«Подарок» на день рождения

– Не обижайся на Лену, – неожиданно миролюбиво сказал тесть, – она от горя сама не своя. Как, впрочем, и все мы.

– На правду не обижаются. Елена Сергеевна права: я трус. – Вадим тяжело сглотнул и покачал головой. – На счету была каждая секунда, а я от страха к земле прилип… Никогда себе этого не прощу.

Аркадий Иванович неторопливо обхватил колени руками.

– Ты ни в чём не виноват, Вадим. Твоё оцепенение – это реакция на стрессовую ситуацию и ничего более. Поверь: когда на твоих глазах неожиданно гибнут близкие, такое иногда случается.

Вадим пристально посмотрел на тестя.

– Вы защищаете человека, который не уберёг вашу внучку и дочь? Вы мазохист?

– Нет, конечно, – тут же отозвался Аркадий Иванович. – Просто я не хочу, чтобы произошла ещё одна ненужная смерть. Я вижу, как ты мучаешься. И зная тебя, могу смело предположить: это только начало.

Вадим перевёл взгляд на окно, за которым всё так же раскачивались от ветра деревья и шёл мокрый снег. Наверное, психотерапевт всегда остаётся психотерапевтом – даже тогда, когда ему самому нужна помощь.

– Спасибо вам, Аркадий Иванович, за поддержку, но что бы вы мне ни говорили, я всё равно не перестану считать себя трусом. Моему поступку нет оправдания.

– Вадим, я тебе ещё раз повторяю: здесь нет твоей вины. Если кто и виноват, то это наши рефлексы, – тихо, но внятно произнёс тесть. – Если очень коротко, то всех людей можно разделить на три типа. Одни во время опасности кидаются в самое пекло, другие впадают в ступор, а третьи и вовсе бегут с места происшествия. Это предопределено в каждом человеке. Какая модель поведения сработает в критический момент, предугадать просто невозможно, а уж тем более выбрать её самому. Это импульсивная реакция.

– Чем-то напоминает инстинкт самосохранения, – тихо проронил Вадим.

Аркадий Иванович неопределённо пожал плечами.

– Инстинкт самосохранения – это общий термин, который охватывает большой ряд процессов, но если тебе так будет понятнее, считай это инстинктом. Да и не важно, как его обозвать, главное – пойми одно: ты всё равно не смог бы ничего сделать. Всё, что с тобой произошло, – произошло неосознанно.

Слова тестя вызвали у Вадима горькую иронию:

– А разве меня это оправдывает? Вы только лишний раз подтвердили, что я психологический урод. Любой нормальный человек на моём месте сразу бы кинулся на выручку, а я… – он медленно покачал головой. – Уверен, что и вы не стали бы торчать как столб.

Аркадий Иванович тяжело вздохнул и накрыл его руку своей горячей ладонью.

– Я понимаю: это трудно осознать. Но поверь, Вадим: таких случаев, когда люди цепенеют от ужаса, – тысячи. Мужчины не реагируют, когда их вдруг бьют на улице, женщины не оказывают сопротивление насильникам, а мать не кидается в реку за упавшим туда ребёнком. И дело тут не в трусости. Просто человек оказывается не готов к обрушившейся на него беде – он теряется, впадает в шоковое состояние. Не знаю, к счастью или к сожалению, но это порой бывает гораздо лучше, чем какие-либо другие действия.

Вадим с изумлением вскинул голову: ступор лучше, чем помощь? Оригинальное заявление! Похоже, что Аркадий Иванович совсем стал заговариваться от горя. Но тесть слабым кивком подтвердил свои слова.

– Да-да… не удивляйся, мой друг. Все люди разные, и каждый реагирует на опасность по-своему. У кого-то процессы ускоряются, у кого-то замедляются. Но видеть гибель близких людей – это всегда не просто страшно, это невыносимо. В твоём случае защитная реакция организма сработала ещё и как предохранительный клапан. Она попросту отключила тебя. Чтобы не произошло ещё большей беды.

