У Яшки озноб по спине пошёл. Он не мог отвести взгляда от её сухих губ и рук, комкающих край простыни.
– Не смей, мамка, не смей! – Метнулся к дверям, сорвал с гвоздя тулуп и шапку. – Я доктора привезу!
Лёша присел на край постели, накрыл материну шершавую от работы руку своей ладошкой, зажмурился, аж задрожал от напряжения.
– Не получается… – с отчаянием прошептал он.
– Что не получается, Лёшенька?
– Вылечить тебя не выходит.
– Не надо, сынок, я сама поправлюсь… вы с Полиной собирайтесь в школу, – через силу сказала мать. – Опоздаете – учительница заругает.
Лёша решительно замотал головой:
– Я не пойду в школу. Боюсь, если уйду, то придёт она.
– Кто, Лёшенька?
Он скорбно сжал губы и снова покачал головой: не скажу.
Мать только вздохнула:
– Водицы принеси, во рту сухо…
Воды принесла заплаканная Полинка.
***
Яшка гнал Вишенку во весь дух. Та словно чуяла – летела выпущенной стрелой. Но вот, слава богу, и станция. Он остановил лошадь возле одноэтажного здания больницы, построенное купцом-меценатом ещё при царе Николае, и взбежал на крыльцо.
В коридоре пахло карболкой, от резкого запаха защекотало в носу; по обе стороны на лавках сидели люди, расстегнув шубейки и тулупы, какой-то крестьянин жевал хлеб с луком, разложив на коленях белую тряпицу, видно, давненько сидел – проголодался.
– Тебе чего, милый?
Яшка обернулся и увидел пожилую женщину в белом халате и косынке с красным крестиком.
– Мамка заболела, ей надо доктора.
– Хорошо, завтра доктор или фельдшер приедет.
– Надо сейчас, – с отчаянием сказал Яшка, – мамке очень худо.
– Никак нельзя, милый, видишь сколько народу? – ласково увещевала медсестра.
– Я никуда не уйду, буду здесь сидеть, – плюхнулся он на скамью.
Мужик, завтракающий хлебом, подвинулся, поглядел с сочувствием. На шум из двери кабинета выглянул молодой, не старше тридцати лет, человек с добрым лицом, в белом халате и шапочке.
– Что случилось, Елизавета Андреевна?
Яшка уцепился за него как утопающий за соломинку:
– Мамке плохо, другой день не встаёт, жар у неё.
– Хм… хорошо, в стационаре я осмотр закончил, доктор больных примет. Ты на лошади приехал? Отлично.
– Но Олег Никитич, – попыталась возразить сестра, – как же можно…
– Надо ехать, вдруг что-то серьёзное. – Он скрылся за дверью и через несколько минут вышел в пальто с меховым воротником и шапке, в руке держал маленький кожаный чемоданчик.
«Лекарства, должно быть…» – с уважением покосился Яшка и побежал отвязывать Вишенку.
***
Молодой доктор потёр озябшие руки, достал из чемоданчика деревянную трубочку, приложил её к мамкиной спине, вслушиваясь в хриплое дыхание.
– Жар, кашель? – спросил он, не отрывая трубочки.
– Да… дышать тяжко.
– В больницу вам надо, Вера Семёновна. Полежите у нас в стационаре, полечитесь…
– Это чего такое? – испугалась мать.
– Ну… больница.
– Как же я деток одних оставлю?
В душе у матери теплилась робкая надежда, что доктор успокоит, скажет: полежишь пару деньков – и будешь здоровёшенька, Вера Семёновна. А он – в больницу.
– Наверняка найдётся какая-нибудь добрая соседка. – Олег Никитич бросил взгляд на мрачного Яшку. – Да и старший у вас большой, настойчивый… справится.
– Нет, доктор, увольте. Не поеду, – откинулась на подушку мать. – Если оставите порошков каких, то спасибочко скажу, а в больницу не поеду.
Не зря, ох не зря видела она плачущую Софьюшку, как живую видела… С сестрицей так же было: застудилась, слегла и больше не встала. Если помирать время пришло, так лучше дома, чем в казённых стенах. С братцем Константином переговорить надо, с детками проститься…
И так и эдак уговаривал Олег Никитич – не согласилась. Тогда, покопавшись в чемоданчике, он оставил порошков в бумажных пакетиках, наказав принимать по часам.
Яшка отвёз доктора обратно. Он не несмышлёныш какой-нибудь, понимает, что тот по доброте своей согласился в Андреевку ехать. Не топать же ему до больницы в мороз и ветер по заснеженной дороге, поминутно оборачиваться, высматривая попутку.
– Мамка поправится? – после затянувшегося молчания решился спросить парнишка.
– Конечно, как же иначе, – торопливо ответил доктор и отвёл глаза, и от этого ускользающего взгляда Яшке стало не по себе.
***
Перед божницей теплится огонёк лампадки, освещая тёмные лики Спасителя, Божьей Матери и святых. Маленький Лёшка стоит на коленях и молится горячо и страстно, как не молился ещё ни разу за свою недолгую жизнь.