Хочу быть богатой и знаменитой

Крупные холодные капли неожиданно попали на лицо и прервали Тошины размышления, и она подскочила:

– Ай! Эмик! Вот дурак! Ты зачем в меня водой?

– Дед сказал – подъем, значит, подъем! В пятнадцать минут надо уложиться, а я около тебя уже три минуты круги нарезаю.

– Ах, ты – так?! Вот тебе тапкой!

Предмет домашней обуви почему-то неожиданно поменял траекторию полета и упал в небольшую лужицу.

– Ну вот, теперь он мокрый! Балбес! Вылезай из-под кровати!

– Ты, Тошечка, иди уже умываться, а я за тебя чистоту тут проверю. О, а тут конфетка завалилась, смотри-ка, «Мишка», наверное, с Нового года!

Глухо звучавший голос брата заставил ее за пять секунд добежать до ванной и вернуться.

– Эмик, быстро вылезай, тут для тебя уже полный стакан холоднючей воды приготовлен, поэтому вылезай, тебе говорю!

– Ага, вылезай, а потом мокрым пойду что ли? У нас первой парой электротехника – вдарит током, будешь потом с идиотом всю оставшуюся жизнь мучиться. И с другой стороны, Тош, ну где логика? Ты мне командуешь вылезать, сама же предупреждаешь, что полный стакан холоднючей воды приготовила. Ну, вот скажи, кто так поступает?

Эмик высунул нос из-под кровати:

– Ты должна мне ласково сказать, что ты для меня пиццу заказала, а когда я на это поведусь и вылезу, ты сразу, – хоп! – и полный стакан холоднючей воды мне за шкирняк. Вот это будет правильно.

– Нет, Эмик, – Тошка сидела напротив на полу, – так правильно не будет. Пиццы у меня нет! Если скажу, что она тебя ждет – это будет враньем. Мало холодной водой получить, а потом еще и пиццы не будет. Потом ты сильно расстроишься, мне тоже станет грустно. Сразу. Что я враг себе – весь день коту под хвост. А здесь честно предупреждаю, потому, что все равно ты мне полный стакан холоднючей воды за шкирняк задолжал! Вылезай!

В этом была вся Тошка, которая не терпела вранья, а если воевала, то воевала по-честному. Подлые приемы вызывали у нее классовую ненависть и после обнаружения у кого-то этой черты характера она своему уже врагу объявляла в лучшем случае бойкот, а самый неудачный вариант для подлеца – война. А это, как показывала практика, опасно для всех сторон конфликта и для окружающих в том числе.

Эти двое с удовольствием возились, совсем позабыв о времени, поэтому дед заглянул к ним и скомандовал:

– Дети, пять минут у вас и идем завтракать! Через пятнадцать, Тоша, выезжаем!

Действительно, через пятнадцать минут маленькая юркая машинка встроилась в автомобильный поток. А через сорок, дед и внучка были около главного корпуса университета.

– Привет, Тоша! – невысокого роста, юркий и рыжий как белка однокурсник придержал для Тошки дверь.

– Привет, Гаррик! – Таня улыбнулась, вспомнив его первую каверзу. Он умудрился на лекции самого строгого преподавателя полазить под столами и связать шнурки у всех между собой. Досталось и Тошке. Они с дедом просидели почти пол пары минут на кафедре, распутывая узелки, пока не пришел Павел Иссаританович, он у народа читал грамматику испанского языка, и не дернул за петельку, узел – рраз, и развязался! Ура! И оказалось, что этот оболтус и рыжий плут ему приходится внуком, что именно дедушка научил его таким хитрым и смешным узлам. А следующим утром все пришли в обуви без шнурков и потребовали от обидчика сатисфакции. Тошка же встала на его защиту и развязала все узлы. Только вредной Инессе Изаровой развязывать не стала, потому, что она в это время опять какие-то гадости говорила. Что ж – это кара ей такая, гадости говорить, а не говорить она не может – болеть начинает – это дед ее так припечатал.

– Тоша! Салю! – это Левушка Бирманец. Его родители долго в Бирме жили. Отец у него военный советник при ком-то там был. Они сына сюда привезли, на руки бабушке, старушке весьма строгих правил, сдали с рук на руки и опять укатили куда-то кому-то что-то советовать.

А Левка стал верным другом и, где-то даже, оруженосцем для Тошки. Чаще всего именно он садился рядом с нею, молча, не отрывая глаз от конспекта во время лекции, подавал ручку, если Тошка свою забывала или теряла. Именно он занимал места всем девочкам на поточных лекциях, а девочек на курсе целых три на все отделение романо-германских языков, вредина Инесса Изарова не в счет. Именно он забирал Тошкин рюкзак до следующей пары, если ей приспичит эту пару прогулять. Вот такой вот Левушка – коренастый, коротко стриженый брюнет с большими карими глазами и густыми, загнутыми ресницами, как у девчонки.

