Дорога навстречу вечернему солнцу

Тут из нашего подъезда вышла соседка сверху. Перешла на противоположную сторону, и вдруг открывается дверь рядом с воротами особняка, появляется хозяин в куртке. Соседка с ним здоровается, как ни в чём не бывало, и продолжает путь.

Хватаю телефон, звоню.

– Привет! Ты с кем поздоровалась, когда вышла из дома?

– А это Геннадий.

– Кто это?

– Брат Натальи, хозяйки дома.

– А я думала, что это сам хозяин, я его часто видела, в магазин ходил…

– Нет, хозяин по магазинам не ходил, он на тонированной машине под охраной ездил всегда. А Гена – вот тот да… Симпатичный мужчина такой.

Дальше я уж её и не слушала. Надо же, брат… А я уж засомневалась в своём рассудке. Покойник приехал… Собаку покормить…

Не так их и много

Однажды под Новый год мы с подругой поехали из посёлка в город, покупать подарки. Было это давным-давно, я была молоденькой незамужней учительницей, а подруга моя – матерью двоих детей, и она опекала меня, совсем по-матерински.

Зашли в городе в магазин "Сувениры", и приглядела я гирлянду с разноцветными лампочками-льдинками. Стою у прилавка, а на меня очередь напирает, давит, я аж в витрину вцепилась, чтобы не упасть.

И вдруг – рывок, и я стою посередине магазина, сердитая подруга рядом, и вокруг – никого. Впрочем, сердится спутница моя не на меня, а на круглую низенькую женщину в чёрной шубке, которая торопливо выкатывается из магазина.

А толпа-то где, что напирала на меня? И как я тут оказалась?

– Стоишь ты у прилавка, – объясняет подруга, – а эта в шубе подходит к тебе и начинает наваливаться на тебя, теснить, а тем временем руку в твою сумочку просовывает. Я как это увидела, схватила за руку и отдёрнула от прилавка. А эта мигом ретировалась.

Гирлянды мы обе купили. И вроде бы и вспоминать нечего, подумаешь – какая-то воровка пыталась кошелёк вытащить. Я не о том.

Иногда проблемы окружат со всех сторон, начинают давить, света белого не видишь. А на самом деле не так уж их и много. Обычно какая-то одна душу стиснет, а впечатление такое, что на тебя весь мир ополчился. Или тягота непонятная нападёт, беспросветная, бесовская. Начинаешь молиться, и р-раз, вытаскивает Господь из тесноты и уныния.

Замочки

Некоторые люди – как замочки. Ищут, к кому бы прицепиться и повисеть, звякая и жалуясь на жизнь.

Жемчужина

Знаете, как образуются жемчужины? В раковину к моллюску попадает песчинка. И, чтобы не царапала, не мешалась, моллюск начинает окутывать, обволакивать её жемчугом.

И превращает в драгоценность.

Так вот и у нас. Если в душе появилась обида на человека, которая царапает душу, то её нужно обволакивать молитвами за этого человека.

Непременно произойдёт чудо. Вместо болезненных касаний будет красота и радость. Молитесь за врагов ваших, и вы начнёте их любить. Имена их будут жемчужно светиться в тайниках ваших душ.

Сказочка

Спряталась Душа человечья в глубокой пещере. Кто уж её туда загнал, о том сказочка умалчивает. А вот что дальше было.

Пришел к ней Искуситель. Райской птичкой называл, зайчиком, семицветиком… Сладкие песни пел, околдовывал, завораживал, шелка стелил, яства ставил. А не вышла к нему она. Увидела, так сказать, скрытое намерение…

Явился Воитель. Голодом пугал, пытками стращал, доспехами сверкал, цепями гремел. Не выползла она пощады просить.

Мыслитель пожаловал. Речи умные толкал, доводы приводил, увещевал, стыдил, уговаривал. Напрасно. Обозвал «безмозглой», да прочь пошёл.

Пришла Любовь. Слова не сказала. Сияла, свет дарила, ничего взамен не требовала – ни внимания, ни ответного тепла. И выползла Душа из пещеры, осмотрелась опасливо. Никто ее не принуждает, не мучает, не смеётся над ней. Крылышки расправила, вздохнула всей грудью…

Полетела Любовь, и Душа за нею…

А Искуситель, Воитель и Мыслитель пошли другие души искать. С этой им уже не сладить. Она, ишь, только на Любовь откликается.

