Огонь посредине зимы

Евгения работу не примет, потребует переделать. И будет права, потому что такую спиру гостям показать стыдно. Не служанка из благородного дома, а крестьянка! Надо добавить изящности, чтобы сочеталась с интерьерами, мебелью.

Склонившись над заготовкой, Рудольф принялся сглаживать острые углы, где надо, с помощью ледяного лома и воды, добавлял выпуклости. Синие змейки дара мгновенно спаивали массу воедино.

Второй вариант уже больше походил на женщину: пышная грудь, тонкая талия, намек на длинные волосы. Можно оживлять.

Острая шейная булавка вошла палец. Дождавшись, пока на нем набухнет капелька крови, Рудольф приложил к ранке пробирку и начал считать: один, два, три… Отмерив ровно двенадцать капель, по числу месяцев в году, он перевязал палец и заткнул сосуд осколком льда. Проверив, чтобы кровь не вытекала, Рудольф вставил сосуд в заранее просверленное в районе сердца отверстие. Он запечатал его прежним способом – с помощью охлажденной воды. Тончайшее ледяное стеклышко скрыло пробирку с кровью. Она мерцала там словно огонек свечи в фонаре.

Спира была практически готова, оставалось вдохнуть в нее жизнь.

Переливающиеся синие магические нити потянулись от пальцев Рудольфа к заготовке на столе. Лед завибрировал. Лопнула, не выдержав давления, пробирка внутри скульптуры, разбросав во все стороны капли крови. Они обернулись алыми нитями, ручейками-венами разбежались по телу спиры, сплетаясь в вены и артерии.

Снежный вихрь подхватил скульптуру, поднял ее над столом. Заключенная в кокон бледно-голубого света, она сияла. Десятки блестящих нитей соединили ее с Рудольфом, напитывая магией. Она слепила, будто из глины, из осколков пробирки самое настоящее сердце. Легкий хлопок, и оно сделало свой первый, самостоятельный удар, соединилось с сотворенными чуть ранее жилами.

Поверхность скульптуры пошла трещинами. Во все стороны брызнула ледяная крошка. Сбрасывая ненужное, тело спиры оживало, обретало недостающие человеческие черты. Сжались в судороге пальцы, широко распахнулись бесцветные глаза. Проросли из льда губы, с треском весеннего половодья из общей массы отделились волоски, блестящим морем заструились по спине спиры, гладкие, блестящие, шелковистые.

Тело ледяной служанки содрогнулось в конвульсиях, и бесцветные глаза наполнились разумом. Приглушенное магическое свечение погасло, снежный вихрь плавно опустил новорожденную на стол.

– Приветствую вас, хозяин! Рада служить вам отныне и навеки.

Спира проворно соскользнула со стола и почтительно склонилась перед создателем.

– Ступай к экономке, она выделит тебе одежду.

Рудольф равнодушно взирал на замершую перед ним в глубоком поклоне обнаженную красавицу. Ее тело не воспринималось им как живое, это как стул или стол. Заниматься любовью со спирой!.. Отца оклеветали, не мог покойный Фердинанд так низко пасть!

– Как прикажете, палаэр.

Прохладные губы спиры коснулись его руки.

– Что-нибудь еще, палаэр?

Она выпрямилась, посмотрела ему в глаза. В ее действиях не было никакого сексуального подтекста, спира всего лишь пыталась угадать его желания.

– После экономки найди дворецкого. – Скомкав, Рудольф засунул окровавленный платок в карман, чтобы после сжечь. – Пусть тебя обучат мастерству горничной.

Несмотря на врожденное желание служить и повиноваться, спиры не появлялись на свет со всеми необходимыми навыками и умениями. Как и людей, их надлежало научить ремеслу, с той лишь разницей, что ледяные слуги схватывали все гораздо быстрее. В крупных городах существовали специальные школы, где за неделю, максимум за две спиры постигали нужные хозяевам науки. В замках и поместьях обучением занимались специальные люди – увы, перенимать у друг друга опыт спиры не могли.

– Как прикажете, палаэр.

Спира вторично поцеловала даровавшую ей жизнь руку.

– Как мне называть вас, чья я раба?

