Все мои дороги ведут к тебе. Книга первая

– Это лишнее. Я благодарна вам за поимку моей шляпы, но представляться не буду, – заявила она. Еще не хватало, чтобы он где-нибудь проговорился о встрече с ней!

Они сидели довольно близко – на расстоянии вытянутой руки. Она – босиком, в мокром и местами испачканном в песке прогулочном платье, с раскинутыми по плечам волосами, заколотыми невидимками под шляпкой. Он – вполоборота к ней, согнув ноги в коленях и обхватив их сильными загорелыми руками, с едва заметной насмешкой внимательно наблюдал за ней. Под его взглядом она вновь почувствовала себя неловко: Мариам была бы в ужасе от того, в каком виде она предстала перед незнакомым мужчиной.

Но, кажется, его это ничуть не смущало. Он был довольно привлекателен, снова украдкой отметила она и с досадой на себя отвернулась. А выразительные брови и аккуратная бородка ему очень шли – снова мелькнуло в голове, от чего Саша нервно дернула ленту шляпы. И кстати, – она с интересом вскинула на него глаза, – произносил слова довольно быстро, не растягивая, совсем не так, как говорили здесь, на Кавказе.

Разглядывая его из-под полей шляпы, она вдруг решила, что останется. Совершенно невероятная мысль пронеслась у нее в голове: его имя ничего ей не говорило, а его спонтанное путешествие сюда выдавало в нем всего лишь любопытного туриста. Значит, он явно не был знаком с отцом, и он явно был не отсюда! А потому можно не беспокоиться: никто и не узнает, что она с ним говорила, а главное, ей ведь не надо производить на него впечатление. О, небо! Неужели можно заговорить с мужчиной и при этом быть собой?! И, удивляясь сама себе, Саша деловито сказала:

– Имейте в виду, позволите себе что-то лишнее, я буду громко кричать. И еще: я довольно быстро бегаю и сильно кусаюсь.

Эти слова вновь заставили его рассмеяться. Саша с досадой отвернулась, а Шацкий с еще большим интересом принялся ее разглядывать.

– Отлично, значит, вы все-таки решили остаться? Чудесно… Не хотите представляться? Что ж, дело ваше, мне довольно и того, что я вижу.

– И что же вы видите? – спросила она не без иронии и решительно посмотрела ему прямо в глаза.

Он насмешливо улыбнулся и вновь вытянулся на песке, закидывая локоть над лицом от солнца.

– Я вижу довольно очаровательную юную особу, которая по какой-то причине прячется здесь от всех, но при этом, – он взглянул на нее из-под локтя, – совершенно неприлично разглядывает незнакомого ей мужчину.

Саша поправила шляпку, пытаясь так руками прикрыть вспыхнувшие щеки, и не желая поддаваться на его провокации, прямо, без обиняков, в лоб спросила:

– Итак, вы – русский?

Он усмехнулся.

– Это вас удивляет? – он полулежал вполоборота довольно близко, глядя на нее неотрывно. Ее мокрая шляпа была тяжела, ленточка впивалась в подбородок. – Да, юная леди, я русский, приехал сюда по делам. Ненадолго… М-мм, а я могу задавать вопросы в этой игре? – он подтрунивал над ней, явно получая от этого удовольствие. Но она решила не подавать вида. Ей самой стало интересно: насколько она вообще способна выдержать разговор с мужчиной? Опыта в таких беседах у нее совершенно не было.

– Можете, – снова согласилась она и тут же поспешно добавила: – Но если вопрос мне не понравится, я не буду отвечать, – она метнула на него взгляд. – Задавайте.

– Почему же вы здесь и совершенно одна? – спросил он без раздумий.

– Потому что люблю быть одна. Это место – мое любимое: здесь обычно никого не бывает…

– Вот ведь, а? – он подтрунивающе улыбнулся.

– Моя очередь, – Саша делала вид, что не замечает его насмешек. – Где вы так ловко научились плавать? – она вновь поправила ленту на шее от шляпы и развернулась к нему, вынув ноги из воды в песок, откинулась назад, упершись на руки, чтоб лучше его видеть. В этот момент их ноги невольно соприкоснулись, от чего Саша отчаянно вздрогнула и быстро отодвинулась, снова заливаясь краской с головы до ног, отчаянно злясь на себя за этот румянец.

