Идти исчезнувшим следом… Очерки методологии истории

Сложно обстоит дело с тем, кто выбирает, с субъектом выбора. Под ним понимается, в явном или неявном виде, либо лидер -? конкретная личность, наделенная властью, либо общество в целом, в совокупности выборов его членов. В любом случае речь идет о личностном выборе. Но в таком случае процедура выбора -? объект изучения психологии, а не истории. И вопрос о том, мог ли данный субъект сделать в данной ситуации иной выбор, прямого отношения к истории как науке не имеет.

Поэтому разговор о свободе выбора неизбежно сводится к обсуждению роли лидера. А лидер, как и любой другой человек, в меру своих способностей осознает или даже воображает варианты выбора, руководствуется своими моральными (или аморальными) принципами, преследует свои цели доступными ему средствами.

Но мало сделать выбор, надо суметь его реализовать. Ну, решу я завтра объявить войну Сейшельским островам, а дальше что?.. Владение же механизмами реализации выбора определяет степень воздействия личности на исторический процесс, и тогда задача по своему характеру исторична. И владение этими механизмами зависит как от личных качеств лидера, так и от поста, который он занимает. Впрочем, лидеру отнюдь не все подвластно. Личность социально и культурно детерминирована, она действует в рамках определенных нормативных систем, это во-?первых, а во-?вторых, она делает свой выбор не в изоляции, а в контексте личностных выборов других членов общества. Замечательный историк М. Блок писал о том, что в пределах жизни одного поколения, в рамках одного и того же общества господствует такое единообразие обычаев и технических приемов, что ни один индивид не может существенно отойти от общепринятой практики. Никакой лидер не в состоянии реализовать свой выбор, не опираясь на готовность к нему рядовых граждан. Исторический процесс в данном аспекте представляется мне беспрерывной чередой личностных выборов, совокупность которых определяет тенденции развития общества. Постоянные столкновения таких выборов -? источник движения.

Я вполне осознаю видимую противоречивость своей позиции: признавая жесткую зависимость личности, я в то же время допускаю для нее свободу выбора. Но разговор о механизмах принятия решений -? отдельный и специальный. Здесь же скажу, что, во-?первых, совокупность обстоятельств, определяющих выбор конкретного человека, меняется по составу беспрерывно, постоянно, в зависимости от субъективных и объективных условий.

Меняется и системы приоритетов, предпочтений. Поэтому большое значение имеет момент принятия решения: то, что мы выбрали бы вчера, уже не выберем завтра. А наступление этого момента (принятия решения) для каждого индивидуально, оно зависит от скорости осознания необходимости сделать выбор, от степени информированности, социальной активности, быстроты реакции и еще от целого ряда условий.

Во-?вторых, имплицитно в рассуждениях историков присутствует триада: альтернатива -? принятие решения (выбор альтернативы) -? реализация выбора. Здесь за всеми элементами стоит человек. А следовательно, он может осознавать или не осознавать реальные альтернативы, воображать отсутствующие альтернативы и считать их реальными. Принятие им решения детерминировано целым рядом условий, среди которых наличие осознанной альтернативы -? не самое важное. Даже осознав и выбрав «правильную» альтернативу, человек может не найти -? по объективным или субъективным причинам -? адекватного механизма реализации выбора. Поэтому наличие альтернативы еще не означает возможности ее реализации, что в общем-?то и служит одним из краеугольных камней моей убежденности в том, что могло быть так, как было.

Стремление же, сознательное или подспудное, к гиперболизации значения выбора альтернативы политическим лидером есть, по сути, стремление найти стрелочника. При этом не учитывается тот факт, что рядовые граждане своей личной позицией определяют, в конечном счете, возможность реализации той или иной альтернативы. Альтернативность -? категория прежде всего нравственная. А если учесть, что, находясь внутри каждой конкретной точки исторического процесса, невозможно определить, какая тенденция побеждает, то это обстоятельство приобретает особую гражданскую значимость. Но об этом мы еще поговорим.

