Вне себя

– Яков Григорьевич, у меня что-то с компьютером. Не включается.

– Начинается. Вас одних даже утром нельзя оставить. Что с ним?

– Если бы я знала, но не говорила бы, что он сломан. Без понятия. Не включается и всё тут.

– Ладно. Пошёл звонить в поддержку. Надеюсь, быстро отправят к нам мастера. Можешь пока занять мой, если есть срочные дела.

– Ну что вы, срочного нет, я же всё закрываю в пятницу. – хитро улыбнулась коллега. – А сегодня все клиенты ещё спят. Вы же знаете, у меня все не местные.

Я смотрела на их диалог и видела, как мужество помахало мне рукой и окончательно меня покинуло. Я пыталась делать вид, что погружена в работу, утешая себя тем, что ведь по сути и не важно кто его сломал, делать всё равно будет мастер.

***

Дорога до дома снова унылая, пока ехали с коллегами каждый до своей остановки, на нас накричала женщина за то, что мы громко говорим. Потом мне наступили грязными ботинками на ногу. Было больно и обидно. В магазине передо мной забрали последний кусок любимого сыра, а потом, как обычно, случился ступор именно на той кассе, где я стояла. Время будто попало в желе и никак не могло выбраться. Казалось, этот день никогда не обнулится.

***

После долгого подъёма на свой этаж. Лифт, конечно же, не работал, я открыла дверь в квартиру и почувствовала, что дома какая-то странная атмосфера: гнетущая, излишне тихая. Конечно, периодически тоска захаживала к нам в гости, но никогда не делала этого так откровенно. Сегодня чувствовала себя далеко не гостем – она была тут хозяйкой. От самого воздуха комнат стало как-то потно, липко.

Родителей не было слышно. Даже показалось, что никого нет дома, но нет, они молча сидели на кухне.

Начала мама, даже не спросив, как прошёл мой день. Прелюдии в семье никто не любил.

– Дочь. – официальное начало ткнуло меня в правый бок. – Меня скоро будут оперировать. Мы не хотели говорить. Ты и так слишком слабая, не хотелось на тебя сваливать ещё и такие новости. Но сейчас уже нет возможности скрывать. Мне придётся поехать вместе с папой в другой город на несколько недель. У нас не оперируют. Реабилитация будет долгая, но пока неизвестно насколько. Может быть, мне повезёт и организм справится быстро, может нет. Врачи у нас плохие, сама знаешь. Если бы мы жили где-то ещё, то и болезнь хорошие доктора заметили бы значительно раньше. Денег у нас лишних нет, ты знаешь, поэтому я ждала квоту. Очередь подошла, поэтому мы скоро уезжаем. Папа взял небольшой отпуск, чтобы мне помочь.

– Да, я еду с мамой, чтобы помогать ей, а ты останешься дома. У тебя работа, да и за Бабу надо будет смотреть. Она временно к нам переедет.

– То есть на самом деле она будет за мной смотреть?! Вообще-то, мне не пятнадцать, почему я просто не могу пожить одна?! – огрызнулась я, но сразу же почувствовала, как меня кольнула совесть. – Мама! Ты же не умираешь? Всё пройдёт хорошо? Почему вы ничего не сказали?! – на глазах уже выступали слёзы, а мамино лицо поплыло.

– Нет, я не умру. Как раз поэтому и не сказали. Ничего не случилось, у тебя уже истерика. Перестань реветь. Никто не собирается умирать.

Это оглушило. Как же я смогу дальше спокойно жить, как мне всё успевать? А если мама умрёт, тогда вообще придётся всё делать самой, ведь папа сам как ребёнок. Как же было проще в детстве. Никто не заставлял что-то делать или решать. Я могла просто бегать по улице или играть, а теперь всё слишком сложно.

Что-то мне вдруг стало как-то душно и дурно. Сначала голова начала немного кружиться. Может это приступ паники или обострение моей вечной невралгии? Ещё минута и мир окончательно решил перевернуться. Потом цвета резко изменились и мир вокруг стремительно начал падать вниз. Мозг отключился.

