Взрослея с детьми

Тогда Боря начал хныкать, что хочет эту деталь. Я, чувствуя, что это может затянуться надолго, спокойно сказала: «Боря, я понимаю, что ты хочешь эту деталь, я попыталась ее достать, но у меня ничего не вышло. К сожалению, я не могу ее достать. Твои слезы тут не помогут. Но твой плач может помешать той тете из кабинета, которая просила вас не шуметь, и я буду вынуждена в следующий раз вас не брать с собой на это занятие». Несколько секунд я дала ему подумать и потом сказала: «Давай лучше собираться домой». Это подействовало, он попросил погладить его, чтобы помочь ему успокоиться, и успокоился. Мы собрались и поехали домой.

А уже дома я расслабилась. Пусть я не прочитала доклад, пусть я все время была напряжена, но все равно я сходила туда с детьми. Они увидели, что их шум может мешать окружающим, и, судя по тому, как Боря отреагировал на мой аргумент, что я буду вынуждена их не брать с собой из-за их поведения, – он понял, какие последствия его ожидают, и смог успокоиться. Это еще одна моя маленькая победа: я преодолела себя, не испугалась трудностей, сделала это, и теперь вместо утреннего отчаяния и апатии настроение у меня просто отличное.

На продленке.

7 октября 2018

В это воскресенье вечером мы разбирали с детьми игрушки и набрали два пакета сломанных, которые решили выкинуть. Вера попросилась со мной выкинуть мусор. Мы оделись и вышли на улицу. Было прохладно, но, выкинув мусор, я захотела прогуляться и спросила у Веры, хочет ли она со мной. Она обрадовалась моему предложению, и мы пошли в Лопухинский сад. Было красиво – желтые фонари просвечивали сквозь осеннюю листву, их причудливо оттеняли кроны деревьев, а фонари на противоположном берегу Невы отражались в воде длинными белыми дорожками.

На обратном пути я подумала: завтра понедельник, и Вере предстоит провести полдня на продленке, ведь я выздоровела и выхожу на работу, у меня не будет возможности забирать ее после обеда. А у Веры сложилась неприятная ситуация с женщиной в школе, которая водит их на обед и сидит с ними на продленке. Зовут ее Ираида Алексеевна – невысокая пожилая женщина. Я встречалась с ней пару раз и видела, как она громогласно объявляет детям строиться, не шуметь, а тем, кто не слушается, не стесняется выговаривать: «Ты что, глухой? Не слышишь, что ль? Я же сказала встать в строй и не разговаривать!»

Ну и, конечно, Вера быстро среагировала на этот ее тон и приняла его на свой счет, рассказав в слезах мне в прошлый понедельник, как Ираида Алексеевна не разрешила ей сходить в буфет купить булочку, из-за чего Вера осталась голодной. Тогда я пыталась советовать Вере, что, возможно, стоило быть настойчивее, объяснить воспитательнице все еще раз, но Вера ушла в себя, объявив, что не хочет оставаться на продленке, да и ходить в школу тоже.

Тогда вечером я позвонила классной руководительнице и рассказала про сложившуюся ситуацию, попытавшись выяснить, какие у них порядки и в какой момент Вера может успеть сходить в буфет. Классная руководительница Наталья Владимировна ответила, что поговорит с Ираидой Алексеевной, но, скорее всего, Вере ничего не запрещали, а у Ираиды Алексеевны просто тон такой.

И вроде бы после этого разговора в течение недели все было хорошо, но в пятницу, вернувшись со школы, Вера начала капризничать на пустом месте и на мой вопрос: «В чем дело и почему из-за какого-то пустяка столько капризов?» – Вера зарыдала, сказав, что Ираида Алексеевна не послушалась Наталью Владимировну и все равно отругала Веру, запрещая ей идти в буфет.

В тот же вечер я, конечно, снова позвонила классной руководительнице, и она пообещала еще раз поговорить. Но я поняла, что вряд ли это поможет, даже если Ираиду Алексеевну уволят, потом найдется какая-нибудь другая Ираида Алексеевна, которую Вера будет бояться и из-за которой будет не хотеть ходить в школу, в университет, на работу. Именно это мне захотелось донести до Веры.

На следующий вечер, когда мы вернулись домой и Вера зашла ко мне на кухню, я сказала, что хочу поговорить с ней. И присев рядом с ней, начала свою попытку: «Понимаешь, Вера, ты не хочешь оставаться на продленке из-за Ираиды Алексеевны, но не будет ее, найдется другая женщина, которую ты будешь бояться. Помнишь, в садике были Ольга Владимировна и Надежда Александровна? Мы тогда ушли из этого садика, но потом в дежурном садике была тоже строгая воспитательница, и оттуда мы ушли. И вот сейчас в школе эта Ираида Алексеевна. Такие женщины будут попадаться постоянно, пока ты не научишься с ними общаться, не научишься спокойно реагировать на их замечания».

Вера выслушала, но у нее «пошел протест», и она сказала: «Я не хочу учиться общаться с ними, я просто не хочу ходить на продленку». Я попыталась еще раз: «Ну не будешь ты ходить на продленку, будешь пропускать дополнительные занятия, которые тебе нравились, помнишь, ты рассказывала, как здорово было на рисовании, на музыке. Вместо этого ты будешь сидеть дома одна и ждать, когда мы с Борей придем из садика?» Но Вера уперлась: «Да, буду».