Итак, я утверждаю, что человек мог сделать только тот выбор, который сделал. Но в таком случае, видимо, совершенно необходимо знать, какие нормативные системы и как конкретно влияют на выбор. Весьма сильно влияние неосознаваемых нормативных систем, реализация которых доведена до автоматизма. Это происходит прежде всего потому, что для того, чтобы выйти из-? под влияния такой нормативной системы, необходимо ее сначала осознать.

Мужчина, придя на свидание с женщиной, дарит ей цветы. А почему именно цветы, а не шишки, ракушки, красивые камушки? Я здесь не рассматриваю дарение полезных вещей, это немного иное, я говорю о подарке, единственное требование к которому -? быть красивым. Но для того, чтобы подарить не красивый цветок, а, например, красивую лягушку, необходимо не только умозрительно осознать возможность существования других подарков такого типа, но и суметь выработать в себе восприятие неких предметов как, во-? первых, красивых, а во-?вторых, -? пригодных для подарка. Я уж не говорю о смелости, которая нужна для того, чтобы сделать такой подарок.

Почти непреодолимо и влияние коллективных нормативных систем. Причем если мы различим в них две группы -? те, которые требуют ото всех одинаковых действий (маршировать в ногу, дружно аплодировать), и те, которые требуют реализации особых действий в общем контексте (работа на конвейере), то заметим, что влияние первой группы хорошо изучено психологами и сходно с рефлекторным подражанием, а вторая группа требует постоянного воспроизведения одного и того же действия, тем самым со временем переходя в разряд автоматического.

Достаточно устойчивы нормативные системы целей и ценностей. Однако все равно, как правило, остается место личностному выбору. Можно пойти на работу дворами, а можно по улице, можно подъехать автобусом или трамваем. Что же теперь определяет выбор? И тут, пожалуй, пора вспомнить еще об одном виде детерминаций -? о причинно-?следственных связях. Я выбираю дворы потому, что тороплюсь, улицу -? потому, что на мне новое платье, трамвай -? потому, что он подошел раньше и т. д. Я выбираю вариант в соответствии с реальными конкретными условиями. И тут еще один важный момент -? я поступаю в соответствии не с условиями вообще, а с известными мне компонентами этих условий. Степень информированности об условиях и осознания последних -? основа выбора.

Однако подобные рассуждения опять-?таки с неизбежностью приводят к постановке нового вопроса: что такое история -? наука о людях или о человечестве? Если это история людей, то сделанные выше наблюдения, видимо, имеют право на существование. Если же нет, то какое может иметь значение анатомирование моего желания проехаться на автобусе?

Но что такое человечество как субъект исторического процесса? И что такое его выбор? Об этом мы поговорим в следующем параграфе.

Сейчас же хотелось бы остановиться еще на двух аспектах данной проблемы. Во-?первых, я безоговорочный сторонник положения, согласно которому народ имеет того правителя, которого заслуживает. Во-?вторых, правитель, лидер делает тот выбор, который он может сделать в данный конкретный момент. С этой точки зрения он не бывает ни в чем виноват. При этом я имею ввиду не уголовную, административную или какую-?либо иную ответственность за совершенные деяния, а невиновность именно с исторической точки зрения. Виноват народ (правда, содержание этого понятия каждый раз требуется конкретизировать), который допускает принятие того или иного решения.

Высказывая такую точку зрения, я регулярно встречаюсь с возражением, что она справедлива только в том случае, если народ имеет реальную возможность выбора. Однако народ всегда имеет возможность выбора, если не в виде выборов как таковых, то в каком-?либо ином варианте. Революции, цареубийства, восстания, импичменты -? это все варианты реализации выбора правителя.

А если учесть, что под выбором правителя имеется ввиду не выбор конкретного лица -? Петра Первого или Владимира Путина, -? а политики, то возможности для реализации выбора еще шире -? на правителя можно воздействовать не только снятием его с поста, казнью или убийством, но и восстаниями, стачками и другими формами сопротивления его политике. И тогда, хотя личность правителя останется той же, изменится его политика. Поэтому можно переформулировать начальное высказывание следующим образом: народ имеет не столько того, сколько такого правителя, какого он заслуживает. Отрицание этого положения, на мой взгляд, свидетельствует о стремлении не нести никакой ответственности за события, происходящие вокруг человека.