– Большей беды! – воскликнул Вадим. – Да куда уже больше?!

Тесть развёл руками.

– Ну… могло не выдержать сердце. Или сошёл бы с ума.

Вадим горько усмехнулся про себя: хорошее оправдание для труса.

– Уж лучше сойти с ума, чем так жить.

Инстинкты здесь замешаны или другие свойства организма – ему от этого не легче. Боль и чувство вины всё равно никуда не уйдут. Они теперь останутся с ним навсегда. До самого конца.

Из зала стали выходить люди, с любопытством поглядывая на уединившуюся парочку. В поле зрения появились мать с Сергеем. Не решаясь подойти ближе и тем самым помешать разговору, они встали возле окна. Сергей закурил.

Аркадий Иванович поднялся и протянул Вадиму руку.

– Надеюсь, наша беседа пойдёт тебе на пользу. – У него был усталый и очень грустный взгляд. – Держись, парень, время, говорят, лечит.

Вадим с благодарностью пожал его крепкую, сухую ладонь:

– Я вам желаю того же. И простите меня… если сможете.

* * *

Аркадий Иванович оказался прав: всё только начиналось. Если первые три дня после аварии Вадиму ещё удавалось как-то держать себя в руках, ожидая мучительной процедуры захоронения, то сейчас тоска, отчаяние и боль овладели им без остатка.

Он пытался найти утешение на дне бутылки. Напивался почти до беспамятства, а когда начинал трезветь, понимал: это не выход. Да только рука сама уже тянулась за новой порцией алкоголя. В редкие минуты просветления Вадим замечал рядом с собой встревоженные лица матери и Сергея. Они старались его вразумить, что-то доказывали, а он лишь беззлобно отмахивался пустым стаканом и предлагал выпить с ним за компанию. Так продолжалось почти две недели.

В один из дней он вдруг отчётливо услышал над ухом жалобный детский плач. Оторвал от подушки тяжёлую похмельную голову и внимательно прислушался. Громкий плач продолжался. Вадим окончательно проснулся и сел на краю дивана, намереваясь на слух определить источник звука. Кажется, ребёнок надрывался в соседней квартире. И это было очень странно. Потому как за стеной жила одинокая старушка, которая никогда не имела детей и смиренно довольствовалась обществом старой кошки и облезлого попугая. Крик неожиданно смолк. Вадим тряхнул головой. Допился! Уже детские голоса стали мерещиться.

Он встал, пошатываясь, прошёл в ванную и долго плескался под струёй холодной воды – до тех пор, пока в голове окончательно не прояснилось. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, он сорвал с зеркала ткань и взглянул на собственное отражение. На него смотрело худое, измождённое, заросшее щетиной человекообразное существо. Унылое лицо вдовца, почти потерявшего свой облик. Вадим презрительно скривил губы:

– Что, дружок, хочешь утопить в водке чувство вины? Значит, вот так оберегает тебя твой инстинкт самосохранения – как страуса, головой в песок. – Он резко вскинул руку и показал своему отражению сложенную из пальцев фигу. – А это видел? Теперь каждый сам по себе!

С этого момента Вадим твёрдо решил не брать больше в рот ни капли спиртного. Он знал, что ему очень трудно будет справиться с эмоциями, почти невыполнимо. Но Наташа одобрила бы его действия. С инстинктами, как и с вредными привычками, можно бороться. А кто кого положит на обе лопатки, покажет жизнь.

Утром следующего дня, отмытый и чисто побритый, Вадим отправился на работу. Честно говоря, он уже не надеялся, что его вновь примут на службу. Две недели прогулов могли не на шутку разозлить даже самого терпеливого начальника. Однако ему повезло: директор оказался славным, понимающим мужиком и чисто по-человечески вошёл в его положение.

Работа стала для Вадима настоящей отдушиной. Он стремился как можно больше времени проводить на стройке или в офисе, лишь бы только не возвращаться в пустую квартиру, где каждая мелочь напоминала ему о погибшей семье.