Явно заметив, как она отпрянула в сторону, смутившись, Никита продолжал с улыбкой:

– Я вырос на Волге, там все умеют плавать. К тому же, я часто путешествую, в том числе в глухие леса, где много весьма полноводных рек, там этот навык очень часто нужен.

Под его взглядом Саше стало не по себе. Она отвернулась, не понимая, что она вообще делает: зачем она сидит в этом пустынном месте с каким-то неизвестным человеком? Встать и уйти? Что бы сказала на это мама?!

Возникла странная пауза.

Странным было абсолютно все: вечереющее небо имело сложную расцветку от темно-голубого к розоватому, само море темнело на глазах, а волны увеличивались. А Саша, – подумать только! – впервые в жизни так близко и так долго находилась в обществе незнакомого мужчины. Еще месяц назад она с трудом бы могла себе это представить. Да что месяц, утром сего дня это было немыслимо!

– Вы – путешественник или ученый? Раз много ездите, – продолжая сидеть, спросила она, снова бросив на него взгляд. Не так она представляла себе ученых.

– Ну, ученый – это громко сказано, – он рассмеялся. – Скорее искатель. Я езжу по работе, людей ведь надо контролировать, ну, немного занимаюсь исследованиями, а для этого приходится отправляться в новые неизведанные места… Пожалуй, моя очередь. О чем думает прелестная незнакомка, находясь в таком уединенном месте?

Она метнула на него взгляд.

– Много о чем. Разве девушка не может думать?

– Конечно, может. Отсюда и мое любопытство: какие же мысли гонят юную особу сюда, на камни и под грохот моря, в совершенное одиночество? Наверняка, ваши родители не в восторге от ваших… мм-м… исчезновений.

Саша пожала плечами и перевела взгляд на море. Но после довольно долгой паузы все-таки задумчиво сказала:

– Глядя на эту стихию, с одной стороны, приходит в голову, какой крошечной песчинкой является человек в этом громадном мире. Но, с другой, – она глубоко вздохнула, как бы набираясь смелости, и тише добавила: – Так хочется верить, что раз ты есть, значит, не просто так пришел в этот мир. Наверное, у каждой жизни должно быть какое-то предназначение…

– И о каком же предназначении мечтает ваша душа? – с улыбкой спросил он, наблюдая за ней.

– Вам, правда, интересно? – она скользнула взглядом по его лицу, невольно удивляясь своей откровенности. Она видела, что ее слова забавляют его, но почему-то эта игра затягивала и ее.

– Мне, правда, интересно, о чем думает юная леди, – он видел, как она слегка опустила ресницы, а щеки ее сильнее зарумянились: и даже не от смущения, а от мыслей, которые роились в ее голове. – Так что же?..Поделитесь, или ваши учителя навсегда отбили в вас желание делиться своими мыслями?

Она бросила на него быстрый взгляд. Потешается? Или он действительно хочет узнать, что у нее на уме?

– А вы не будете смеяться?

– Честное слово! – он театрально приложил руку к сердцу. – Прошу вас. Ведь нет ничего дурного в том, чтобы обмениваться мыслями, не так ли? При этом, заметьте, я даже вас не знаю, а значит, ваша откровенность останется между нами, ваши слова уедут вместе со мной: ту-тууу…

Она невольно улыбнулась, вскинув глаза на морскую даль, и внезапно, удивляясь сама себе, тихо сказала:

– Я мечтаю о том, чтобы самой распоряжаться своей судьбой. Мечтаю осмелиться и поставить отца перед фактом, что хочу уехать в университет. Почему принято считать, что женщина не может ничего решить? – она взглянула ему в глаза. И вдруг горячо выпалила: – Я не понимаю, почему в моей жизни за меня все решают другие: где мне учиться и сколько, что мне надеть, как уложить волосы, какое украшение приколоть на платье, с кем говорить можно, а с кем нельзя? Но почему, почему в этом мире все разрешается мужчинам и ничто не позволяется женщинам? Вот даже сейчас… Я беседую с вами. Что в этом такого? Но ведь если нас увидит, например, мой отец или мои братья, быть беде. Они непременно решат, что моя жизнь уничтожена, что я опозорила семью, – она нервно дернула ленту на шляпе, которая сильно впилась в подбородок. Ее щеки пылали, она была взволнована. Еще бы! Она никогда никому не озвучивала таких мыслей!

