Страж Равновесия. Начало

– Да так, ничего. Из любопытства чистого, голуба моя, интересуюсь. И вот что, Алевтина, ты давай спрашивай, что хотела, а то тороплюсь я, у меня там Шерхан дома некормленый.

Алька так растерялась от обилия происходящих событий и от самой возможности задать вопрос, что даже не сразу сообразила, что бы такого спросить в первую очередь. Только спустя пару секунд ей удалось выдавить из себя:

– Не знаете случайно, что с Танцующим Бродягой случилось? Мужчина из соседнего дома, ходит и всё время пританцовывает. Куда он исчез?

– Отчего ж не знать. Знаю, голуба моя, знаю! – Тут Зоя Артёмовна вдруг раскатисто захохотала. – Ха-ха-ха, Танцующий Бродяга. Ты, что ли, беднягу окрестила? Ты, конечно, больше некому, – и дальше продолжила уже очень серьёзным тоном:

– Пришёл он ко мне давеча, болезный, жалкий такой. Как бы тебе попонятнее объяснить, – пришёл узнать, где волшебную палочку взять, чтоб желания любые исполняла. Известное дело, – все остальные залётные за тем же самым ко мне подбираются. Так ведь я ж обычно-то ни-ни. По ложному следу завсегда пускаю. Что мне Тёмные там, что Светлые (эти, правда, редко захаживают) – для меня один хрен. Надоели они мне все – сил нет. Несанкционированно, вишь ты, голуба моя, сюда, в Срединный Мир, проникают, и возись тут с ними. Потом ещё и отвечать приходится, как будто это я им тут мёдом намазала.

Зоя Артёмовна обиженно передёрнула плечами и так тряханула авоськой с курами, что торчавшие оттуда посиневшие лапы от неожиданности конвульсивно задергались.

– Ну… Цыпа, цыпа, – успокаивающе запричитала дворничиха и легонько залепила щелбана по одной из куриных лап. Дёрганье моментально прекратилось.

– Так бишь, о чём это я? Ах, ну да, голуба моя, о Бродяге твоём Танцующем. Подловил меня, паскудник этакий, когда я чаю послеобеденного, значится, выпила и в благостности невероятной в скверу на солнышке грелась. Задремала я на лавочке то, – вдруг слышу, будто перетаптывается рядом кто. Глаза открываю – а он тут как тут. Ну, думаю, святые угодники, ещё одного по мою душу принесло. Спасибо, хоть нельзя им в Срединный-то Мир в своём облике настоящем заявиться, людьми обычными воплощаются. Ну тут, понятное дело, Источник Равновесия им в помощь. Если б не его вода чудодейственная, людьми-то, поди, недолго бы пробыли. Вот и хлещут воду ту живую почём зря, боятся, как бы их не обнаружили. Потому как, стало быть, того, кто в Срединном Мире, без высшего на то соизволения болтаться вздумает, лютая кара ожидает неминуемая.

Этого, будь он неладен, голуба моя, спросонья то шибко жалко мне стало. Трясся весь, в танце исходился, умолял посодействовать. Было решила сначала с него «танцучку» согнать, плёвое ж дело, пятиминутное, но одумалась вовремя, поняла, что не стоит лишнего на себя брать. Их тама ватага целая, шайка, мало ли зачем на него «танцучку» наслали, а я тута одна, в своём роде единственная. В общем, пожалела я танцора твоего, Алевтина. И дала ему ниточку, пустила по следу. Я так рассудила – совсем шайку сейчас без следа оставить – беды не оберёшься. А дальше уж пусть Хранители постараются. Потому что как по мне –даром они свой хлеб едят. Что у них из века в век за забота? А тут хоть поработают пусть, раз в тысячелетие, – тут дворничиха лукаво подмигнула Альке и продолжила свой диковинный рассказ.

– Поначалу было попыталась отвратить от цели Танцующего твоего Бродягу: это ж, говорю, в сказках земных только так писано, для детей малых, что мол, есть на свете волшебная палочка. И что ни задумал, ни пожелал – желание твоё исполнит. А во взрослой то жизни – оно как? Без труда ничего не бывает. И вообще, шутка ли – вещь такую в Срединном мире искать? По головке тебя за это не погладят…

Думала, отстанет – куда там. «Брось, говорит, бабка, темнить. Ответствуй немедля, что делать надобно, все исполнить готов!» А глаза уже, знаешь, безумием так и сверкают. Ладно, дай, думаю, расскажу ему про фикус-цвет. Ты легенду о цветке папоротника, том, что на Ивана Купалу цветёт, слыхала небось? – Алька молча кивнула. – То-то, вот и он тоже слыхал. Так-то – легенда, а я ж ведь, голуба моя, ентрепретациями владею, за этим они ко мне со всей Вселенной и устремляются, пропасть их забери.

