Путь подкидышей. Книга первая. Грош

Она втолкнула его в черную тьму и захлопнула за ним обитую железом дверь. Молодец – сообразила остаться снаружи. Грифоны опасны…

Боль выгнула позвоночник. Оборотень повалился на кучу угля, когтистые лапы ударили воздух, одно крыло выломалось из лопатки, другое застряло. Боль. Боль. Кровавая тьма в глазах.

Он зарычал. Страшнее всего даже не боль. Ее можно потерпеть… еще немного… потерпеть… Мне больно… больно мне… я больше не могу-у-у-у-у.... Я хочу умереть… скорее… зачем я родился!.. Зачем я родился – таким?..

Когтистая лапа судорожно скребет по каменной стене. Огромный клюв запрокидывается, тянет голову назад. В глазах жжет, жжет…

…Страшнее всего не боль, а одиночество. Никто не может прикоснуться к оборотню в метаморфозе – он весь дикий клубок хрустящих костей, когтей, острых перьев, невыносимой боли. Никто не может прижать к груди, успокоить, пожалеть. Никто. Даже мама.

– Аааа!..

Рыжая стояла с той стороны, прижавшись спиной к ржавому железу двери, и слушала, как он там бьется о стены угольного погреба. Дождь тек по ее лицу, длинными струями лился с железного карниза за шиворот.

И на этот раз приступ миновал, как всегда, через полчаса. Грош еще даже не успел раскатать погреб по кирпичику, когда у него заломило в затылке, как будто туда воткнули раскаленное шило. Обратная метаморфоза из грифона в человека всегда проходила легче: сначала короткая боль, а потом сознание сразу выключалось, и дальше тело оборотня ломалось и дергалось уже само, без участия мозга.

Рыжая не ушла. Когда в погребе сделалось тихо, она приоткрыла дверь и заглянула. Чернота и тишина. Из кармашка промокшей насквозь юбки барышня достала плоский металлический фонарик, посветила в эту черноту. Грош лежал на куче угля, очень бледный и весь перемазанный угольной пылью. Она быстро спустилась к нему, оглядела, ощупала, пытаясь понять, не поранился ли он. Крови нигде не было, только небольшая царапина на щеке. Тогда она взяла фонарик в зубы, подхватила обмякшее тело подмышки и выволокла наружу.

На воздухе Грош пришел в себя минуты через три, попытался встать, рыжая молча помогала ему, но, не дойдя и до середины двора, он опять свалился на мокрые камни.

Барышня склонилась над ним, потрясла, похлопала по щекам.

– Крылья… поломал, – пробормотал он, приоткрыв глаза. – Тесно… там…

– Купер, – прошептала она ему в ухо, обдавая теплым дыханием. – Встань, а?.. Мне тебя не дотащить. Ни докуда не дотащить. Давай вставай!..

Но Грош ее уже не слышал.

Барышня поднялась, беспомощно оглядываясь по сторонам. На ее лице, облепленном мокрыми волосами, появилось несвойственное ей выражение отчаяния. Она снова посмотрела на безжизненного оборотня, сделала шаг в сторону, остановилась, а потом решительно тряхнула головой и пронзительно, по-разбойничьи, свистнула. Высоко наверху зажегся свет в окне и сразу испуганно погас. А из подворотни минут через пять выдвинулись две темные плечистые фигуры.

– Ну, что? – сказал один, подходя ближе. – Какие проблемы?

– Градская, семь, Кальвин, – коротко сказала рыжая и мотнула подбородком в сторону распростертого на камнях тела. – Я с вами пойду, не заблудитесь.

– Ты простудишься, – прогудел второй, снимая черную кожаную мотоциклетку. – Давай надевай косуху. Охота была гулять под дождем…

– Спасибо, Гоббс, – рыжая благодарно завернулась в куртку, еще хранившую жар молодого здорового тела. – Берите его скорее, нечего ему тут лежать. Я видела свет в окне, сейчас добропорядочные граждане, наверное, уже патруль вызванивают.

Кальвин поправил черный платок на бритой наголо голове и, сопя, подхватил Гроша под правую руку. Гоббс поддержал слева. Тяжелые солдатские ботинки забухали по камням. Рыжая нервно оглянулась и поспешила следом.