Рудольф представился, назвал имя своей сестры и на всякий случай матери. После выпустил спиру и, смежив веки, привалился в стене.

– Отвык, отвык ты от магии, приятель! – пожурил он себя. – Размяк в людских королевствах, в людских постелях. Вот и руки дрожат – после одной-то спиры! И крови отдал всего ничего…

Однако умом Рудольф понимал: дело вовсе не в магии. Последние недели он жил в неизменном напряжении – сначала известие о смерти отца, потом странности в его спальне, любовный алтарь сестры, спешный отъезд матери, разговор с королем. Теперь долговая расписка… Тут работа со льдом не поможет.

– Хм…

Рудольф вспомнил, что среди карточек на подносе он видел визитку старинного друга отца. К ней еще прилагалась записка, мол, Гидемин не только соболезнует его утрате, но и в любой день рад пригласить его на дружескую рюмочку шерри.

Выпивка и беседа с умным человеком сейчас бы не помешала. Сваливаться как снег на голову неприлично, поэтому он пошлет записку. Хорошо бы наведаться к барону фон Эрде сразу после королевской аудиенции, так сказать, заесть и запить привкус дворцовых коридоров, где воздух пропах интригами и лизоблюдством. К тому же барон – опытный придворный, всю жизнь провел в столице. При необходимости с ним можно без опаски посоветоваться. В частности, Рудольф собирался осторожно поднять вопрос о браке Евгении. Если король нашел ей жениха – хорошо, если нет, он возьмет замужество сестры в свои руки. Чем скорее она забудет кронпринца, тем лучше. Гидемин поможет составить список подходящих молодых людей, а его дочери сопроводят Евгению в свет. Их у барона две, одна тоже барышня на выданье, вторая дебютирует в этом сезоне.

Однако записку посылать не пришлось. Стоило Рудольфу вернуться в дом, как дворецкий почтительно протянул ему визитную карточку с золотым тиснением:

– Барон фон Эрде, ваше сиятельство. Прикажет принять?

– Конечно, зови! Проводи его в Малую гостиную, скажи, я сейчас спущусь.

Не появляться же перед гостем потным и грязным!

Рудольф торопливо поднялся к себе. Вещи еще не успели распаковать, но он и сам, без помощи слуг, отыщет свежую рубашку.

Ну вот, ополоснуться после работы над умывальником, сменить сорочку, и можно к гостю. Барон не король и не дама, простит Рудольфу некоторую небрежность в одежде.

Гидемин Лотарь ард Пфальц, барон фон Эрде, казалось, не постарел с момента их последней встречи. Такой же подвижный, с живым взглядом и забавной клиновидной бородкой, он на правах давнего друга семьи заключил Рудольфа в объятия, утешающе похлопал по спине:

– Эта такая утрата для нас всех! Как ты, держишься?

Рудольф улыбнулся. Мать пришла бы в ужас от грубейшего нарушения этикета, а ему нравилось сердечное «ты» Гидемина. В его памяти Рудольф навсегда остался мальчишкой. А ведь смерть старинного друга и ему нанесла глубокую рану – Фердинанд и Гидемин подружились задолго до рождения Рудольфа. Наконец-то нашелся человек, с которым можно откровенно обсудить свою утрату! Мать и сестра для этой роли, увы, не подходили.

Чтобы отвлечь Рудольфа от мрачных мыслей, Гидемин расспрашивал о поездке по человеческим королевствам, здоровье Луизы:

– На похоронах она выглядела неважно.

– Вы были на похоронах?

Вновь кольнула совесть. Сам-то он не успел…

– Да, конечно. Не беспокойся, все сделали, как должно. Разве только твоя сестра…

Гидемин стушевался, не закончил фразы.

– Что моя сестра? – вмиг напрягся Рудольф.

Его самого беспокоило поведение Евгении.

– Все сокрушалась, что король ограничился письмом. Мол, мог бы приехать или прислать кронпринца Мануила.

– Ах это!..

Рудольф с облегчением выдохнул и пояснил:

– Она помешана на кронпринце. Детская влюбленность. Ничего, скоро пройдет! Надеюсь, в остальном Евгения?..

– Безупречна, как и все фон Алексаи. Мне попросить девочек завтра заехать, немного развлечь ее, пока ты занят делами короны?