. Я никогда не оставлю тебя. Я хочу быть с тобой. Всегда!

Все закончилось через три месяца, оборвалось неожиданно и страшно. Ему пришлось на два дня уехать – важный клиент срочно вызвал его в Питер. И, вернувшись домой, он обнаружил Елену без сознания, на полу. На губах ее застыла пена, глаза закатились под лоб. Рядом валялся пустой шприц. Как будто то его давнее видение неожиданно ожило, обрело плотность и глубину. Только на этот раз тот мимолетный кошмар случился на самом деле.

Он бросился к ней, почти рухнул на колени, припал головой к ее груди. Поначалу ничего не мог расслышать – слишком сильно грохотало в ушах собственное сердце. затем уловил слабые удары – она была еще жива.

Господи, как он мог уехать, оставить ее одну, с ее страхами и тревогами! Ведь его предупреждали, что в первое время, после выхода из клиники, пациентов нельзя оставлять без присмотра. Но Елена казалась такой счастливой…

Дорогу до клиники он не запомнил. Вообще, все, что было потом, слилось в один неостановимый кошмар, мучительный горячечный сон. Собственно говоря, и эта поездка, погоня за какой-то призрачной надеждой, была лишь продолжением этого сна. Но он знал, что очнуться ему удастся только вместе с Еленой.

– Наш самолет начинает снижение, – объявил голос в динамиках. – Просьба пристегнуть ремни.

Александр открыл глаза и посмотрел в иллюминатор. За стеклом тянулись широкие зеленые поля, блеснула под только что показавшимся утренним солнцем широкая лента реки. Посадка должен была быть через 20 минут.

4.

Турбины самолета выли, как ненормальные. Михаил спустился на летное поле, прищурившись от яркого утреннего солнца, посмотрел на уже знакомое ему здание аэропорта. Ну че, долетели вроде, выспался он в дороге, как младенец, теперь надо было изобразить бывалого гида в этих местах. Вспомнив о цели их поездки, он невольно, хмыкнул и пощипал себя за бороду. «Бред какой-то. Рванули за несколько тыщ километров от Москвы, чтобы спасти чувиху, оставшуюся там, в Москве. Логика на грани фантастики».

Он обернулся. Вслед за ним по трапу самолета спускался Александр.

– Ну, надо теперь насчет транспорта договориться? – обратился к нему Грушин. – Не на перекладных же нам добираться, надо подрядить какого-нибудь местного аборигена.

– Не надо, – покачал головой Александр. – Я обо всем договорился еще в Москве. Нас должен ждать минивэн на стоянке.

Миша только глазами захлопал, оторопев от такой предусмотрительности.

На стоянке и в самом деле обнаружился черный Ленд Крузер. Из него навстречу им вышел небольшого роста мужичок с желтоватым, морщинистым, похожим на пергаментную бумагу, лицом и раскосыми хитрыми глазами.

– Ачай, – представился он им.

– Здорово. А…-кофе у вас тут нет? – схохмил Миша.

Тагильцев уже засовывал вещи в салон машины.

– Ну ты предусмотрительный, – бросил ему Миша. – Может, ты и бухла захватил в дорогу?

Александр обернулся к нему и, слегка улыбнувшись, указал головой на стоявшую на полу в машине коробку:

– Если все сделали в соответствии с моей просьбой, тут должно быть и бухло и закуска. Не бойся, не оголодаешь.

Миша недоверчиво приоткрыл коробку и тут же уперся взглядом в ровный строй бутылочных горлышек.

– Охренеть! Как ты это устроил? Ты че, волшебник, ахалай-махалай?

– К сожалению, нет, – отозвался Александр. – Иначе мне не пришлось бы ехать черт-те куда, в поисках другого волшебника. А устроил очень просто. Позвонил в местную управу – ее глава кое-чем мне обязан, и попросил помочь.

– Мда… – протянул Миша. – Слушай, а с тобой круто путешествовать. На хрена только мы в такую глушь подались? Давай в следующий раз сразу в Ниццу. В Ницце у тебя случайно никакого знакомого чиновника нет?

– Найдется и в Ницце, – с усмешкой заверил Александр. – Только в Лас-Вегас я с тобой ни ногой, учти. Ладно, занимай место в партере, пора ехать.