Говоря о личностной свободе выбора И. М. Клямкин отмечает: «Степень этой свободы тем выше, чем более индивидуализированным является характер деятельности, способ самовыражения человека. И она тем меньше, чем ближе он по роду занятий соприкасается с деятельностью и интересами больших масс людей. Поэтому она является максимальной в искусстве и минимальной в политике. Особенно если политику приходится действовать в условиях, когда большинство пребывает еще в исторических границах другой, неличностной, неиндивидуальной культуры и потому не-самодетерминирующейся на уровне индивида».

И еще один аспект. Говоря о роли личности в истории, особенно понимая под личностью политического лидера, всегда следует различать личность и маску, конкретного человека и его политическую роль. В замечательной книге «Осень средневековья» приведено весьма тонкое наблюдение Й. Хейзинги о том, что в общественном сознании существует набор «типажей» правителя, при помощи одного из которых и опознается данный конкретный правитель. И это опознание далеко не напрямую связано с характером и личными качествами самого человека. Борис Годунов вовсе не был пожирателем детей, Александр I -? властитель, конечно, лукавый, но далеко не слабый, а Николай II, по свидетельству людей, близко его знавших, был мягкосердечен и сентиментален, но далеко не кровав. В данной работе я попытаюсь показать, насколько Григорий Отрепьев не был предателем и мелким авантюристом.

При этом интересно, что личные качества лидера тут играют отнюдь не решающую роль, культ может сложиться и вопреки им.

Однако маска, приписываемая тому или иному человеку, выбирается, конечно, не произвольно. Она объясняет поступки и действия не одного только лидера, но и всего механизма власти, отчасти тем самым мистифицируя и одновременно мифологизируя последний. Стремление к персонификации власти уходит корнями вглубь веков, действительно в мифологическое сознание. Но оно живо и сегодня. И об этом мы еще поговорим.

Л. Гозман и А. Эткинд указывают на весьма важное для нас обстоятельство: «Никакая мифология не имеет конкретного творца. Картина мира тоталитарного сознания тоже не имеет автора. Тираны не могут претендовать на это авторство. Скорее наоборот, сами они, какими мы их знаем, являются ее порождениями». Говоря о том, что мифологическое сознание в частности порождает веру в бессмертие лидеров, авторы отмечают: «Не исключено, что сами лидеры разделяли эти идеи, хотя никто не узнает о том, до какой степени они осознавали их. Не случайно, наверно, что мало кто из руководителей тоталитарного толка позаботился о преемнике».

Итак, необходимо различать личность, маску и персонифицированную власть. А также учесть еще одно: механизм власти -? вещь сложная, вдаваться в подробности его анализа здесь не место. Но одно могу сказать точно -? лидер либо соответствует этому механизму, либо подчиняется ему, либо механизм его сминает. Роль личности, конкретного человека здесь минимальна. Она детерминирована столь существенно, что места личностному (не субъективному, а именно личностному) фактору не остается.

И в этой связи мне кажется справедливым высказывание А. С. Сенявского: «Сталинизм (в его развитой форме 30-?х -? начала 50-?х годов) появился не потому, что этого захотел Сталин, а потому, что с определенного момента он и не мог не появиться, хотя бы олицетворялся и иными именами».

Подведем итоги.

В рассуждениях по поводу альтернатив в историческом процессе часто встречается аргументация, состоящая в том, что субъективный фактор рассматривается как фактор определяющий или обуславливающий выбор альтернатив. При этом неизбежно следует вывод, что данный фактор следует рассматривать как нечто, не включенное в ткань исторического процесса и, следовательно, с ним не связанное вообще или связанное лишь частично.

Образно говоря, субъективный фактор сидит на берегу реки -? исторического процесса -? и, наблюдая за течением, время от времени вмешивается в последнее с целью ускорить или попытаться изменить направление. Эта позиция представляется принципиально неверной: субъективный фактор может рассматриваться только как элемент исторической реальности, как ее порождение, ею же детерминированное.