Внешне он был спокоен, собран. Никто и не догадывался, что на самом деле творится у него на душе. Но если днём ему удавалось держать себя в руках и скрывать эмоции, то ночь притворства не терпела. Она, как палач, обнажала каждый его нерв и отнимала последние силы. В полумраке осиротевшей комнаты становилось особенно невыносимо. Сон не шёл, и он часами ждал, когда к нему забредёт милосердный Морфей и избавит от тяжких раздумий.

Иногда Вадим забывался, прислушиваясь к посторонним шорохам и звукам. Ему казалось, что сейчас завозится, закряхтит в своей колыбели дочка, вот-вот готовая расплакаться без любимой пустышки. Он почти физически ощущал, как Наташа осторожно (чтобы не разбудить его) встаёт с дивана и, склонившись над детской кроваткой, тихо поёт: «А-а-а… а-а-а». Он открывал глаза, и его сознание тут же пронзала страшная мысль: их больше нет! Внутри всё замирало, будто съёживалось в тугой сиротливый комок. И тогда ночную тишину разрывал только один-единственный звук – его протяжный, жалобный стон.

Много раз, вспоминая события того рокового утра, он клял себя за то, что повёз девчонок домой именно этой дорогой. Почему не выбрал другой маршрут? Почему бросил машину на повороте? Почему не заглушил двигатель? Тысячи «почему» беспокойно роились в голове, и он не находил на них ответа. А самое страшное – в момент аварии у него внутри ничто не дрогнуло. Он всегда думал, что в таких случаях сердце обязательно должно подсказать, почуять беду, но оно молчало. Ни предчувствия, ни намёка. Разве можно после всего этого назвать его любящим супругом и заботливым отцом?

Впрочем, всё произошло так быстро. По предварительной версии экспертов, «Тойота» загорелась от удара о дерево, к которому её отбросил автомобиль виновника ДТП. Деформация передней части автомашины привела к короткому замыканию в электронной системе двигателя, что, собственно, и вызвало возгорание.

А ведь у «Короллы» с самого начала были проблемы с электрикой. Тогда Вадиму это показалось легкоустранимым пустяком. И вот что из этого вышло.

Он мог себе только представить, что чувствовала Наташа, запертая с дочкой в стальном крематории. Из-за сильного удара она, скорее всего, потеряла сознание, а когда пришла в себя, было уже поздно. Двери заклинило, дым, огонь, плач ребёнка… Обезумевшая, она мечется по салону, а её последняя надежда на спасение под гордым названием «муж» тупо стоит в сторонке. Практически фонарный столб.

И пусть Аркадий Иванович хоть тысячу раз оправдывает его поведение, Вадим был твёрдо убеждён: он виноват в гибели семьи не меньше, чем сбежавший с места происшествия водитель.

Ближе к рассвету, измученный тяжкими думами, он забывался в коротком тревожном полусне. Потом наступало долгожданное утро, и Вадим с головой погружался в работу, лишь бы только избавить себя от горьких мыслей.

Глядя на его старания, мать не могла нарадоваться: наконец-то перестал пить, образумился. Ей было не важно, какие причины заставили сына бросить спиртное. Главное, что он пришёл в себя, а там потихонечку всё устроится, наладится и его личная жизнь. Но если бы она только знала, как невыносимо жжёт и ноет у него в груди, так, что безумно хочется вырвать сердце, – может быть, тогда сама поставила бы перед ним спасительную поллитровку.

А вот Сергей не разделял матушкиного оптимизма. Он, конечно, поддерживал вместе с ней Вадима как мог, но прекрасно понимал: все их старания напрасны. Они попросту игнорируются.

– Старик, ну нельзя же так, – не выдержал однажды приятель, – жизнь не стоит на месте, а ты закрылся внутри себя, как в раковине, и ничего не желаешь слышать! Возьми себя в руки, встряхнись, их ведь уже не вернёшь. Подумай о себе, пожалуйста!