Конечно, Инка Изарова и здесь отметилась, мол, она видела, как он завивает свои ресницы специальными щипчиками. Левка не растерялся и ответил, что он не знает как в России, а в Бирме – это хороший тон для мужчины, завивать по утрам ресницы. Весь ужас в том, что Левка вообще шутит с серьезной мордой, а у Инки с чувством юмора от слова никак. Она, естественно, восприняла это буквально. Утром следующего дня прилетел ее распрекрасный папаша для беседы с Левкой. Все замерли. Папаша-то потомок новых русских. Как прокомментировал после встречи с ним сам Левка, нормальный мужик, правда дубоват слегонца и златая цепь на дубе том, примерно, килограмма на два – три. Крест на цепи больше чем у батюшки в церкви. Ну, да у всех свои замороки, да и завидовать – грех. Так вот, он и попросил больше при его ненаглядной дочуре таких разговоров не вести, потому как она теперь требует от папочки вести себя соответственно бирманского этикету и по утрам завивать реснички, а папу это почему-то расстраивает. Печалька. Левка пообещал. Левка – мужик. А, как известно, мужик пообещал, мужик сделал. Левка, разумеется, выполнил обещание. Теперь при приближении Инессы он деликатно замолкает и опускает глаза в пол. А то, что при этом начинает похрюкивать, так в каждом домике свои гномики, вот у него, например, гномики похрюкивают, видя Инессу, а Левушка тут совершенно ни при чем.

– О, Пьер, хай! – и не вздумайте его назвать Петькой! Двухметровый шоколадный красавчик, обладает недюжинной силой и прекрасной реакцией, он – Пьер и никак иначе. Как принято выражаться политкорректно… как же это будет-то? – если афроамериканец, то Пьер афроафриканец что ли? или африканца достаточно? – бред какой-то получается с этой политкорректностью. В общем и целом Пьер – негр и очень этим гордится. Чисто говорит по-русски, потому, что родился и вырос в России, закончил, причем с золотой медалью, российскую среднюю школу и сейчас учится здесь.

– Привет всем! – Тошка влетела в аудиторию, на последних метрах выполнив рывок и все-таки обогнав преподавателя на повороте, влетев в аудиторию перед ним. Даже не опоздав! Ура! Сердце разрывало грудную клетку, пыхтение выдавало последствия последнего элемента обязательной утренней гимнастики – преодоление спринтерской дистанции.

Тошка плюхнулась рядом с Левушкой. На стол перед ней сразу лег чистый лист в клетку и ручка. Левушка заботился. Началась лекция. Первая половина занятия прошла тихо мирно. Объявили пятиминутный перерыв внутри пары. Рядом с Тошкой на стульчик изящно опустилась Лиля Ранбергер, перетаскивая за собою Агриппину Ковальски. Вот теперь вся девичья половина отделения в сборе и можно будет поболтать. Поболтать в прямом смысле слова не получится, а вот переписку устроить – это запросто.

– Итак, господа студенты, продолжим! Как я и обещал, готовим чистые двойные листочки и записываем практическое задание по тому материалу, который я вам только что объяснил. Кто справится, на зачете будет избавлен от этого вопроса, а кто не понял и как следствие не справился, добро пожаловать в день консультаций, будем разбираться еще раз. Итак…

Тошка была спокойна, все ее друзья с вопросами справятся. Лилька рядом, Пиночка под боком. Левка – сам с усам. Пьер сидит как раз за спиной у Лильки, если, что – подглядит. Куда Гаррик-то подевался? Гарика не было видно. Он что на пару не пришел? Вот попадалово.

– Левка, где Гаррик?

– У него мачеха приехала, в деканате мозг выносит.

– Сварливая грымза! Теперь будет наш бедненький отрабатывать три часа, за лекцию и потом писать вопрос на зачете.

– Может за него нарисуем? – это Пиночка шепчет.

– Нет. Нельзя. Самсон, – кивок в сторону препода, – видел, как Гаррика уводили под конвоем секретаря, и он уже молча всех в своей черной книжке и в журнале отметил.

– Вот же зараза!

– Угу!

Строгий голос их прервал:

– Кому-то непонятно задание? Что там за диалог?

Дальше всем за разговоры грозило наказание. Как всегда всех выручила Агриппина:

– Извините, Самсон Давидович, написанное на доске отсвечивает, можно я подойду? – Пиночка поднялась со своего места. Самсон Пиночку обожал и всем ставил в пример: тихий голосок, скромная манера держаться, доверчивый взгляд – этакий ангелок.

