Остров Беринга

– Это, должно быть, остров Матсумаи. Вот, капитан Шпанберг говорил, что видел его под 38 градусами северной широты… А это – вот! – остров Фигурный, где он видел тех волосатых людей. Тут бухта Поциенции. Ушел он оттуда с трудом превеликим, стало быть, для рейда наших прочих судов стоило бы поискать другую…

– Довольно, – прервал его Беринг сурово, но где-то в глубине его голубых глаз плясали яркие искорки. – Я вижу, юноша, к морскому делу вы весьма способны.

Не успел Лорка расцвести от неожиданной похвалы, как командор возвысил голос:

– Но к дисциплине вы, юноша, не прилежны! Назначаю вам штраф уборочными работами в штабе на две недели. Чтобы пол блестел! А там поглядим…

Глава 3

В добрый путь!

29 июня 1740 года, Охотск

Утро выдалось сырым и туманным. С моря дул резкий ветер и, несмотря на то что Охота давно вскрылась, неподалеку от устья еще носились льды.

Лорка стоял в самом конце шеренги моряков и, как все, с замирающим сердцем смотрел, как, трепеща на ветру, над грот-мачтой медленно разворачивается сине-белый Андреевский флаг.

Иван Иванович и отец стояли на носу. Отец возвышался над своим командиром на добрую голову, однако этот невысокий человек с добрыми усталыми глазами, которого Лорка так хорошо знал, сегодня выглядел как настоящий командор.

Он и отец были единственными среди всей команды, кто был одет по Уставу. Уж Лорка-то это знал: сукно для зеленого, с красными отворотами кафтана отцу было тем же, что и для командора, и шилось по тем же «чертежикам». Это позаботилась о построении мундира для мужа еще Анна-Кристина Беринг до своего возвращения с детьми в Петербург. Шерстяное сукно для мундира, широкополые голландские шляпы, белые чулки и чирики – туфли с пряжками, – были выписаны ею, когда супруга командора еще надеялась присутствовать при торжественном моменте. Остальные, как и сам Лорка, были одеты в серые бостроги – однобортные куртки и канифасные штаны. У некоторых на ногах красовались даже унты, потому как добыть в этих местах настоящие кожаные чирики было невозможно.

– Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков, – вперед вышел отец Илларион, дородный, круглолицый, в белой епитрахили, поручах и фелони. По традиции служба по случаю наречения кораблю имени происходила прямо на палубе.

Все вокруг затихли, перестав даже шевелиться. Бас отца Иллариона подхватили служки на берегу, и вместе с шумом волн, далекими криками чаек все это слилось в единый гимн.

Ульяна Ваксель, – «крестная мать», – одиноко стояла на берегу, молитвенно сложив руки. Крестным отцом, – восприемником, – конечно, никто, кроме самого командора, и быть не мог. Сейчас он стоял рядом с отцом Илларионом, готовясь «воспринять» корабль, точно младенца. Губы его шевелились в молитве.

Отец Илларион трижды обошел с кадилом «крестного отца» и вышел вперед. Загудел певучим басом:

– Нарекаю сей корабль именем Святого апостола Петра во имя Отца, и Сына, и Святаго Суха! Аминь! – По его знаку Беринг резким движением разбил о бушприт бутылку.

Ударила пушка, и моряки разразились приветственными криками. Лорку затопила гордость и радость: неужели случилось? Он знал, иногда и отцу не верилось, что великий путь все же приведет их сюда.

Много чего видел Лорка такого, чего и иным взрослым не вынести. И вся эта боль, весь этот труд всех окружавших его с детства людей были подчинены этой великой цели. Иной раз эта цель казалась несбыточной, а иной раз – бессмысленной и досадной, как писк комара над ухом. Иногда даже вовсе забывалась за неторопливым течением дней.

Но вот – сбылась! Глядя на этого стройного двухмачтового красавца, по строению и оснащению больше похожего на бриг, чем на пакетбот, даже не верилось, что он выстроен здесь, в этом далеком диком краю!

Командор подал знак, и матросы быстро разобрали веревки, удерживавшие «Святой Петр» на стапелях. Махина дрогнула, заскользила и плавно вошла в воду, вызвав новую волну громогласного «Ур-ра-а!». Отец Илларион грянул «Символ веры». Все подхватили, – ладно, вдохновенно. Лорка тоже запел, – знакомые с детства слова будто бы вылетали изо рта сами:

…Исповедую едино крещение во оставление грехов.
Чаю воскресения мертвых
И жизни будущего века…
Аминь.

