Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви. Часть первая

– Яромольника? Верняка?

– Да, их можно, особенно Яромольника.

– Да, да! Яромольника! – Валя забегала по редакции.

– О, вот же Колин телефон, а я его в красной книге искала, Колю хочешь? Баскакова?

– Баскакова?! Круто, Баскакова надо брать.

– Нет, вы что?! Ни в коем случае! Он же попсовый, – Валя не хотела Баскакова.

И так до бесконечности, пока редакция не придет к согласию. А потом начинается магия. Эллочка берет трубку и, что-то промурлыкав про общих знакомых, начинает представлять наш никому, честно признаться, не известный психологический журнал. Она делает это с таким воодушевлением и восторгом, что каждому начинает казаться, будто весь мир только и говорит, что об этом удивительном, прекрасном, великолепнейшем журнале, по волшебству меняющем жизнь каждого, кто к нему прикоснется. Остается только краснеть и стыдиться своей дремучести.

К «своим» звездам Элла Георгиевна обычно не допускает абы каких журналистов, но в нашем своеобразном издании «право первой ночи» (честь интервьюирования звезды) всегда с гордостью преподносится самому издателю. Но что самое удивительное: тот запросто может не оценить и отказаться. То звезда не та, то настроение не то, то… Если отказывается босс, еду обычно я. Юрист. Директор. А теперь еще и интервьюер.

На хозяйстве

С тех пор как я покинула кабинет на Арбате и оказалась в комнате между кладбищем и железной дорогой, разделяя это Зазеркалье с растерянными редакторами и дизайнерами, на меня обрушилось столько дел, что какие-то там интервью уже ничего не меняли. Я даже не успела удивиться тому факту, что и года не прошло, а вместо лизинга – интервью. Я вообще не успела ничего почувствовать: ни обрадоваться, ни расстроиться, просто потому, что все происходит слишком быстро. Уже в самый первый раз все прошло на удивление буднично, будто всю жизнь этим занималась. Но процесс мне понравился. Оказывается, делать интервью – это так интересно! Сначала человек закрыт, но потом привыкает к тебе, расслабляется и начинает говорить то, что думает.

Только я обрадовалась, что теперь у журнала есть Эллочка и хотя бы обложки будут с узнаваемыми и любимыми публикой людьми, как вдруг – гром среди ясного неба. «А сколько часов у Эллы?». Вопрос от издателя, разумеется. Я уже знаю, что это очень плохой вопрос.

Наглость, с которой Эдуард подменяет понятия, документы, законы и вообще общепринятые правила впечатляет. Но мы находимся внутри системы и вынуждены подчиняться ее правилам. Эдуард Витальевич очень гордится своей системой трудового права. Каждого, кто устраивается на работу к Эдуарду Витальевичу, тот долго допрашивает о количестве времени, которое кандидат тратил на работу на предыдущем месте. Обычно, кандидат стремится подать себя в наилучшем виде, всячески распушает хвост и немного преувеличивает. Тут-то Эдуард Витальевич и подлавливает простачка. Пока я тут работаю, то повидала «счастливчиков», у которых зарплата рассчитывается из 220, 240 и даже 260 часов в месяц. Причем все эти люди, так и не могли объяснить, как это произошло, потому что никто в куске бумажки без подписей даже не заподозрил важный документ. Но многие не уходят: неудобно, отработав только месяц или два, менять компанию, да и хороших работ не так уж много вокруг.

Можно перевыполнять планы, не есть обеды, ставить трудовые рекорды, приносить в компанию миллионы, – ничто не уменьшит количество часов, их требуется непременно «отсидеть». Айтишники называют человеко-часы «жопо-часами». Как же они правы!

Я сначала думала, что весь этот бред случился оттого, что Эдуард никогда не работал ни в одной мало-мальски приличной компании. В молодости он немного побыл военнослужащим, мечтая о богатстве и только. Поэтому он ничего не знает об обычной организации дел в других компаниях или учреждениях. А тот факт, что из лихих девяностых Эдуард выплыл со своим довольно устойчивым бизнесом, внушил ему уверенность в собственном гении. Так что Эдуард с ощущением полной вседозволенности погружается в нормотворчество, предусмотрительно не отражая это ни в каких документах, поэтому мы все немного в Нарнии.

Да, я заметила тут еще одну диковину. Помимо жопо-, то есть, простите, человеко-часов босс желает присвоить практически все, что только можно получить с сотрудника. Творческие способности, связи, знакомства, как в случае с Эллочкиными контактами. А в целом босс вполне милый человек, он даже опасается за свою карму, мол, не испортить бы ее нехорошими делами. Этот факт вселяет в меня надежды на лучшее.

Ничего чужого не забыл?