Так, стало быть, возвратимся к Бродяге твоему Танцующему. Вот, значится, я ему и толкую – господь с тобою, болезный. Слушай и запоминай. Баба Зоя два раза сказывать не станет: поди да как хошь сыщи здесь, в этом самом районе, фикус. «Что, говорит, бабка, за фикус такой?» Потом замялся на секунду, да как в пируэте ввысь скаканет и скороговоркой с верхотуры мне как гаркнет: «Отряд розоцветные, семейство тутовые?» Только не на ту напал. Меня так просто не испужать, – не из пужливых. Точных сведений ему, каким должен фикус тот быть, не дала.

Ограничилась описаниями туманными. Что, мол, произрастать фикус искомый должен по возможности вольготно. Дабы должное количество ультрафиолета получить, фотосинтез соответствующий отработать. Вырыть из места произрастания фикус потребно в тайности и перенести в место надёжное. Затем фикус оный надобно в глиняный горшок воткнуть и троекратно, в назначенный час, водой из Источника Равновесия полить.

Источник этот испокон веков в Срединном Мире существует, для разных нужд его используют. Только источник этот не постоянный. С определенной периодичностью в нашем мире появляется. Коль исполнить всё в точности, расцветёт на одно лишь мгновенье цветок, красоты в Срединном Мире, мире Яви, невиданной.

Вот тут-то, голуба моя, и хватай удачу за хвост – желай не хочу. Этот цветок похлеще Ивано-купальского папоротника сюжет закрутит. Ни тебе чистота помыслов, ни низменность страстей желающего на качество исполнения не влияет. Фикус-цвет всё воплотит, что только в Срединном Мире отыскать мыслимо. Любое желание исполнит, это факт. Только что в ответ просителю за это отдать придется, даже я предсказать не берусь!

Пока длилось удивительное повествование, дворничиха незаметно увлекла Альку на скамейку, и они уселись среди разлапистых кустов цветущего шиповника. Авоську с присмиревшими курами дворничиха расположила рядом на траве. Алькин пёс уже давно улегся неподалёку, и теперь сторожил завёрнутых в бумагу кур, тихонько порыкивая на слишком близко подбиравшихся ворон. Алька глядела на дворничиху во все глаза, почти не моргая и очень сдерживалась, чтобы не завалить её градом возникших вопросов.

– Алевтина, ты глаз-то притуши, – поморщилась дворничиха. – Про взор твой стальной, исподлобья, знаешь, небось, что во дворе говорят?

Конечно, Алька отлично знала. Она мгновенно потупилась, и вся обратилась в слух, чтобы понапрасну не раздражать Зою Артёмовну и не упустить ни единой подробности.

Дворничиха тем временем продолжала свою речь, словно споря с Алькой, хотя та на протяжении всего повествования так и не проронила ни единого слова:

– Говорю же тебе, Алевтина. Не просто так баба Зоя озорничает. Ну, дала я Бродяге твоему нитку, и что с того? Фикус-цвет лишь в мире Яви желания исполнять может. Далее, – и Зоя Артёмовна нервно стрельнула чёрными угольками вверх-вниз, – ни в Правь, ни в Навь, не добивает, как ни старайся. А нынче больно много залётных тут околачивается, так пусть пока фикус-цветом займутся. А Хранители, глядишь, и измыслят что-нибудь.

И вот что ещё я тебе скажу, голуба моя. Что они там, Хранители-то, мать их за ногу, думаешь много бы без меня наохраняли? Я, можно сказать, тоже Равновесие в Мироздании помогаю поддерживать! – и она гордо вздёрнула подбородок вверх. – Недооценивают просто, клевещут, как могут. А оно, голуба моя, ажно до слёз порой обидно бывает. – С этими словами, всхлипнув, дворничиха театрально, рывком подхватила с земли авоську, чем переполошила задремавшего было рядом керри-блю. Марик немедленно вскочил, громко огрызнулся на Артёмовну и вдруг стремглав помчался по направлению к центру сквера. Она же, лихо поднявшись со скамейки, и не обращая больше никакого внимания на оторопевшую Альку, уже явно вознамерилась проследовать к дому.