* * *

– Немчура, немчура, уходи со двора!

Трое чумазых мальчишек стояли перед Лоркой строем, глумливо ухмыляясь.

Михайла Плетнев был белобрысый, как сам Лорка, двое других – братья Рогатовы, – чернявые, с явной примесью местной крови.

Лорка понимал, что так просто не отделается. Вот уже два года, – с тех пор, как Антон Беринг уехал с матерью обратно в Петербург, эта троица ему нигде прохода не давала. А сегодня они наверняка стояли в толпе «острожан», собравшихся поглазеть на торжество. Острожанами звали тех, кто селился в Косом Острожске, в трех верстах от порта и Экспедичной слободы, где жили в основном корабелы и участники экспедиции. Острожск стоял тут уже лет сто, и жители его считались «коренными», а «слободчане» – пришлыми, несмотря на то, что грамотою им было придано «Охотское Правление». На памяти Лорки «коренные» и «слободские» постоянно дрались, а в последнее время эти трое были у «коренных» заводилами. А уж пройти мимо него сейчас, когда он в новенькой форме!

– Убирайтесь в свой острог, чучелы! – рявкнул в ответ Лорка, покрепче зарываясь каблуками в землю. Знал – сейчас налетят. И налетели!

Прежде чем он упал, ему удалось впечатать кулаком Михайле в челюсть. Тот по-поросячьи завизжал и осел на землю рядом, пока Рогатовы сшибли Лорку на землю и принялись остервенело пинать. «Только не по голове, только не по голове!» – Лорка на этот раз почти не сопротивлялся, прикрывая лицо руками, – он теперь в команде, негоже ему перед командором и командой с разбитой-то рожей показаться! Не до гордости: едва стервецы, изумленные скорой сдачей, чуть остановились, Лорка мухой полетел к дому. Братья бросились было преследовать, но быстро отстали – выдохлись, пока лупцевали Лорку. Это ему и было надо.

«Ушел!» – Спину и живот жгло от свежих ссадин, руку он до крови рассадил о плетневскую челюсть, но лицо – лицо Лорка спас, и это главное. В другой раз он бы дрался до кровавых соплей, до швов над разбитой бровью. Но не сейчас. Только не сейчас!

Дом их чуть поодаль, у самой дороги на Острожск, на косогоре, и Лорка запыхался, пока бежал. Однако едва он собрался сигануть в щель за амбаром, ворота открылись. Отец! Пришлось спрятаться за углом и ждать, потихоньку выглядывая. Отец был с командором. Лорка слышал, как они прощались. Иван Иванович был частым гостем у них, особенно после отъезда Анны-Кристины и Антона с Аннушкой. Лорка знал, что сейчас отец проводит командира до дороги, а потом вернется, – и надо бы проскользнуть, пока не вернется. Лорка уже собрался было высунуться, чтобы поглядеть, и чуть не натолкнулся на капитан-командора.

– Ой!

– Эт-то что еще такое, юнга Ваксель? – Командор, заложив руки за спину, как на смотре, грозно оглядел висящую лохмотьями окровавленную рубаху, – еще утром она была целехонькой, белоснежной!

– Подрался, – неохотно признался Лорка, переминаясь в пыли.

– Не знал я, что ты такой задира…

– Они первые полезли!

– Что ж, вот так просто и полезли?

– Вот так просто! Разве ж им кто указ? Раз я немчура – значит, можно и нужно! – со злостью выкрикнул Лорка.

Беринг нахмурился.

– Ах вот, значит, как… А ты, значит, немчура, иноземец?

– А то нет? – зло сказал Лорка. – Раз за немчуру бьют!

– Бить-то могут за всякое, – прищурил глаз Беринг. – А иноземец ты или нет – это ты только сам сказать можешь.

– Как это?

– Вот скажи-ка мне, отец твой, он иноземец или нет?

– И… иноземец, – неуверенно выговорил Лорка.

– Почему?

– Дак он же… в земле шведской родился… – растерялся Лорка.

Беринг нахмурился:

– А какому отечеству отец твой служит – датскому или российскому?

– Российскому.