Грош смутно помнил дорогу домой – он то плавал в каких-то бредовых фантастических образах, то выныривал оттуда ненадолго, то полностью терял сознание, проваливаясь в черноту. Крылья, нелепо заломленные, болели. Кто-то все время их выворачивал и тащил. Один раз тошнотворный бред пронзила резкая сирена патруля, тогда его куда-то толкнули, он, кажется, упал и снова провалился. Один раз он увидел звезды и хотел взлететь, но не смог и завыл.

– Во плющит беднягу!.. Чисто волк, – сказал грубый голос над головой, а другой, нежный, смутно знакомый, встревоженно перебил:

– Давай скорее, Гоббс… Услышат. Заткни ему рот.

Дальше была сплошная тьма, и окончательно Грош пришел в себя только дома, в собственной постели. Он открыл глаза, увидел серый квадрат рассветного окна, знакомый силуэт матери на его фоне, вздохнул, успокоенно закрыл глаза и уснул.

Глава 6

– Может, не пойдешь сегодня в колледж?

Магда робко смотрела на сына, вытирая передником совершенно сухие руки.

–Ты вчера… тебе вчера…

Грош отхлебнул еще кофе, и почувствовал, что головная боль, с которой он проснулся, немного отступила.

– Нет, мам, я пойду. Я в полном порядке.

Чтобы ее успокоить, он ковырнул вилкой яичницу и сделал вид, что ест. Магда отвела глаза. Грош старательно размазывал желток по тарелке.

– Мам… кто меня вчера… ну, привел?

Мать всхлипнула и поспешно закрыла рот ладонью.

– Какие-то бандиты, сынок. Ну, натуральные бандиты, бычьё. Сказали – во дворе нашли. Один… один совсем страшный, бритый налысо, представляешь? Весь в коже. У второго шрам вот тут, – она прикоснулась пальцем к подбородку и горестно посмотрела на сына. – И штаны такие… пятнистые, как у рейнджеров. Я чуть со страху не умерла. Думала – это они тебя…

Грош покачал головой и отложил вилку.

– Да нет… меня приступ скрутил. Ты бы налила мне отвар во фляжку, чтобы с собой носить. Ну, так. На всякий случай.

У матери задрожали губы, но она ничего не возразила, отвернулась к холодильнику, достала бутылку.

– Может, подождешь, пока я свежий заварю?..

Грош взглянул на часы.

– Нет, мам, опаздываю. Давай какой есть. И еще, мам… – он помялся, отвел глаза. – Я хотел спросить. Эти бандиты… они были одни?.. Ну, барышни с ними не было? Такой… приличной барышни. Рыжеватой типа такой.

Магда на секунду замерла, отвар плеснулся мимо горлышка фляжки.

– Нет, сынок. Никакой барышни не было. Только двое быков. Они мне еще помыть тебя помогли, представляешь, Грошик? Ты же был грязный весь, как будто в угольной яме валялся. Этот, кожаный, сам предложил. Давайте, говорит, кайне, мы вам его помоем, как, говорит, такого в чистую постель класть…

Грош поморщился от стыда и взял у нее фляжку, засунул под ремень.

– Ладно, ма, я пошел. Пока.

– Может, не пойдешь? – повторила мать безнадежно, но он только покачал головой и помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Погода со вчерашнего дня не разошлась. Солнце выглянуло один раз, рано утром, пока Грош еще завтракал, и сразу спряталось в темных тучах, обещавших уже не просто морось, а полноценное разверзание хлябей. И хляби разверзлись, когда Грош уже почти добежал до кафе. За десять гигантских прыжков до дверей он успел вымокнуть до нитки.

– Хайя, Купер!.. – Мотыль помахал ему рукой. – А я думал, ты сегодня не придешь. Вчера ты, вроде, совсем больной был. Я хозяину сказал, он Бланку поставил вместо тебя на кассу.

Смуглая Бланка робко улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и смущенно пожала плечами.

– Извините, кайн Купер… Мы думали, вы больны…

– Хайя, Бланка, – сказал Грош. – Хайя, Мотыль. Ну, хоть чаю мне сделайте, что ли, раз я сегодня не работник, а клиент. А то правда заболею.