– Ну, будьте милосердны, – мягко сказал на это Шацкий, – если бы я увидел свою… м-мм сестру вот так сидящую в обществе незнакомца где-то у черта на куличках, я бы тоже, наверное, встревожился.

– Какие глупости, – она задумчиво посмотрела ему в глаза, чувствуя, что опять краснеет, и вдруг очень серьезно сказала: – Знаете, мне рекомендовали поступать в университет. Мне легко давалась учеба, и я с радостью хочу ее продолжить. Но мой отец против. Он считает, что его дочь не должна работать, а значит, я никогда не смогу сделать что-то большее! Почему от женщины ждут безмолвной покорности? Я считаю, что это меньшее, что нужно в современной жизни.

Он смотрел на нее с блуждающей улыбкой. Почему-то это вызвало досаду, и Саша отвернулась. Зачем она все это наговорила? Дуреха, душу открыла первому встречному! Ду-ре-ха! Волосы слегка выбились из-под шляпки, а голые розовые стопы во время своей пылкой речи машинально поджала и уперлась ими о камень. Он бросил едва уловимый взгляд на ее голые щиколотки, заметив, как она вспыхнула, быстрым движением прикрыв их мокрым подолом.

– Так вы – суфражистка? – он с улыбкой поглядывал на нее. Она не взглянула на него после этих слов, подумав, что отец ее даже слова-то такого не знает, а если бы услышал, что его дочь кто-то так назвал, непременно решил бы, что это оскорбление. – Ну, сегодня многие женщины поступают в университеты и преподают. Может, ваш отец со временем изменит свое мнение? – пытаясь поддержать ее, спросил Никита. Она молчала, не глядя на него. – Позвольте, я тоже выскажусь? – и, не дожидаясь ее ответа, продолжил: – Безмолвная покорность привлекает недалеких мужчин. Намного интереснее общаться с умной и независимой женщиной. Вы слишком юны, чтобы стремиться сломать устоявшиеся правила, но вы на верном пути. С вами довольно интересно беседовать… Только одна малюсенькая ложка дегтя. Видите ли, милая леди, я много путешествую, встречаюсь с разными людьми, в том числе с дамами. Так вот, сколько бы я ни знал женщин, стоит им стать матерью, обзавестись мужем и домом, куда-то вся эта прыть свободной и независимой женщины девается. Став женой, женщина сама теряет интерес к книгам, к свободному размышлению, пытаясь стать частью мужа, совершенно растворяясь в нем. Становится скучной и неинтересной, сведя весь свой интерес к кухне и детской.

– Ну, ведь есть женщины, добившиеся успеха в науке, в общественной деятельности. Неужели это ничего не значит? – она возмущенно посмотрела на него.

– Да, но часто это – жалкие барышни в синих чулках, старые девы, которых и женщинами-то сложно назвать, – спокойно сказал он.

– Значит, вы тоже считаете, что этот успех – ничтожен?

– Зачем так сурово? – он рассмеялся. – Пока вы юны и мечтаете о независимости – вы интересны и привлекательны, какой бы блажью вы не занимались: преподаванием, коммерцией или музицированием. Но все дамы непременно мечтают выйти замуж, а потом – пеленки, мужнины интересы – и все, пропала пташка! И хоть сколько надувайте свои милые губки, дамы сами себя с радостью теряют в замужестве. Так стоит ли тогда столько времени тратить на университет?

– Блажью?! Ну, знаете, блажь – это считать, что все завязано на вас, мужчинах! Это просто возмутительно! – она более чем возмущенно смотрела на него, не обращая внимания на пылающие щеки.

Он все так же насмешливо улыбался, глядя то на нее, то на море, наконец, спокойно произнес:

– Вы не можете отрицать, что наш мир принадлежит мужчинам. Конечно, многое меняется. Например, в Штатах женщины намного более свободны. Но что такое свобода? Рассуждать? Делать выбор самой? Поверьте, чаще всего дамы путают свободу с откровенной пошлостью. Вы-то чего хотите? – он в упор посмотрел на нее.