Так вот, про «жопо-часы». Я-то приучена к трудовой дисциплине чуть ли не с детства, а вот Эллочка оказалась совершенно не приспособлена к такому графику. Более того: гордая грузинская женщина дерзко считает его вредным для своей квалификации. Об Эллочке я, конечно, позаботилась. У нее даже во вшивой бумажке никогда не было прописано двухсот часов, что само по себе уже расстраивает издателя. Ни у кого в редакции, кстати, нет обязательных двухсот часов. #Яжюрист. Я чту гарантии, предоставляемые трудящимся законом. Но Эллочка с трудом высиживает в офисе и сто шестьдесят восемь часов. И это позволяет боссу полностью обесценить Эллочкины результаты в виде именитых людей на обложках и кучу PR-проектов для основного бизнеса Эдуарда. Зачем?! Я не понимаю его. Вместо того, чтобы решать реально существующие проблемы или хотя бы не мешать, он вцепился в единственное, что нормально работает.

Это, кстати, лишь одна сторона медали. Есть и вторая: контакты. Контакты Эллочки хранятся в ее голове и в ее священных еженедельниках. Распухшие от возраста и весьма потрепанные, они обитают в обширных Эллочкиных сумках. Эдакие видавшие виды гроссбухи. Эллочка ими очень дорожит. Эдуард быстро понял ценность Эллочкиных контактов и потребовал занести их (бесценные, нажитые непосильным трудом!) во внутрикорпоративную базу. Любой пиарщик вам скажет, насколько это низкое непотребство и непотребная низость. Ведь пиарщик – это и есть огромный набор работающих контактов. Эллочка собирала свой багаж почти двадцать лет, и тут – «отдай». Этим своим шагом Эдуард окончательно добил PR-директора. А в качестве обоснования этого требования был приведен такой аргумент: «Ну, она же представляется нашим PR-директором».

Эллочка намылилась на выход, что и понятно. Но я-то этого никак не могу допустить. Если у нашего журнала не будет хотя бы нормальных обложек, то я ничего не смогу с ним сделать. И тогда зачем я тут? Обратно на Арбат путь заказан, мой босс взял другого юриста. Короче, отступать некуда. В этом деле нам с Эллочкой требуется помощь, и я знаю, куда за ней идти.

Тот самый кабинет!

Мы с Эллочкой приехали и сразу почесали в кабинет к Зине и Ниночке.

– Доброе утро, родная, – горестно молвила Элла Георгиевна, целуя разодетую в Chanel и Celin, идеально накрашенную и идеально причесанную Зину.

– Я не могу так работать, я ухожу, – Эллочка готова была зарыдать, но кое-как держалась.

Только она открыла рот, чтоб продолжить, как вдруг дверь с грохотом распахнулась. Скорбная сцена была разрушена ворвавшимся в кабинет вихрем. В вихре наблюдались ранняя лысина, небольшое брюшко, смешные мимика и жесты и слышались много-много слов и заливистый смех. Это к нам влетел сияющий начальник отдела оптовых продаж (он же «начальник опта»), он же Славик. Полноватый невысокий молодой человек лет тридцати с глазами навыкате, крупными губами и армянским носом. Что было совершенно оправданно в его случае, так как армянином он и был.

Кому-то юноша мог бы показаться даже страшненьким, если бы не живость его лица и не обезоруживающая улыбка. Она у него была такая широкая и счастливая, во все тридцать два ровных белых зуба, что, глядя на него, невозможно было не расплыться в ответ так же широко и счастливо, позабыв обо всех своих сложностях. А когда Славик начинал говорить, всех вокруг обдавало жаркой южной волной обаяния и веселья. В общем, как только он открывал рот, то становился абсолютным красавцем. Да, и так тоже бывает.

– О, Зиночка, какая прическа! У тебя новый стиль? Новая юбка? Ооо, встань, повернись, уууу, ооо… Боже мой, ты так хороша сегодня! – причмокивал начальник опта так, словно на него снизошло откровение и он наконец увидел ЕЕ! Самую красивую женщину во вселенной…

– Ну, Слааавииик, – зажеманничала Зина Борисовна, но тем не менее встала и повернулась, давая Славику рассмотреть себя.

Мы с Эллочкой поотрывали рты от удивления, но сразу их закрыли и вежливо заулыбались. Ниночка тоже принялась нахваливать Зину Борисовну. Кажется, все происходящее удивляет только нас с Эллочкой. Зина Борисовна все воспринимает как должное и прямо цветет от ста пятидесяти цветастых Славиковых комплиментов.

– О, боже, какая ты, уфф, аппетитная, я б тебя… – тараторил Славик, закатывая глаза, закусывая губу, потирая пухлые ручки и прямо дрожа от страсти. – Ух! – и он слегка шлепнул Зину Борисовну по пятой точке.

– Ну, Слааавииик, – Зина Борисовна, довольная, как слон, усадила свой зад обратно в кресло.

– Ниночка, доброе утро, – фейерверк обратился к тихой, но тоже очень модной Ниночке.

