Он сморщился, мотнул мокрыми волосами и громко чихнул.
– Блесс, кайн, – Бланка моргнула. – С вас квотер за чай. Варенья?.. Мармелада?
– Спасибо, – Грош полез в карман, нащупал мокрыми пальцами монету. Это оказался новенький блестящий алтын. Грош задумчиво подкинул его в ладони, поймал и протянул Бланке. – Варенья. Малинового. Сдачу оставьте себе, кайне Бланка.
Бланка покраснела до ушей от такой вежливости, скрывая смущение, повернулась к нему спиной и крикнула куда-то на кухню:
– Один чай, одно малиновое варенье!..
Мотыль подмигнул, широко улыбнулся, показывая крупную щербину между передними зубами, и кивнул на столик у окна.
– Давай присаживайся, клиент. Я с тебя еще чаевые сдеру за хорошее обслуживание.
Он умчался на кухню, а Грош присел за столик и взял из серебряной корзинки, прикрепленной сбоку к столешнице, свежую газету.
Так… «Освоение Суши»… Ерунда, никто Сушь не осваивает и не сможет, нежилое это место, туда без защитных костюмов лучше не соваться… «Убийство рабочего-афрака в Рыбьей Слободке»… потом окажется, что не афрака, а местного, и что не убийство, а пьяная драка меж двумя слободскими парнями… «Быки показывают зубы» – ну и заголовок, совсем они там с ума посходили… А тут что? Светская хроника. «Рыцарский турнир в честь принцессы Алтын». Ясно, в честь кого же еще… «Лордесса Кристиана О Мэй объявила о своей помолвке». И картинка. Красивая лордесса. Лордессы все красивые.
Когда-то Грош даже вырезал портрет одной такой из глянцевого журнала – его оставила маме клиентка – и повесил на стенку у себя в спальне. Мама ничего не сказала, но он видел, что ей это не особенно понравилось. Она считала, что Грош должен держаться своего круга. Смешно. Можно подумать, у него могло быть что-то общее с той лордессой… Просто картинка красивая.
– Зачитался? – Мотыль поставил перед ним поднос с исходящей паром чашкой чаю и вазочкой варенья. – Что там пишут? Опять про космических рейнджеров и мега-бомбу?
– До бомбы не дошел пока, – Грош пригубил чашку, обжегся и полез в карман. – Вот тебе твои чаевые.
– Да брось ты! Я ж пошутил, – Мотыль засмеялся и чистенький квотер не взял. – Всех денег все равно не заработаешь, а мы с тобой напарники. Лучше лишний раз той рыженькой позвони, которая вчера тут за тебя беспокоилась. Приятная барышня, простая такая, не то что эти лахудры, – он кивнул на портрет Кристианы О Мэй на газетном листе.
Грош почувствовал, что краснеет.
– Беспокоилась, э?.. – спросил он тупо.
– Да уж прямо чуть не плакала, – Мотыль опять подмигнул. – Ладно, ты обсыхай, а у меня клиенты. Байя, Купер.
Он умчался обслуживать пожилую пару, усевшуюся за столик в глубине зала, а Грош подул на чай и невидящим взглядом уставился в газету.
Беспокоилась она, надо же. Он помнил вчерашние события довольно смутно, но голос, зовущий «Грош, Грош!..», ведь не приснился же ему?.. А может, почудилось. В приступе, в бреду чего только не почудится.
Вот интересно, с какой стати мне должен чудиться ее голос? – одернул он себя. – Тоже мне, принцесса. Рыжая. Интересно, как ее зовут?..
Грош зачерпнул варенья и сунул в рот ложку. Какая мне разница, как ее зовут. Барышня и барышня, ничего особенного, таких в каждой гимназии пруд пруди. Он вытянул губы трубочкой и подул на чай. Осторожно отхлебнул. Здорово. Надо и домой хоть иногда чай покупать, а то все кофе да кофе…
Он похлопал себя по карманам. Чайная лавка через дорогу. Зайти, что ли? Грош покосился в окно. Дождь не кончался. Надо было плащ надеть, тот, резиновый. Убожество, конечно, но кому какое дело, если дождь? Не всем же в дождевиках от Лори красоваться. Он допил чай и потрогал волосы. Волосы еще не просохли, да и в башмаках хлюпало. Вот будет красота, если он таки заболеет. Станет целыми днями валяться в кровати, пить чай с малиновым вареньем и читать «Серебряных братьев», или «Крысолова», или «Принцессу и оборотня». Или можно взять у матери томик ее любимых стихов, хорошо иногда стихи почитать, уютно. Мама свои книги бережет, не позволяет читать за столом, чтобы не испачкать желтоватые пластиковые страницы. У нее много таких книг, целая серия – Кава Бата, Кей Линн, Дым Корабельник, О Ива, Спейсмонгер. Грош эти имена с детства наизусть выучил. Когда он еще в гимназию не ходил, мама читала ему вслух и объясняла непонятные места…
– Замечтался, Купер?
Рыжая уселась напротив него и, вроде бы, улыбалась, но в глазах улыбки не было.
– Хайя… Рыжая, – сказал Грош, на секунду охрипнув, и закашлялся.
– Рыжая? Это ты меня так называешь, да? – барышня помахала рукой застрявшему у стойки Мотылю. – Мне то же самое, пожалуйста!.. А что, неплохое имя. Меня и правда так звали когда-то. Давно.
Мотыль принес ей чай и варенье мгновенно, как будто у него на пятках выросли крылья. Барышня улыбнулась и дала ему квотер.
Или не слишком богата, или слишком хорошо воспитана, чтобы тыкать своим богатством в нос, – подумал Грош. И некстати испугался, что мог бы не попасть под дождь и не задержаться в кафе, а то и вообще остаться дома.
– Ты откуда тут взялась? – спросил он, опуская глаза в чашку с почти совсем остывшим чаем.
Барышня неопределенно пожала плечами, положила ложку варенья в свой чай и осторожно размешала. Получился какой-то компот.
– Шла мимо. Дай, думаю, зайду. Посмотрю, как тут Купер… Ты как?
Она внимательно смотрела ему в лицо, как будто что-то в нем выискивая.
– Что смотришь? Я тебя… напугал вчера? – брякнул Грош и отвернулся.
Она не ответила, продолжала рассматривать его, как какую-нибудь диковину.
– Красивые у тебя глаза. И вообще, ты красивый, Грош.
Оборотень вздрогнул и покосился по сторонам, не слышал ли кто, как она назвала его по имени.
– А твой альтер, он кто?
Она смотрела открыто и спокойно, без жадного любопытства, которое обычно сопровождает такие вопросы, и Грош неожиданно для себя ответил, чуть запнувшись:
– Грифон.
– А, ясно… Крылья не болят?
Смеется она над ним, что ли?.. Явно смеется. Грош слегка побледнел и встал.
– Слушай, что ты ко мне пристала? Мне пора. Байя.
Барышня быстро протянула руку и поймала его за рукав.
– Постой. Не сердись. Я хочу, чтобы ты… уехал из города на время Большой Охоты.
Грош горько усмехнулся.
– Уехал… Ты совсем уже, да? Куда уехал? На чем? В Сушь, что ли? Пешкодралом? Или на палочке верхом?
– Не кричи. Сядь.
– Я не кричу.
Он сел, остывая.
– Сколько тебе лет, Купер?
– Тебе-то что? Восемнадцать.