– Ты прав.
Теперь Антон и Лика шли по парку притихшие. Ни ему, ни ей воспоминания о былой любви не принесли радости.
13
Марина, опершись рукой на кафельную стену в ванной, смотрелась в зеркало. На свободу отчаянно рвались все те слова, которыми в изобилии были исписаны все местные заборы и даже несколько позаковыристее (производные). За всю свою жизнь девушка не произнесла ни одного подобного слова, брезгуя ими, но сегодня у нее появился серьезный повод: Марина впервые поняла, что совсем не красива.
До настоящего момента внешность ее совсем не волновала. Тем более, что мама с детства старательно внушала ей: уделять внимание одежде – плохо. Так же плохо, как следить за волосами, краситься и отращивать ногти. И нравится мальчикам тоже очень плохо. Ни под каким видом нельзя привлекать к себе их внимание, а если привлекла, то уйти от него любым способом. И, вообще, об учебе надо думать, а не о тряпках и мальчишках.
Конечно, заветы матери были вдолблены намертво, но столь суровое воспитание сделало Марину всегда уверенной в своей правоте. Училась она теперь на автопилоте. Качество учебы от этого не ухудшилось, но сильно пострадала тяга к знаниям. Зато, она впервые задумалась о своей внешности и о том, насколько сильно она нравится конкретному мальчику.
А в настоящий момент девушка была в ужасе. Она никогда не думала о внешности и уродиной себя не считала. Да и никто, собственно, ее таковой не считал, настолько хорошо ее внешность гармонировала с характером. Да и не была она, строго говоря, уродиной, просто была некрасива, но это – разные вещи.
Марина смотрелась в зеркало. Она была очень худа. Черты лица были резкие, заостренные: широкие скулы, острый подбородок, довольно большой нос с горбинкой, тонкие губы, карие глаза, высокий лоб, русые волосы, уложенные в тяжелый узел на затылке. А еще она была смуглой, независимо от времени года.
Марина тяжело вздохнула. Потом еще раз, прищурившись оглядела себя. Девушка всегда хорошо решала задачи по биологии, в которых требовалось узнать, какое потомство получится от скрещивания особей с данными признаками. И она с удивлением поняла, что при всем желании не могла получиться такая у своих блеклых, светловолосых и синеглазых родителей. «Интересно, в кого я такая», – подумала она. Ее мать, конечно, точно знала ответ на заданный вопрос, но просвещать на этот счет мужа и дочь не торопилась; только втайне надеялась, что дочь унаследует острый, рациональный, граничащий с гениальностью ум отца и будет в жизни успешнее матери. А вот Маринин брат был похож на обоих родителей. «Странно», – подумала девушка, – «Наверное, я похожа на прадеда».
Марина еще раз тяжело вздохнула:
– Нет, я похожа на смерть.
Марина и вправду фигурой сильно походила на смерть, в общенародном представлении. Она была высокая, худая с выпирающими ключицами и длинными, костлявыми руками. Такую смерть часто изображают на балахонах металлистов, едущей на мотоцикле или выносящей судьбоносное решение. Такая смерть величественна в движениях, несмотря на отсутствие мышц.
Несмотря на худобу, Марина действительно хорошо владела своим телом и была стремительна в движениях.
Девушка в третий раз тяжело вздохнула. И улыбнулась. По крайней мере, Леша не жаловался. Он уже встает. Когда она приходит, они вместе гуляют по больничному двору. Парень с нетерпением ждет, когда его выпишут. Обещает показать Марине свой гараж. А Маринин брат спрашивает, куда она так часто ходит, и почему стала меньше времени уделять урокам.
14
Женщина в черном больше не приходила к Даше, и девушка немного успокоилась. Их район, и вправду, наверное, освоил конвейерное производство психов.
– Ну, что, Даш, – та женщина к тебе больше не приходила? – спросила как-то Лейла.
– Нет. И не горю желанием встретиться.
– Еще бы ты горела. Все-таки она считает себя смертью. Мне дядя Витя рассказал, будто видел, как красивая женщина в черном балахоне выходила от нас. Наверное, моего деда пугала.
– Да, ладно, может, – бывшая студентка.
– Еще лучше… А дядя Витя теперь называет деда не иначе, как старым развратником. Еще растреплет всем, и будут языками чесать…
– Ну и ладно. Мало ли, что говорят. Если еще на все внимание обращать, то просто с ума можно сойти. Слышала, что о тебе говорят?
– Нет.
– Будто бы видели, как Пашка-сатанист из твоего окна вылезал, а перед этим вы вместе колдовали, жгли костры на земле. Ну, скажи – не чушь?
– Это правда.
– Лейла?
– Только, колдовал он сам. Я не сильна в этих делах.
– И зачем он колдовал?
– Чтобы я его полюбила. Я так надеялась, что поможет…
– Ну, и…?
– Не помогло. Жаль. Я так хочу любить.
– И кто тебе мешает?
– Не «кто», а то, что любви нет.
– Нет, говоришь? Вон, Пашка как старается, а ты говоришь – нет.
– А, что, есть, что ли? Будет, как обычно «Лейла, ты такая красивая… Лейла, ты – самая лучшая…» Наверное, если бы у меня не было мозгов – ни один ухажер бы не заметил.
– Почему, еще как заметил бы. Ты бы стала такая покладистая.
– Ага, щас…
– А что вы с Пашкой делали у тебя в комнате?
– Догадайся.
– Лейла. Ну, ты даешь!
– Вот именно.
– Да, он же – последний человек…
– Последний? Это здесь-то? Здесь это трудно. Здесь все последние.
– Что это ты его защищаешь? Любишь его, что ли?
– Нет, видеть его не могу.
Паша и вправду измучил девушку своими ухаживаниями. Он подкарауливал ее в подъезде и во дворе, все время искал встречи с ней, когда встречал – истерично клялся в вечной любви, звал куда-то, пытался что-то дарить, писал письма с такими глупыми орфографическими ошибками, что Лейла только смеялась, не вникая в содержание. Однажды Лейле это надоело, и она дала ему отповедь жестко и жестоко, как больше никогда не делала ни до, ни после. Пашка чуть ни разрыдался, но сдержался.
– Лейла, а правда, что сатанисты проводят свои ритуалы на голой бабе, вместо алтаря? – спросила Даша.
– Не знаю, а что?
– Просто, из тебя бы получился хороший алтарь.
– Сейчас по башке получишь за такие слова.