Метро 2035: Ящик Пандоры

– Не-е, – скривился Макс, – днюху Коляна праздновали… не до еды. Спасибо, теть Клав.

Тетка Клавдия по прозвищу Гермодверь к ним с Серафимой после смерти отца всегда как-то с заботой относилась, накормить-приодеть всегда пыталась. А прозвище такое заработала то ли из-за странно отгнивших зубов, то ли из-за толпы мужиков, через нее прошедших, точно Макс Белявский не знал. Да ему и неважно было. Помня ее добро, Адвокат по возможности и в благодарность то скидку с налога устроит, то и вовсе дани с нее не возьмет, а нагрузит на лишний патрон других барыг, добром нужно платить за добро, и злом вдвойне на зло – это он выучил крепко.

Проходя мимо огромных прокопченных чанов с булькающим густым супом с плавающими темно-синими кусками картошки, Адвокат унюхал сладковатый, чуть тягучий, тающий во рту аромат шипящих и капающих жиром кусков мяса на углях.

– Ай, Максим-афянде, падхади дарагой, баряшек кющать будем! – ощерился золотыми фиксами под породистым носом и крысиными усами верзила-шашлычник. Белявскому есть не хотелось от слова совсем, но перед жаровней все же остановился, подозрительно разглядывая уж больно жирное мясо.

– Баймурза, а барашек-то мутантский у тебя, – хохотнул Макс, – хрюкал перед смертью!

– Ти што! – уязвленный в самое сердце вскинулся двухметровый татарин, – мамой клянусь, барашек – чистый халяль!

– Ну-ну, – усмехнувшись в кристально честные глаза шашлычника, Максим отправился дальше.

– Максим, а ти што на бой сматрэть не пойдеш? Я вот работа Саиду сдам и пойду.

– Бой? А, точно! – вспомнил Максим, совсем он с этим брамином забыл про кулачный поединок.

– Бывай, Баймурза, – обойдя лоток с точильщиком ножей и покинув рынок, он свернул из основного тоннеля в небольшое техническое ответвление, где уже издали слышались азартный гомон зрителей и хлесткие удары.

Арена – сжатое с боков помещение, сбойка, соединявшая основной туннель ветки метро с вентиляционным. Под два десятка человек, облепив решетки, активно наблюдали мордобой, сопровождая особенно смачные удары громкими возгласами. Макс протолкался поближе к арене, дрались Сашка Еж и какой-то залетный дрыщ. Сашку Макс знал: из местных, крепкий пацан, рослый. А второй, несмотря на худобу, обладал длинными руками и на близкую дистанцию Ежа не подпускал.

– Давно машутся? – Макс поинтересовался у ближайшего зрителя в фуфайке на голое тело.

– Да минут пять как.

«Солидно», – решил Белявский, глядя как Еж теснит дрыща к клетке, активно выбрасывая правую руку и тут же срабатывая «двоечкой», правда, долговязый будто просчитывал маневр заранее и отбивал все удары. Сашка Еж вдруг выкинул лоукик, отсушив долговязому правую ногу, тот, было, уже потерял равновесие, как тут же ударил длиннющей рукой Ежу по ребрам. Толпа взвыла, кто от удовольствия, а кто и крыл матом рукожопа Ежа и сделанную на него ставку.

Макс пошарил в кармане, выудив на свет пяток «семерки», поискал горластого зазывалу с пачкой бумажек-квитанций, но передумал делать ставку:

«А вдруг просру?» – легких денег у Белявского как-то не случалось. Да и было в сегодняшнем бое что-то не так, бойцы дрались уже довольно долго, и каждый успел уже прощупать соперника. Чуйка подсказывала, что этот балет закончится херней, и точно!

После короткого катания по бетонному полу бойцы разошлись в разные углы, Еж устремился на дрыща, то ли с разбега хотел засандалить ногой в живот, то ли удар с разворота – непонятно, запнулся на ровном месте и напоролся точнехонько мордой на кулак! На секунду повисла тишина, а затем разгневанные проигрышем зрители стали трясти решетки, чтобы самолично распечатать для безуспешно пытающегося подняться с пола Ежа свежий бочонок звездюлей. Включилась охрана ринга, и всех разогнали дубинками.