Вдруг, как по невидимой команде, она с тяжёлым вздохом плюхнулась обратно и неожиданно скрипуче заголосила:

– Ооой! Диииима! Идёт, милочек мой, домой торопится. И где ж только девку-то такую себе отхватил? – тут дворничиха зацокала языком. – Ох и хороша девка!

– Места надо знать, – раздался в ответ тихий, но твёрдый голос Алькиного отца. По тропинке к ним неспешно приближались Алькины родители. Шли с автобусной остановки, возвращаясь с работы. Мама держала папу под руку, а он что-то тихо говорил ей на ухо, слов было не разобрать.

Это была на редкость красивая пара. Женаты уже более пятнадцати лет, они все ещё сохраняли нежность и уважение друг к другу. Дмитрий, Алькин отец, был физиком-ядерщиком. Высокий, широкоплечий, голубоглазый, с густыми тёмно-каштановыми волосами, всегда очень модно и аккуратно одетый, он неизменно привлекал к себе восхищённые взгляды многих женщин. Но Алькиной маме никогда не приходилось волноваться и переживать за него, он целиком посвящал себя семье и, как он сам говорил, главным женщинам своей жизни – Наталье и Альке.

Наталья, мама Альки, была ослепительной красавицей. Каскад пышных золотых вьющихся волос, белозубая улыбка, огромные зелёные глаза в обрамлении пушистых длинных ресниц делали её внешность яркой и незабываемой. Чёрные изогнутые брови придавали лицу слегка надменное выражение. На чётко очерченных ярко-вишнёвых губах часто играла загадочная улыбка. Она работала в научно-исследовательском институте, в отделе государственной стандартизации, обожала театр и виртуозно играла на фортепьяно. Точёную фигурку с осиной талией она предпочитала подчеркивать модными джинсами либо специально сшитыми у портнихи элегантными юбками-годе. Во дворе Наталью так и прозвали – наша кинозвезда.

Марик уже радостно прыгал вокруг хозяев, поскуливал и вилял всем туловищем, поочередно приветствуя то одного, то второго. Наталья наклонилась к Марику. Тот, привстав на задние лапы, передние положил ей на плечи, и, не переставая вилять хвостом, норовил лизнуть прямо в нос. Словом, всем видом демонстрировал высшую степень собачьего счастья.

– Мам, пап, привет! А я и не заметила, как вы подошли. Зато Марик, как всегда, вас издалека почуял. Что-то вы рано сегодня.

– Пойдём, Аля, – отец решительно кивнул Альке, предварительно одарив Зою Артёмовну полным непонимания взглядом. – Марик, домой, – скомандовал он псу, и, опять взяв Наталью под руку, не оглядываясь, направился к подъезду. Алька встала со скамейки, попрощалась с непривычно притихшей дворничихой и поспешила вслед за родителями.

На кухне Алькина мама жарила картошку, и запах любимого блюда приятно щекотал ноздри, пока отец беседовал с Алькой, сидя за обеденным столом. Он заметно волновался.

– Аля, сколько раз я тебя просил не поддерживать никаких разговоров с этой женщиной. Она не так безграмотна и безумна, как многие здесь о ней думают. В конце концов, её Шерхан – очень злобное создание, а зная её, я не удивлюсь, что она может его и на человека натравить. О чём конкретно и как долго вы с ней говорили?

Альке было удивительно слышать такие слова от всегда спокойного и уравновешенного отца. Он действительно несколько раз предупреждал её не связываться с дворничихой и никогда не верить в те россказни, которые Артёмовна плетет соседским ребятишкам. Но раньше отец всегда произносил это полушутливым тоном, и она никогда не предполагала, что разговор может принять столь серьёзный оборот. Врать ей не хотелось. Кроме того, делала она это всегда неумело и потом очень стыдилась своего обмана. Тем не менее, она никак не могла отважиться поведать отцу о вдруг полетевшей хозяйке миттеля, дёргающихся куриных лапах, фикус-цвете и прочих странностях, связанных с дворничихой. Как до этого никогда не решалась заговаривать о Бабе-яге – воспитательнице детского сада, Танцующем Бродяге или огненных змейках Марьи Сергеевны. Единственным человеком, с которым она готова была этим поделиться, был Волька. Для отца надо было срочно изобрести какую-нибудь более или менее правдоподобную небылицу. И сделать это надо было как можно скорее, так как Алькин отец был человеком крайне проницательным, провести его было не так-то просто. На прямые вопросы он всегда незамедлительно требовал прямых ответов, и каким-то образом сразу понимал, когда ему врут.