Алыгджер

Самолет

В этот день тофалары (название коренного народа Южной Сибири) с раннего утра сидят в аэропорту. Ждут самолет с ценным грузом – водкой. Тофы смотрят на вершины гор, щуря и без того узкие глаза.

Горы далеко, но такие высокие, что кажется – они со всех сторон обступили маленький аэродром. Взгляды скользят по сизой щетине лесов, мшисто-серым скалам и упираются в голубое небо. Вот-вот появится серебристый крестик и послышится долгожданный рокот…

Вышел начальник аэропорта, толстый русский мужчина. Обвел взглядом летное поле в пучках жухлой травы, длинную изгородь из березовых жердей, красно-белые флажки, мужиков, сидящих на бревнышке у изгороди… Тофы нервно поежились. Ничего не сказал, ушел к себе.

У него в здании аэропорта свой кабинет, с полированным столом и мягким креслом, картой на стене. В зале ожидания, уютном и теплом, стоят разлапистые листья в кадках. Там на скамейках маются один-два пассажира. Можно было бы зайти, посидеть, но боязно – вдруг начальник заругается. Были бы они пассажиры – другое дело. Тогда все законно: билет, чистая одежда, сумка или рюкзак. … Сразу видно – человек в город собрался…

Когда прилетит этот самолет! Вон и подвода готова, стоит неподалеку. Конь уже привык, не пугается рева приземляющегося чудища.

А как выгрузят ящики, мужики, держась руками за края подводы, проводят долгожданный груз до магазина. Вечером село будет пьяным. Праздник.

Тофы давно живут в бревенчатых домах. Но почти в каждом дворе стоит чум. Жерди, покрытые оленьими шкурами. На земляной пол брошен какой-нибудь ковер. Ковры здесь не для того, чтобы на стенках висеть. Дома обстановка не богаче. Тряпье на кроватях, кое-какая посуда на столе. Ребятишкам из бедных семей, а таких большинство, перед школой от комитета выдадут одежду, и остригут каждого школьника наголо…

В селе своя пекарня и «Электростанция», то есть движок. Свет, желтый, мигающий, горит до двенадцати ночи. Потом его отключают. По ухабистым улицам ездит, громко рявкая, гусеничный трактор. Маленькой я ужасно его боялась. Пряталась под столом на кухне, пока не проедет мимо. Связь жителей с внешним миром – самолет. Небольшой, пассажиров на восемь, не считая пилотов.

Мы с мамой летали как-то в больницу, в Нижнеудинск. Сначала было тревожно, но интересно. За круглым окошком качались лесистые кромки гор. Потом началась тряска, стало не до зрелищ за окошком. Нам дали зеленые бумажные пакеты. Мне казалось, что у них и запах такой: чтобы поскорее вырвало. Потом увидела такие же пакеты в магазине и удивилась: тут-то они зачем? Чтобы покупателей тошнило?

Пожар

В ту зиму мне было шесть, сестренке – пять. Помню, мама перемыла полы, настелила домотканые полосатые половики. Валенки поставила сушиться на приступок печи.

Ночью нас разбудили. Валенки были теплыми, а пуговицы пальто никак не хотели застегиваться под торопливыми мамиными пальцами. Света не было, но комната была озарена необычным трепетно-красным светом.

Сестру и меня вывели во двор. Горел соседний дом, от нашего его отделял небольшой огород. Папа убежал на пожар, захватив ведра. Там, у огня, суетились тени, в темноту красиво взлетали искрящиеся головешки, было весело и немного страшно.

Мама металась, выносила вещи. Какая-то соседка отчаянно колотила в окно с улицы, думая, что мы еще спим. Мама рассказала потом, что она резко обернулась к окну, держа в руках ящик от комода, нечаянно задела ребристым краем стекло. Оно с треском рассыпалось, и соседка унялась.

Потом говорили все, что, на наше счастье, ночь была удивительно безветренной, и дом сгорел, как свечка. А причиной пожара была керосиновая лампа, опрокинутая пьяным тофом в чуме. Сгорел и чум, и дом. Уцелели тоф и ковер на полу. Ковер был настолько забит песком и грязью, что оказался не по зубам огню.

Позже мы с Леной, сестренкой, презрев мамины запреты, бродили по пепелищу. Стоял непонятный запах, и сердце билось. Из пепла торчали проволока и обгорелые гвозди, и ничего, чем можно было поиграть, мы не нашли.