Макс порадовался, что не сделал ставки на бой, один хрен он бы не собирался ставить на залетного дрыща и сто процентов проиграл бы. И заодно решил провентилировать идею: а не крысятничает ли под носом Короля господин Еж? Такое спускать нельзя.

Вернувшись обратно на станцию, прислушиваясь попутно, о чем говорят люди, а говорили в основном про бой, Макс дошел до брезентовой палатки над которой красовалась странная масляная лампа на семь огоньков и здоровенный, явно под мутанта сшитый, башмак. Макс постучал, откинул полог и вошел, в нос тут же ударил тяжелый дух дубленой кожи, нестиранных носков, воска и топленого жира.

– Здравствуйте, Соломон Моисеевич.

– И вам не хворать, Максим, – старик с абсолютно белой головой поднял взгляд за толстыми стеклами очков на гостя. – Как ваше здоровье, как дела у вашей девочки?

– Да все в порядке…

– Может, чаю? – предложил старик, умудряясь одновременно прошивать чей-то ботинок закрепленный на колодке и говорить.

– Не, мы тут праздновали… не стоит.

– Аа-а, понимаю, сам был молод. Давно. Но вы не пришли к старику просто так, верно? – хитро прищурился дед, проталкивая толстую нитку через три слоя свиной кожи и поддевая петлю шилом.

– Есть такое. Про бой слышали?

– Такому старику, как я, только и остается как слушать, что говорят другие.

– Есть мнение, что Сашка Еж лег. Можете разузнать?

– Молодой человек, если старый одессит что и может, так это разузнать, – лукаво усмехнулся башмачник, ловко скрутив хитрый узел и сплавив концы толстой капроновой нити над свечой, – я отправлю к вам Изю.

Максим вышел от башмачника уверенный, что старик не подведет, ведь Соломон Моисеевич не только лучший башмачник, но и тот еще шпион со своей миниармией из сирот и беспризорников, которых он подбирает и воспитывает как своих детей.

Насвистывая мотивчик блатной песенки, Адвокат уверенно направился к заведению с размалеванной вывеской на входе «Бар у Мойши».

Заведение, конечно, так себе. Уже с порога бар встретил Максима ядреной смесью свежего перегара и несвежей блевоты. Источник последней, кстати, лежал в собственной луже чуть в стороне от выхода и счастливо пускал ртом пузыри на каждом выдохе. Белявский скривился, смерил взглядом вышибал – братьев Щербатого и Молотка, подпиравших стены чуть поодаль, и шагнул к распиленной повдоль лакированной дверце шифоньера, заменявшей барную стойку.

Даже по меркам метро здесь было темно, и пара масляных ламп, чадящих и плюющихся искрами под самым потолком, проблемы не решали. Народу собралось немного, трое явно не местных типов, воровато поглядывая на Максима, о чем-то перешептывались, зачерпывая ложками из стоящей посреди стола сковородки, самый тощий из них при этом громко чавкал. Остальные четыре столика – катушки от кабеля – сиротливо ютились в дальнем углу.

– Ой-вэй, Максимчик, я-таки гад вас лицезгеть! – коверкая слова, бармен, и по совместительству хозяин гадюшника, поправив безрукавку, придвинулся к стойке. – Вам таки налить? За счот заведения естестгвенно. И, кстати, таки имею до вас – почти начальника – дело. Вас интегесует?

Перед Максимом из воздуха появился граненый почти чистый, но отколотый с одного боку, стакан, наполненный чем-то желтовато-мутным едва ли на донышке – тараканам на опохмел и то не хватит. Перебивая окружающую вонь, в нос остро пахнуло грибной сивухой.

Этот бар Адвокат откровенно не любил, и дело вовсе не в том, что место уж больно мутное – пьяных здесь частенько обирали, и ходили слухи, что обирали насмерть, – и не из-за того, что эта рыгаловка самая дешевая из всех дешевых, так как и без того дурное пойло разбавляли безбожно. Нет. Просто хозяин был полнейшей гнидой. И сейчас, делая вид, будто Максим пришел за просто так, эта сволочь, косящая под еврея, как всегда ломает комедию вместо того, чтобы просто заплатить.