Известно, что распознавание реальной ситуации возможно только на основе имеющегося исторического опыта, так сказать, накопленного «банка» предшествующих ситуаций. С другой стороны, наличие банка предшествующих ситуаций в значительной степени создает предпосылки для возникновения альтернатив. И вопрос здесь заключается в том, являются ли накопления банка достаточными. В то же время в рамках субъективной деятельности происходит накопление банка исторически апробированных приемов и методов трансформации предшествующих ситуаций и их переосмысления.

Однако даже исторически обусловленные преобразования в рамках субъективного фактора не могут оцениваться чрезмерно высоко. Дело не только в том, что не может быть предложено ничего кардинально нового, но и в том, что поддержание дееспособности старого, хорошо отлаженного механизма требует несоизмеримо меньше усилий и затрат, чем приведение в действие и отладка нового (сравним застой с перестройкой).

В силу этого «массовидность» субъективного фактора, его активность и т. п. не может оцениваться безотносительно к степени устойчивости реализуемого варианта. Новое требует поддержки гораздо большего числа членов социума, чем старое.

Еще один полемический перекос в дискуссиях по проблеме альтернативности в истории -? подмена субъективного фактора личностным. В то же время разница между ними значительна и, на мой взгляд, очевидна: если субъективный фактор полностью обусловлен историческим процессом, то личностный может давать и дает единичные «выбросы». Но личностный фактор функционирует только в рамках субъективного.

Однако при этом не следует забывать, что субъективный фактор может быть персонифицирован, что особенно заметно при оценке степени влияния на выбор альтернатив деятелей «верхнего эшелона власти». Здесь я предложила бы ввести понятие системности субъекта. Степень включенности человека в конкретную систему определяет и степень его зависимости от исторического процесса.

И последнее. Говоря о выборе альтернатив и о роли в нем субъективного фактора, нельзя не задаться вопросом, на чьи плечи ложилось бремя этого выбора. Субъективный фактор выбирать не может. Осознав ситуацию, выбор может сделать личность. Субъективный фактор, проявляясь через совокупность личностей, не только выдвигает альтернативы, но и порождает борьбу за их реализацию. Но об этом мы тоже поговорим позже.

«Я ТЕБЯ СЛЕПИЛА ИЗ ТОГО, ЧТО БЫЛО…»

Человек все больше и чаще подчиняет себе природу. Причем делает это настолько успешно, что мы уже почти забыли, что являемся ее частью. И все-?таки это так. Мы не только рождаемся в ее лоне, она не только кормит и поит нас. Связь наша значительно интимней и глубже.

Много лет назад археологами и этнографами было проведено пилотное (пробное) исследование высокогорных народов мира. Результаты оказались поразительными: разделенные огромными пространствами, находящиеся на разных континентах, они совпадали во всех базовых показателях материальной и духовной культуры. При этом единственное, что их роднило -? то, что они жили на одинаковой высоте над уровнем моря.

И прежде, чем говорить о влиянии биосферы на человеческое сообщество, рассмотрим пристальней самого человека. И прежде всего на его биологическую составляющую. Во-?первых, мы -? существа очень слабые и беззащитные, просто вынужденные трудиться и думать. А во-?вторых, мы, сколь бы нелестным для нас ни было это определение, -? трупояды. Мы -? не хищники, поскольку не в состоянии ни догнать какое-?либо вкусное животное, ни перегрызть ему горло. Да и не едим мы живность еще тепленькой (вспомним, кстати, о кошерной пище…). А что это значит -? быть трупоядом? Прежде всего, зависеть от удачливости хищников или ждать, когда произойдет «падеж скота». Но человек уже на ранних стадиях своего развития был не только слаб, но и прожорлив, а это -? серьезный стимул к прогрессу.