Я почувствовала, что начинаю раздражаться из-за того, что Вера на контакт не идет, и вряд ли мне удастся сейчас что-то донести до нее. Я озвучила ей, что чувствую протест и, думаю, дальше не стоит продолжать разговор. На что Вера снова запротестовала: «Нет, стоит продолжать разговор, мама, говори!» И я начала снова: «Вера, я люблю тебя и хочу помочь тебе, не стоит из-за таких людей лишать себя удовольствия ходить на интересные занятия, общаться с одноклассниками, гулять, в конце концов, на школьной площадке». Но Вера снова начала возражать: «Мне не интересно там, не интересно на занятиях, не интересно с одноклассниками, они все скучные и площадка дурацкая, скучная».

И я почувствовала такое раздражение и страх, что Вера может закрепиться в этой установке и всю жизнь обвинять все и всех вокруг в своей неинтересной и от того несчастной жизни, что не сдержалась и выпалила: «Ну конечно, Вера, можно всю жизнь жаловаться, что все вокруг неинтересное – занятия, площадка, одноклассники, и всю жизнь прожить, скучая и жалуясь на все. Очень много людей именно так и живет. А есть люди, которые в самом скучном находят что-то интересное или придумывают его сами, они в самых, казалось бы, безысходных ситуациях находят выход и делают свою жизнь насыщенной, интересной и очень радостной». И даже вспомнила фильм «Побег из Шоушенка», пообещав Вере показать его, если она захочет.

Но все было бесполезно, Вера упрямо топнула ногой, сказав: «Не хочу смотреть фильм, он плохой». Тогда я, окончательно потеряв надежду что-то донести, сказала: «Хорошо, Вера, как хочешь. Я все равно буду любить тебя, как бы ты ни решила жить. Я пойду, мне надо готовить кушать». Тут закипел суп на плите, я вскочила, схватив крышку, она начала выпадать у меня из рук, я от страха громко крикнула, бросив ее в раковину. Вера убежала в комнату. А я подумала, что меня пора сдавать в психушку. Потом успокоила себя, подумав: «Ничего страшного, это мои эмоции. И это Верин выбор, не хочет ходить на продленку – значит найму няню, чтобы забирала ее после обеда и приводила домой». Но настроение у меня, конечно, испортилось.

На следующее утро, проводя ее в школу, я сказала ей, глядя в глаза, что верю в нее, люблю ее и знаю, что у нее все получится и она справится.

А вечером, забирая ее с продленки, у меня состоялся разговор с самой Ираидой Алексеевной, которая прибежала и начала мне доказывать, что не ругает Веру, но и не пускает детей к буфету, потому что переживает, что у буфета их затопчут старшеклассники, что часто у них мало времени и они не успевают. Я отвечала ей спокойно, объясняя, что Вере важно и нужно сходить в буфет.

Тогда Ираида Алексеевна рассказала, что некоторые дети не ходят покупать обед, а идут сразу в буфет и там покупают булочки и пирожки. Я ответила, что это наши деньги, и мы сможем с Верой договориться, на что их тратить. Напоследок Ираида Алексеевна сказала, что сегодня не узнала Веру, ей показалось, что она какая-то смелая и шустрая.

Я не сразу поняла, что она имела в виду, лишь идя домой, когда Вера рассказала случай с продленки, я поняла, о чем она. Случай был вот какой: Вера раскрашивала на продленке свои раскраски, и тут Ираида Алексеевна почему-то сказала детям убрать все в рюкзак. На это Вера возразила, что хочет раскрашивать дальше, но Ираида Алексеевна все равно настаивала. Вера озвучила во второй и третий раз свое желание, ведь ей тогда нечем будет заняться, но учительница твердо стояла на своем, и Вера послушалась. Дальше они сидели тихо, разговаривали с подружкой о любимых мультиках, пока за ними не пришли.

Меня, конечно, возмутило, что им не разрешают заниматься тем, что им нравится, тем более простым раскрашиванием. Но я очень обрадовалась Вериной решительности и смелости, ведь она смогла три раза озвучить свое желание. Я похвалила ее за это.

Вечером я снова позвонила Наталье Владимировне и твердо сказала, что Вера будет покупать еду в буфете, рассказав случай с раскрасками и больше акцентируя внимание на Вериной решительности, а не на запрете Ираиды Алексеевны.

И классная руководительница тоже похвалила Веру, рассказав, как тоже приятно удивилась сегодня, когда увидела, как Вера громко и уверенно на указание Ираиды Алексеевны достать тетради и доделать, что не успели, заявила, что она уже все сделала. И даже на просьбу учительницы показать тетрадь Вера не растерялась и показала, после чего ей уже ничего не оставалось, как только похвалить Веру.

Услышав это, я очень порадовалась за Веру, поблагодарила классную руководительницу и попрощалась с ней. А потом побежала хвалить Веру, сказала, как горжусь ей, какая она молодец и умница, как я рада ее смелости и решительности.

Почему я так радуюсь таким, казалось бы, простым вещам? Потому что Вера, как и я, – нерешительная, и нам сложно отстаивать свои желания. Видя эту нерешительность в Вере, я понимаю, к чему это может привести в будущей жизни. Поэтому я очень радуюсь и поощряю любую ее попытку решительно заявить о своем желании.

Поездка в детскую стоматологию.

16 октября 2018

В понедельник вечером у Бори заболел зуб. Я дала ему обезболивающее и договорилась, что завтра утром мы поедем в стоматологию. Это уже был второй раз в этом году, когда мы ехали с Борей в стоматологию, прошлой весной ему уже удаляли зуб, и тогда ему было не столько больно, сколько страшно. И в этот раз у меня был страх, что он не даст себе сделать обезболивающий укол и придется ехать в больницу удалять зуб под наркозом, чего мне, конечно же, не хотелось совсем.

Утром мы доехали до клиники на такси, но как только мы вошли в стоматологию, Боря сразу сказал, словно вспомнив: «Мама, только не укол, я не хочу делать укол».