Невнимателен собственик

Невнимателен собственик
Ольга Небелицкая

Лето, жара, маленький городок в Болгарии, розы, горы… какие тайны скрываются в дальнем углу сада хозяйского дома?

Ольга Небелицкая

Невнимателен собственик

1

Дети любят спрашивать:

– Как вы познакомились с мамой?

Они знают ответ, но им всё равно нравится история о том, как неудачно выбранный отель, летний ливень и прочие обстоятельства сделали неизбежной мою встречу с Искрой Янковой, дочерью бывшего оперного певца Николая Янкова.

Искра смеётся, оборачивается, и её волосы – густые, не тронутые сединой, такие же пышные и блестящие, как в день нашей встречи, – рассыпаются по плечам, и мне всё так же хочется пропускать сквозь пальцы эти чёрные пряди, вдыхать запах лаванды и роз, снова и снова вглядываться в глаза жены и слушать её голос.

Мы рассказываем детям – снова – обо всём.

Почти. О том, какую тайну хранит их болгарский дедушка и какую роль в становлении нашей семьи сыграл собиратель слов Владимир Даль, они узна?ют позже.

В своё время.

Летом 2018 года отец предложил мне свозить маму в отпуск.

Её подружки были заняты, а я только-только защитил диплом и не имел ничего против недельки в Золотых песках. Вот только всё пошло не по плану: мама – доцент кафедры археологии исторического факультета СПбГУ – в Золотых песках быстро заскучала и заявила, что хочет поездить по нетуристическим местам Болгарии. В Софии она была несколько раз, в Варне тоже, поэтому я просто подвинул к маме карту и попросил указать место. Мама ткнула в Сливен.

В Сливен мы добрались к вечеру, и когда обнаружилось, что в отеле маму раздражает примерно всё, искать другое жильё было уже поздно. После полубессонной ночи – мама за стенкой так охала и ворочалась, что я просыпался от скрипа и стонов, – и после завтрака, на котором мама сидела с видом оскорблённой царственной особы, я начал искать другой отель. Интернет в здании не ловил, и я, заверив маму, что вернусь с добычей, вышел на рекогносцировку.

Тут-то и ливануло.

Грозы в Болгарии напоминают Всемирный потоп – привыкнуть к этому я так и не смог. Небо – буквально – разверзается, и из него – буквально – исторгаются все боженькины запасы воды. Улочки превращаются в бурные реки. Идти невозможно. Остаётся замереть на месте – хоть в каком-то укрытии – и молиться, чтобы боженькин гнев поскорее иссяк.

Я оказался под козырьком дома вместе с типом, которого, как и меня, отрезало от мира потоками небесной воды. Ливень не заканчивался, и я пригляделся к товарищу по несчастью. Чёрные волосы и чёрная борода, кустистые брови, чрезвычайно живые тёмные глаза, высокий подвижный лоб, небольшие залысины с обеих сторон, длинная шея – мужчина артистично держал голову приподнятой, будто собирался исполнить оперную арию или что-то громко сказать с театральных подмостков.

Позже я узнал, что первое впечатление меня не обмануло: Николай Янков – так звали моего будущего тестя – в прошлом был оперным певцом, выступал в Софии и в Вене, гастролировал по восточной Европе, но несколько лет назад ушёл на покой и вёл скромную жизнь вдали от крупных городов.

Мужчина шевелил пальцами, и у меня мелькнула нелепая мысль, что он перебирает невидимые нити, управляя интенсивностью водного потока.

Пока ливень продолжался, мы пытались найти общий язык.

Языков оказалось четыре с половиной на двоих, и совпадений было – минимум.

У меня – русский и английский, у Николая – болгарский и итальянский. Из общего – немного латыни. Услышав знакомые слова, Николай засмеялся от радости, и смех преобразил его казавшееся диковатым и почти сумасшедшим лицо: от век брызнули морщинки, глаза засияли.