Ну, а что представляет собой человек как существо био-?социальное? Он -? эйдилон, т. е. существо, чье мышление и поведение генетически запрограммировано, или ксинедрин, т. е. существо, целиком программируемое внешней средой? Понятно, что путь эйдилонов -? это генетическая предопределенность. Все, наверное, помнят и знаменитые преступные типы Ламброзо, и споры о существовании гена агрессии.

Путь ксинедринов -? это диктат культуры. Человек появляется в мир, не имея ничего за душой -? ни врожденных способностей или склонностей, ни индивидуальных черт. Его полностью формирует та культура, в рамках которой он рожден.

И социобиологи -? путем научных наблюдений, -? и мы -? на личном опыте -? склонны считать, что на самом деле место имеет генно-?культурная трансмиссия, т. е. постоянно происходят переходы от генных факторов к культурным и наоборот. Ни гены, ни культура, отдельно взятые, не могли породить человеческого разума. Он является результатом соединения генетической эволюции и культурной истории.

При этом социальная структура какого-?либо сообщества относительно самостоятельна по отношению к генотипу. Более того, социальные процессы также влияют на биологическую составляющую, в результате чего каждый отдельный человек находится как бы на пересечении двух относительно самостоятельных систем -? социума и природы. И если на ранних стадиях человеческой истории доминирует антропогенез, то последние тысячелетия социогенез явно играет более значимую роль для человечества.

Самым настойчивым -? а иногда и назойливым, -? напоминанием о нашей связи с природой являются наши естественные потребности (в отличие от противоестественных, к которым природа не имеет никакого отношения). Мы все так же, как и миллионы лет назад, хотим есть, пить, спать, дышать и не только. Причем хотим настолько сильно, что можем заплатить жизнью за отказ от удовлетворения своих потребностей.

Но наши потребности, неизменные в своей основе, заметно трансформировались и продолжают изменяться. Мы хотим уже не просто есть, но есть что-?то (вкусное!), как-?то (за столом, на тарелке, вилкой), приготовленное определенным способом. Мы хотим пить, но уже очень редко пьем просто воду. Мы хотим спать на удобных матрасах, с подушкой и постельным бельем. Даже дышать многие предпочитают с помощью кондиционера. И все остальные способы удовлетворения потребностей таковыми не считаем.

Более того, неприхотливость человека в отношении своих нужд вызывает скорее порицание -? «он ведет себя как свинья». Напомню из Омара Хайяма:

Чтоб мудрым быть, знать надобно немало.

Два первых правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало ешь,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало».

А теперь вспомним о еще одной старой, но все еще не решенной проблеме: люди мы или животные, вернее, конечно, являются ли люди чем-?то принципиально отличным от животного мира. А «Люди или животные» -? это название весьма поучительной книги Веркора. Напомню ее незамысловатую фабулу: группа исследователей обнаруживает в джунглях некое племя, находящееся как раз на полпути между животным и человеком. И весь остальной объем книги посвящен поискам критериев отличия.

Надо сказать, что не только в книге, но и в реальности эту грань уловить очень трудно. Использование орудий? Но это свойственно и некоторым приматам. Строительство? А бобры? Коллективная созидательная деятельность? Вспомним о муравьях и пчелах. Искусство можно увидеть в брачных танцах птиц (и не только). Что касается речи, то и у животных есть членораздельные, информативные и эмоциональные сигналы. Даже ритуалы -? казалось бы, чисто человеческое явление -? знакомы биологам и понимаются ими как серии наследственно закрепленных в генотипе вида, рода, семейства и др. стереотипных телодвижений, повторяющейся последовательности и двигательных реакций, имеющих сигнальные функции. Такие действия совершаются спонтанно и имеют свой собственный механизм передачи и свое привлекательное значение.

Но, пожалуй, только человек может так старательно наносить вред себе и своим близким. Никотин, алкоголь, всевозможные излишества в удовлетворении своих потребностей -? вот это истинно человеческое. Еще один признак -? немотивированная агрессия. Животное убивает, но во-?первых, по неким объективным причинам: потому что хочет есть или защищает свою семью и пр. А во-?вторых, оно не пытает себе подобного, не издевается над ним.