– Мойша, патроны гони. Король не любит должников.

– Я вам заявляю, что ви таки точно антисемит! Отбираете у бедного евгея его скогбные деньги, пускаете голодных детишек по мигу… – заливался притворными слезами хозяин, вскидывая длинные костистые руки, тряся приклеенными пейсами на вполне рязанском курносо-конопатом лице. А над Максом тем временем нависла глыба Щербатого, одного из братьев-громил.

Макса Белявского по кличке Адвокат жизнь научила всегда бить первым. Не раздумывать, а надо ли, не мять яйца, взвешивая все за и против, просто бить. Иначе будут бить уже его самого, ногами и насмерть.

Сивуха вместе со стаканом полетела в лицо Мойши, удачно попав в глаза. Макс присел, пропуская над головой пудовый кулачище вышибалы, и не глядя ударил согнутой рукой назад – локтем в пах. Сдавленный вдох и восклицание Щербатого «сука по яйцам!» подтвердили попадание. Справа загомонили, вскакивая с мест, трое мутных посетителей. Затопал от дальней стены второй вышибала. Верный кастет, будто живой, перетек из рукава, пальцы привычно скользнули в собственноручно проточенные отверстия. Спокойная тяжесть стали приятно отдавала теплом в правый кулак.

Макс вскочил из приседа пружиной, отправив двухметрового верзилу в полет коротким хуком в челюсть левой – грохот упавшего «шкафа» Белявского уже не беспокоил. Сбоку что-то вякал Мойша, протирая тряпкой глаза. Второй вышибала с рыком кинулся вперед.

Быть большим и тяжелым хорошо против таких же больших и тяжелых. Но Белявский оказался мельче, ловчее и легче, потому летящую тушу Молотка с выставленным для удара кулаком он пропустил мимо, просто шагнув в сторону, и догнал кастетом в затылок с правой. Труп с размозженной головой по инерции проломил хлипкую стойку и со звоном бьющихся бутылок повалился за прилавок. Макс стрельнул взглядом по сторонам, давешняя троица выпивох, готовая к драке, скучковалась в углу, выставив ножи и заточки.

– Пшли на хер, – сквозь зубы бросил Макс, кивнув на выход. Пришлые оказались не дураками и последовали по адресу. Проконтролировав валяющегося в отрубе верзилу пинком по ребрам, Белявский оглядел помещение – мало ли – и, щербато улыбнувшись, вытянул из-за стойки причитающего Мойшу.

– Ну, сучара пархатая, думал мордоворотов на Адвоката напустить, да?

Бармен, прикинувшийся тряпкой, вдруг встрепенулся и ткнул, метя в грудь, длинным ржавым ножом, который Макс отбил в сторону, от души приложив Мойшу кастетом в живот.

– Зря, Мойша. Зря. Утюгу глянулась твоя рыгаловка. Ты помнишь Утюга Азарова?

– Д-да, помню, – держась за живот, сдавленно проблеял бармен. – Но у меня нет денег, нет патронов! – больше не коверкая слова, как прежде, выпалил хозяин.

– Ты сколько патронов Королю задолжал, полсотни? Это много. И это неуважение к пахану. Мой… хотя какой ты Мойша? Миша, ты знаешь, были еще до войны такие братки, «Якудза» назывались. Ты старше меня, должен помнить. Так вот, за каждый косяк перед ихним паханом, браток в качестве извинений, ну и чтоб авторитет перед пацанами удержать, палец себе отрезал. За косяк по пальцу. Сечешь, пархатый?

– Н-не… ненада! – дернулся Михаил, но тут же захлюпал разбитым в кровь носом и шлепнулся на лежащего в проходе Молотка.

– Надо, Миша. Надо. – Максим положил оставшийся кусок дверцы от шифоньера на место стойки, вытянул визжащего, как свинья, Мишу поперек, выпростав его руку из засаленной рубашки.