***

Не знаю сколько прошло времени, но открывать глаза было страшно. Что это было? Может у меня аневризма? А может другая смертельная болезнь? Надо обязательно показаться в эту среду терапевту. Нет, иду завтра к платному. Вдруг не доживу до среды…

Открыла глаза. Почему-то мир квартиры какой-то немного серый и перевёрнутый. Я хотела кого-то позвать, но голосовые связки не слушались, только откуда-то зазвучал дикий рёв.

Попыталась встать и поняла, что тело не слушается. Словно меня связали по рукам и ногам. Может это сонный паралич. Как-то читала про такое. Я стала пытаться пошевелить руками и ногами, пытаясь сделать хоть что-то. Я чувствовала изнутри, как паника бьётся о виски, а сердце колотится. Вдруг я увидела прямо перед глазами чьи-то крохотные пальцы, сморщенные как рука старика.

Потребовалось ещё некоторое время, чтобы понять, что эта рука принадлежит мне. И ещё какое-то время и отход от шока, осознав, что рёв, который я услышала – был мой собственный рёв.

И снова сердце забилось. Только теперь начало казаться, что и оно бьётся о стенки висков, пытаясь выбраться. Оно явно пыталась сбежать, осознав происходящее.

На мой ор никто не приходил, а в голову начали навязчиво проситься разные воспоминания из детства. Помню, как вдавила случайно стекло в шкаф и ждала под столом, бесконечно долго ждала, пока родители не вернутся и не узнают о том, что я сделала. Было страшно, примерно также как сейчас. Устало и как-то отдалённо почувствовала беспомощность. Хотелось прорыдаться, чтобы стало легче.

Наконец-то подошла мама. Она что-то говорила, но из-за собственного воя я не сразу услышала её.

Она погладила меня по голове и даже нежно поцеловала. Она никогда так не делала. Она всегда была со мной немного грубовато-отстранённой, а тут сразу столько ласки. Так вот как это, когда родители тебя любят. Она взяла меня на руки и начала баюкать. Было такое чувство, словно меня накрыло каким-то мягким пледом или завернули в подушки. От запаха мамы стало уютно и спокойно, будто она забрала все страхи себе.

Вдруг я почувствовала снова головокружение и неприятное растяжение. На мгновение мозг снова отключился, минута вне пространства. Ещё минута. Ещё минута. Ещё… и вот я уже сижу у мамы на коленях. В её глазах пока ещё можно было увидеть нежность, но больше было страха и растерянности.

Вдруг, будто между нами щёлкнул рычаг, грубым жестом она стряхнула меня с коленей, словно отгоняла что-то личное и очень давнее. После кисло улыбнулась и потёрла виски.

Пара минут молчания. Все пытались прийти в себя. Мама первой нарушила молчание:

– Вопрос с бабушкой решён. Она приедет жить к тебе, чтобы присматривать за тобой. У нас есть ещё пара дней дома. Я не знаю… не понимаю, что это было, но я очень надеюсь, что эта херня больше не повторится. – да, забыла сказать, мама и Бабу всегда умели хлёстко что-то сказать, что иной раз ощущалось настоящей пощечиной.

– Угу. – сказать было нечего. Комок слёз стоял в горле как застрявший кусок картошки, который я однажды слишком неаккуратно глотнула. Я не могла ответить внятно, иначе разревелась бы, а это бы лишний раз доказало то, что я – несамостоятельный ребёнок, который не может остаться дома один.

Диалог исчерпал сам себя, и я пошла спать. Точнее надеялась, что иду спать, а сама пока что могла лишь мечтать о том, что глаза закроются и тут же найдут путь в мир снов. Чаще всего я просто лежала, пытаясь через темноту втягивать в лёгкие окружающую пустоту и тщетно стараясь успокоить сердцебиение.