Пиночка старалась одеваться в монохромные темные тона. Только друзья знали, что у нее на руках после гибели мамы и сестры остался полугодовалый племянник. На светлой одежде отчетливее были видны следы его ладошек и пальчиков, то от детского пюре, то от каши. А тут пока едешь на занятия, следы можно отскрести ногтем, оттереть влажной салфеткой, оставить высохнуть и потереть рукавом – рецептов много. Нельзя оставить ребенка на весь день с няней, не потискав его на дорожку, не поцеловав в пухлую румяную щечку. Только за эти нежности надо платить и Пиночка платила, платила щедро, появляясь на занятия иногда в чем-то отчаянно пятнистом. Но на то есть друзья. Мальчишек споро выдворяли из аудитории, Пиночку оттирали, отчищали или даже случалось, что и переодевали, но это крайний случай, и все опять шло своим чередом.

Ангел Пиночка часто прикрывала друзей от гнева Самсона Великого – преподавателя требовательного, не злого, только очень эмоционального и памятливого. Почему-то память у него начинала интенсивно работать именно на зачете или экзамене. Странное дело, но он и вправду на курсовых испытаниях вспоминал всех, кто разговаривал. Помнил раздел, который читал и даже тему. И – все! Попал студент! Ему сыпались вопросы как из рога изобилия, причем Самсон вовсе не желал какого-то завалить, он добросовестно проверял наличие и качество знаний. И студенты пухли, и не каждый выползал из аудитории с заполненной Самсоном зачеткой!

Потому-то Пиночка сразу же старалась объяснить разговоры или ослабление внимания на таком важном предмете как латинский язык. Самсон принимал ее наивные хлопанья глазками за чистую монету, умилялся и только ей позволял подойти, списать с доски или повторить именно для нее задание немножко помедленнее, потому как полагал, что каллиграфический почерк ангела Пиночки не терпит скорости и недописанных букв. А после он наслаждался ее работами, неизменно выводя заслуженную оценку: превосходно. И ничего страшного, коли вся толпа над этим «превосходно» корпела, а потом со скоростью света копировала ответ себе на листок, с единственной мыслью, только бы успеть до звонка.

А еще Пиночка пела. Пела, действительно, как ангел. Тошка давно лелеяла надежду, что Пиночка пойдет куда-нибудь на прослушивание и будет заниматься тем, что любит больше всего на свете – пением. Но Пиночка, хмуря бровки, идти куда-то отказывалась наотрез. И строгим высоким голосом требовала таких разговоров с нею больше не вести. А в последний раз и вовсе расплакалась:

– Да не рвите мне душу, девочки! Какое прослушивание? Какие Ля Скалы! У меня мелкий на руках, я давно перед собой приоритеты расставила. Все. Точка.

Так было не правильно. И Тошка с Лилей не собирались такую несправедливость терпеть. Они решили, что надо Пиночку кому-то показать. Вопрос конечно интересный. Кому? Нужен спец. Не тот, кто на Пиночке сделает деньги и угробит ее. А специалист высочайшей квалификации, кто ее голос будет беречь. Этот вопрос они с Эмиком прокачивали уже два месяца. И прокачали. В консе есть профессор Знаменская И.Я., она считается самым крутым преподом для вокалистов. Только как устроить прослушивание? Не придешь же и не скажешь, послушайте ее, она хорошая. А собственно, почему не придешь и не скажешь? Придешь, Тошечка, и скажешь, пускай послушает. А послушать у нас есть чего. На дне рождения Эмика Пиночка пела Алябьевского соловья, а Тошечка – умница и красавица – записала это все. Запись потом послушали, она, правда, не студийная, но профи должен заценить и сказать свое веское слово.

Знаменская в консерватории преподает. Вывод? Правильно, курс надо держать туда. В консе, как и любом учебном заведении, имеется волшебная страничка на сайте или бумажка на стене, называется она расписанием. Там станем искать фамилию. Так-так-так, Знаменская И.Я., сегодня в 203 аудитории. Она и сейчас там!

Вот как надо все устраивать! Учитесь! Можете на листок записать и спрятать, а то уведут рецептик завистники и останетесь ни с чем!

И Тоша по окончании пары рванула в консерваторию.

Аудитория оказалось пустой. О как. Тьфу ты, сглазила! Рояль и все. Тут что, не сидят даже? Ни стульчика, ни столика.

– Вы что-то хотели? – Тошка вздрогнула от неожиданности. Из-за пюпитра с нотами встала немолодая, но еще красивая женщина.

– Ой! Простите, пожалуйста!