От скорой расправы Альку спас неожиданно громко задребезжавший телефонный звонок. Отец снял трубку, вежливо пробормотал в неё: «Конечно, сейчас», и передал трубку дочери. Алька радостно вскочила со стула.

– Аля, куда? Картошка же остынет! – Алькина мама как раз поставила перед Алькой цветастую тарелку с дымящейся жареной картошкой, двумя пышными котлетами и пупырчатым солёным огурцом. Самая любимая Алькина еда – она могла проглотить всё за три минуты и тут же положить себе добавки. Но в этот раз она так обрадовалась возможности ненадолго улизнуть от неприятного разговора, что даже не обратила внимания на призывный аромат, исходивший от поставленного перед ней угощения. Она стремглав кинулась в гостиную, чтобы снять трубку там. Радиотелефонов в 1986 году ещё не появилось, и люди обходились аппаратами с дисковым набором номера и длинным проводом (чтобы можно было, держа в руках телефон, беспрепятственно перемещаться по комнате). Как правило, в каждой комнате, не исключая кухни, стояло по аппарату. Чем Алька немедленно и воспользовалась. Схватив трубку в гостиной, она громко сказала:

– Пап, клади! – и радостно крикнула в трубку:

– Алё?

– Алё, Алька, здорОво! Ты где пропадала весь вечер? Я тебя обыскался. Договаривались же в шесть у аптеки. Я тебя ждал-ждал, Черномора с таксами встретил. Он сказал, что тебя и Зою Артёмовну в сквере, на лавочке с Мариком видел.

– А что же он к нам не подошёл?

Тут Волька, а это был, конечно же, он, заливисто хохотнул:

– Так по понятным причинам. Решишься тут после такого подойти. Она же его такс терпеть не может. Ты что, забыла историю с воротником?

Владимир Анатольевич Чернобоков, хозяин двух такс, был брюнетом средних лет карликового роста, с густой окладистой черной бородой и бездонными тёмными глазами, за что и получил от Альки прозвище Черномор. Он проживал в соседнем доме, и они с Алькой частенько вместе гуляли с собаками. Черномор был интереснейшим собеседником и крайне эрудированным человеком. Работал в Институте биофизики, снимался в кино и состоял в официальной переписке с английской королевой Елизаветой.

Алька вспомнила, как два года назад они потешались над несчастной, покусанной Шерханом таксой Черномора. После драки с псом дворничихи бедняге зашивали у ветеринара оба уха, и чтобы пёс не раздирал их лапами, на шею таксику надели огромный пластиковый воротник. При любом положении головы пса воротник напоминал круглую антенну, обращённую в небо, и Алька с Волькой смеялись, что такса теперь всегда на связи, – непрерывно принимает сигналы из космоса.

– Ой, Волька, я так рада, что ты позвонил! У меня столько рассказов за день накопилось, ты не представляешь! – Чтобы не услышали родители, Алька заслонила телефонную трубку рукой и быстро зашептала в неё: – Короче, я видела, как Танцующий Бродяга, Черномор и ещё какой-то мужик ночью в Яму спустились и не вернулись обратно, а Зоя Артёмовна запустила тетю Риту в воздух, прямо как летающую тарелку…

– Аля, давай побыстрее! Ужин остывает, – раздался с кухни голос отца.

– Ладно, Волька, не могу сейчас особо болтать. Давай завтра после уроков возле школы?

– Аль, что-то я ничего не понял. При чём тут Черномор? И что про Артёмовну? Я же до завтра от любопытства умру!

– Всё, Волька, пока! Я вешаю трубку, до завтра! – Алька с большим сожалением положила трубку на рычаг и пошла на кухню.

На следующий день в школу приехала иностранная делегация. Ребята носились по школе с вытаращенными глазами и рассказывали друг другу про американцев, с которыми посчастливилось перекинуться парой слов. Одним из таких счастливцев был Волька. После уроков Волька стоял перед школой, окружённый толпой ребят, и рассказывал, как ему удалось заполучить заморский диковинный подарок.

На урок английского языка зашли четверо американцев в сопровождении двоих учителей школы. Волька как раз отвечал домашнее задание у доски. Он был лучшим учеником класса по английскому языку, и неудивительно, что американцы пришли в неописуемый восторг от его правильной речи. Долго восхищались Волькиным произношением, и преподнесли ему в подарок переливчатый фиолетовый ластик.

Школьники благоговейно передавали друг другу отливающий разными оттенками фиолетового прозрачный цилиндрик. Рассматривали его на свет, нюхали, кто-то даже попытался откусить маленький кусочек, за что незамедлительно получил от Вольки лёгкий подзатыльник.