Когда Славик повернулся так, что Зина Борисовна не могла видеть его лица, то он подмигнул Ниночке и нам заодно. Незаметно для Зины, но ободряюще похлопал Ниночку по плечу и умчался. Каждой из нас досталось немного его внимания. Нет, даже не так, каждая из нас на секунду почувствовала, что это она самая красивая в этой комнате. За исключением Зины, той досталось столько «любви», что, по идее, на этом топливе можно протянуть до конца дня. «Вот же обаятельный паршивец, – подумала я вслед исчезнувшему Славику, – всю сцену скомкал». Всерьез на Славика сердиться было невозможно.

– Я ухожу, Зина, – Эллочка не поддалась сексуальным флюидам Славика и не сбилась с мысли, – объясни ему, что в редакциях не считают часы. Я уйду, и журнал умрет. Все журналы, из которых я уходила, закрывались, – пригрозила Эллочка и равнодушно уставилась перед собой.

Зина Борисовна забеспокоилась. Я не в первый раз пью кофе в этом кабинете, и я давно разрекламировала Эллочкины возможности. Зину Борисовну Эллочкины возможности радуют, она хочет в бомонд. У нее все в жизни есть, а вот бомонда нет. Бомонд, которым поманила Эллочка, с ее уходом грозил окончиться, так и не начавшись.

– Что делать, ну, он такой, – (он – это, понятно, Эдуард), – ну, вы ему там напишите, какой-нибудь отчет, что Элла на встречах. Вы думаете, вы одни такие? Он неделю уже дерет весь офис, Нинка рыдала вчера опять, у Славика давление скакнуло.

Зина не особо хотела «вписываться», похоже, она надеялась, что бомонд не уйдет вслед за Эллочкой, а каким-то образом сам прирастет к журналу, а заодно и к Зине. Но я-то знаю, что нет. Не прирастет. Даже если я буду землю рыть. Я и так ее рою.

Мы с Эллой сидим и киваем. Но это не умаляет нашей решимости.

– Зина, мне сорок лет, – Эллочка перешла к жестким мерам, – я двадцать лет в профессии, я не маленькая девочка. Его мои отчеты не устраивают, он не видит мою работу? Значит, нам не по пути.

Зина Борисовна недовольно поджала губы.

– Ну, я не знаю… Ты говорила с ним? – она смотрела уже на меня.

– Конечно, ничего не хочет слышать, уже написал мне двадцать писем о том, что PR-директор не вырабатывает своих часов, моих ответов не читает. У меня ощущение, что я общаюсь со стеной. Получается, кого Элла ставит на обложку, неважно. Важно, только то, что она не сидит в офисе столько, сколько ему хочется.

– А контакты, – Эллочка смахнула натуральную слезу, оплакивая свои связи, – как ему в голову пришло потребовать мои контакты?! Даже если он их получит и позвонит, то с ним разговаривать никто не будет, я годы потратила, чтоб эти люди подружились со мной, устраивала мероприятия, бесплатно звала прессу на их мероприятия, помогала во всем.

Эллочка была так возмущена, что возникло ощущение, будто бомонд только потому и жив, что окружен жаркой Эллочкиной южной заботой.

– Одних хачапури сколько напекла, – то ли в шутку, то ли всерьез ляпнула я.

Зина приподняла бровь и внимательно посмотрела на Эллочку, словно желая посчитать, сколько именно хачапури скормила Эллочка бомонду, а на самом деле, видимо, надеясь удостовериться, что так и будет – и бомонд не станет разговаривать ни с кем, кроме Эллочки, даже если Эдуард завладеет ее «гроссбухами».

– Ну, Эллусик, ну, он такой, что с этим сделаешь? Но я обязательно попробую поговорить с ним.

Ура! Зина Борисовна согласилась с ним поговорить, это было то, за чем мы, собственно, и приходили!

– Скажи ему, пожалуйста, что он всегда сможет взять милую девочку с дипломом PR-специалиста и без опыта работы. Она с радостью будет сидеть с девяти до семи, но на обложке в результате окажутся люди, которых никто не знает, – я подсовываю Зине удобный и весомый аргумент в предстоящем диалоге, – с таким же успехом Эдуард может сам себя на обложку поставить или вот вас с Ниночкой. Второе Лицо посмотрело на меня внимательно и с определенной благодарностью: этот довод существенно облегчает ее задачу.

«Все страньше и страньше»

Звонок с охраны сообщил, что пришел Он. Мы с Эллочкой быстренько встали и двинули в коридор. Не стоит давать издателю лишний повод для раздражения, он и сам его найдет. Кажется, я начала понимать, почему люди здесь двигаются короткими перебежками, не поднимая глаз. Поначалу мне казалось, что они только делают вид, что идут, на самом деле они передвигаются по-пластунски, стремясь слиться с окружающей средой. Теперь я знаю – не казалось. В эмоциональном смысле так и есть; все обитатели офиса стремятся стать незаметными, Господи, что должно происходить в офисе, чтобы люди начали себя так вести? Неужели для этого достаточно одного подсчета часов? Или он тут их ест, сотрудников этих? Навстречу по коридору, озаряя его своей фирменной улыбкой, летел Славик.