Каким-то чудом я объяснил Николаю свою проблему: маме не понравился отель, я ищу жильё на пару-тройку дней.

– Имам кышта, – откликнулся Николай и, видя моё непонимание, добавил отрывисто несколько латинских слов, – домум. Приватус. Вивере.

И вдруг по-русски:

– Можно туда! – подумал ещё немного, – уна каса, поссо вивере да соло.

Пока мы с Николаем увлечённо занимались лингвистическими изысканиями, дождь начал стихать. Потоки бурой воды мельчали, теперь с трудом верилось в то, что ещё несколько минут назад улицу было невозможно перейти даже вброд.

Николай схватил меня за рукав.

– Доведе майка си! Улица Мусала. Четыри. Четыри. Ясно е?

Я понял, что могу привести маму по указанному адресу, и благодарно кивнул.

Растерянное лицо Николая напомнило мне о главной болгарской несуразности для русского туриста, и я торопливо помотал головой: да, да, понял!

Лоб Николая разгладился. Кажется, он хотел меня обнять на прощание, но только взмахнул длинными ладонями и пошлёпал куда-то вверх по улочке по колено в воде. Он оборачивался и кричал:

– Саша! Саша доведе майка. Мусала! Четыри!

Саша – это я.

2

В доме Николая маме понравилось. Её комната – светлая, просторная, в пастельно-лиловых тонах – смотрела окнами в сад. В саду цвели розы, и запах после грозы стоял просто ошеломляющий. У человека постсоветского пространства Болгария часто ассоциируется с эфирным розовым маслом в деревянных флакончиках. Попадая на болгарскую землю летом, понимаешь, что розы и в самом деле заполнили здесь почти всё: красные, белые, розовые, крупные, мелкие, вьющиеся и кустовые – они настырно цветут и пахнут так, что спустя пару дней твоё дыхание начинает само напоминать розовый эфир.

Моя комнатка была поменьше и потемнее – как я люблю – с тяжёлыми портьерами и грузными шкафами тёмного дерева. Единственное окно тоже смотрело в сад – в другую его часть, ту, что граничила с небольшим холмом.

Когда я увидел Искру, меня будто слегка ударило электрическим током. Знаю, звучит банально, но я застыл на месте и несколько секунд пытался понять, что нужно сделать, чтобы открыть рот и издать приличествующие случаю звуки. Искра меня опередила:

– Добро пожаловать, сударь и сударыня, – сказала она на чистом русском. – Мы с отцом покажем вам сад.

«Сударь», подумать только!

Когда Николай показывал нам дом и участок, он всё время странно поглядывал в конец сада.

Наконец, он нервно повёл плечами, будто сдавшись, и повёл нас с мамой по дорожке мимо лавандовых грядок и розовых кустов.

Искра шла чуть позади. Её русский язык оказался почти безупречным, и она помогала отцу в качестве переводчика во время нашей маленькой экскурсии. Что-то – то ли в Искрином акценте, то ли в её манере подбирать слова – меня насторожило, но я никак не мог понять, что именно.

Вообще всё в этом месте было странноватым и зыбким: будто что-то неуловимое прячется в уголке глаза, спохватишься, оглянешься – ничего нет, только розовый куст подрагивает, и в воздухе – еле заметное марево, как бывает в жаркий день после дождя.

Николай был немногословен.

– Градина. Сад, – пояснил он, широким жестом показывая на цветы и кусты. – Можете да ходите.

Это было понятно без перевода.

Я почти не слышал шагов Искры за спиной, но от её присутствия у меня по спине бегали мурашки. Всё моё внимание было сконцентрировано на этих ощущениях: где-то чуть позади, мягко ступая по каменистой дорожке, идёт девушка с чёрными глазами и чёрными волосами.

Николай зыркнул в сторону холма, где, видимо, проходила граница его владений. Между естественной каменистой преградой и воротами дома, смотрящими в переулок Мусала, был сооружён небольшой заборчик из шестов и проволоки.