Чуда не случилось. Хотелось хотя бы поплакать, но не удалось даже этого. Лежала и думала обо всех неудачах, которые случились в этом месяце, в этой жизни. Жалость к себе выдавила из самых недр слёзы, и я начала задыхаться. Слёзы капали на подушку, а жалость переродилась в предчувствие паники и безысходности.

Старалась думать о чёрном квадрате, чтобы пришёл сон, но ничего не вышло. Дурацкие книги, советующую всякую ерунду, которая не работает! Мой квадрат начал обрастать мыслями и вскоре совсем затерялся.

Снова начала думать о детстве. О маме и о том, как мне её всегда не хватало. В воспоминаниях не было её целиком. Всегда лишь серый призрак, теряющийся в других образах памяти, что хаотично разложены пыльными стопками в голове. Скоро она уедет, а может быть её не станет вовсе. Самое печальное, что я забуду её, ведь она уже и так слишком прозрачна в памяти. Интересно, ей страшно? Думает ли она сейчас в другой комнате о том, почему болезнь случилась именно с ней или просто спит?

В какой-то момент опять начала концентрироваться на своих лёгких. Они шумно выдыхали носом через нос, периодически задерживая его где-то. Тогда слышался лёгкий неприятный свист. А я думала о том, как бы это бесило, если бы это были не мои лёгкие, а лёгкие Дюка, если бы он так же шумно дышал рядом. Кстати, что он сейчас делает… Сколько мы уже не виделись? Пару недель или даже больше. Всё-таки, видимо, я не скучаю, раз только сейчас подумала об этом. Надо бы ему написать.

С другой стороны, Дюк мне так быстро надоедает, когда рядом. Почему я не могу надоедать сама себе, ведь я с собой провожу намного больше времени, чем с ним. С собой я провожу сто процентов времени. Хотя может и надоедаю себе, вот как сейчас. Ведь хочется просто отключиться и проснуться только утром.

Не усну. Точно не усну…

***

Утром было обычным, пока не стало страшно так, что казалось будто смерть уже не просто стучит в моё окно, а долбит мне сердце своими костлявыми кулаками. Я подавилась рисовой кашей. Вы когда-нибудь доставали еду из носа? Я всегда, конечно, знала, что нос, рот и уши прочно связаны, но видеть эту связь не хотелось видеть. О чём-то не вовремя подумала, и каша игриво поползла наверх, словно бросая вызов гравитации. Я же начала задыхаться. Жизнь даже не пробовала мелькать перед глазами. Жизнь пыталась яростно сопротивляться, выдавливая из меня странные звуки. Пара мгновений борьбы и я как фокусник вытащила несколько крупных рисинок из носа.

– Фу. Ты опять не можешь нормально поесть? – на кухню зашла мама. – Как ты собираешься жить с мужчиной. Ты представляешь, как ему с тобой будет тяжело? Или, не дай бог, будешь жить одна. И не горбись.

Сказала мама, проходя мимо меня и стукнув ладонью по самой выступающей части спины. Села рядом.

– Боже, ты помнишь, как вообще не могла есть, потому что боялась глотать? Всё же стоило тогда сводить тебя к психиатру.

Конечно, я это помню и без её напоминаний. Зачем она так любит меня в это тыкать? Вечно напоминает мне обо всех постыдных вещах из детства.

– Хотя ты была тогда пухлой. – мама потрепала меня по щеке. – Тебе пошло на пользу некоторое время без пищи. И всё же стоило отправить к психиатру. А то ты могла есть только…

– Пюрешку и кашу. Да, я помню. «Давай не будем об этом», – сказала я немного брутальным голосом, потирая щёку после маминой «ласки». Остатки риса всё ещё фантомно раздражали мою восприимчивую слизистую. – Спасибо за приятное утро. Я надеялась, что мы можем просто вместе позавтракать и нормально пообщаться, а не вспоминать моё детство.

– У кого-то после вчерашнего проблемы с чю? И вообще, не огрызайся.

– Нет, моё чувство юмора в порядке. Просто я ненавижу, когда ты ко мне цепляешься. Ладно, мне уже нужно на работу.

– Иди, иди. И смотри не опоздай.