Машина рванула с места, и вскоре аэропорт, да и сам город остались далеко за спиной. За окнами раскинулось такое зрелище, от которого у Миши, наблюдай он его впервые, точно бы ум за разум зашел.

Вокруг дороги раскинулись широкие, до горизонта поля с уже отцветавшими по-осеннему яркими цветами. А далеко впереди синели острыми пиками отвесные скалы – угрюмые крутые утесы, суровые каменистые горы, готовые вот-вот обрушиться лавиной камней в зияющие черные бездны. Снежные пики гор отливали голубым и розовым в солнечных лучах. Временами в поле зрения оказывались застывшие под синевой неба гладкие озера или бурные, звенящие в тишине, реки, хрустальные ключи, бьющие меж камней, однажды они смогли рассмотреть вдалеке даже удивительной красоты горный водопад.

Машин на дороге почти не было. Изредка попадались небольшие поселки, одноэтажные домики, огороды. Один раз мелькнул даже гипсовый Ленин с отколотой правой рукой. На лугах встречались пастухи, погонявшие стада бестолковых овец.

Было довольно тепло, но дыхание осени уже чувствовалось вокруг. Деревья оделись багряной и оранжевой листвой, зелень на горных склонах поблекла и отливала желтым. Воздух, врывавшийся в открытые окна машины, был прохладным и каким-то льдистым на вкус.

Тагильцев, не отрываясь, смотрел в окно. Михаил отметил, что от вида, открывавшегося за окнами машины, тот совершенно охренел.

– Че, Сань, впечатляет? – хлопнул он его по плечу.

Тот дернулся, как будто так увлекся созерцанием красот Алтая, что и забыл о том, что в машине не один.

– Да. Есть такое, – немного смущенно подтвердил он. – Честно говоря, никогда не видел такой красоты. Как будто совсем не земное место, не здешнее.

– Это ты еще неплохо держишься. Я в тот раз – ну помнишь, говорил же, бухали всю дорогу – решил было, что это я белку словил. Ну, думаю, все, приплыли, не бывает такого на земле. Здравствуй, Кащенко.

– Да… – протянул Александр. – Как мало мы на самом деле знаем о земле, где живем. И в голову всякое лезет… Ну, что в такой краю и в самом деле может твориться черт-те что – какие-то вещи, которые в Москве кажутся немыслимыми.

Михаил заметил, что лицо его спутника слегка разгладилось, словно бы кто-то стер опустившуюся на него еще в Москве черную тень. Кажется, Тагильцева и в самом деле увиденное пробрало до печенок, и он, на радостях, решил, что, и с Ламой все пройдет, как надо, и невеста его, считай, уже спасена. Грушин его надежд не разделял, но портить настроение человеку, который, может, впервые за несколько недель чуть расслабился, не считал нужным. Да и потом – он же предупредил, что за исход их безнадежного предприятия не ручается, так и на фиг теперь зря трепаться.

Вместо этого он вытащил из болтавшегося на шее футляра фотоаппарат и принялся щелкать, выставив объектив в окно.

– Ты зачем это? – удивился Тагильцев.

– Ну, брат, я же – продажная пресса, – со смешком ответил он. – Чем черт не шутит, может, заодно, черкану еще куда-нибудь статейку о горном Алтае. Заодно и иллюстрации будут. А, может, с этим Ламой что-нибудь интересное произойдет – тоже неплохой материал. Я ж говорил тебе, мечта у меня – премию «Журналист года» получить. Ну а че, не век же мне под десятком псевдонимов во все желтые газетенки строчить. Надо ж, в конце концов, прославить гордую фамилию Грушин! – он звучно захохотал.

– Логично, – кивнул Александр. – А кстати, я давно хотел спросить тебя про этого Настоятеля, как ты с ним общался в прошлый приезд? Через переводчика или…

– Зачем? – пожал плечами Миша. – Он сечет по-русски не хуже нас с тобой. Ну, одно слово, святой человека, ему, наверно, сам Будда на ухо перевод подсказывает. Так что, если представится случай, я у него и снова интервью возьму, может, на этот раз еще что-нибудь интересное расскажет.

– Только про меня не пиши – идет? – испытующе посмотрел на него Тагильцев.