Атлантида. В поисках истины. Книга пятая. На перекрестках дорог

– Сказываются цыганские корни. Ромалы, мы ромалы! Ну, предложи что-нибудь? Денег ведь у тебя нет?

– Что за деньги? – Тиренций был серьезен.

– Сольды, франки, тугрики – вот денежки. Слаще пряника, дороже девушки… – придумывал на ходу Фидель.

– Золотые монеты, серебряные, медные. Слитки можно разделить на мелкие части, одинаковые по весу, и назначить им цену. Одна монета – корзина винограда. Две – кувшин вина, три – овца… – говорил Рамон, прибирая золотишко, полученное его торговцем за товар.

– На монеты можно ставить царскую печатку, чтоб засвидетельствовать их достоверность!

– Хитро. Нужно собраться с купцами, как с вашими, так и нашими, чтоб обмозговать этот вопрос, – скептически посмотрел Тиренций на Рамона, прибирающего золото в кисет.

С трудом расчищая холмы от зарослей тёмного леса, этрурии постепенно запускали солнышко на пастбища и пашни. И некоторое время спустя они, трудолюбиво очищая скупую землю от камней, освоили эти леса и холмы, а вместо нищенских деревянных хижин начали строить сооружения в пример тем, троянским.

Тиренций совершил своё путешествие к Геркулесовым столбам, и привез хороший племенной скот, рассказав о своем путешествии Рамону. Фидель «уснул», и Рамон, несколько одинокий в своем бессмертии, услышав рассказ Тиренция, раскрыл ему своё происхождение.

– Мне тоже уже лет сто назад как двадцать исполнилось, – огорошил его троянец.

– Кто же твой отец?

– Дедушка звал его Гектор, а мама Базилус.

– Базилус? Базилус. Тот самый Базилус, который ушел с Атлантиды первой экспедицией?

– Тебе виднее! – улыбнулся Тиренций.

– Если Атлантида снова там, как ты говоришь, я думаю, что можно попросить у них помощи. Они владеют технологиями в добыче и обработке металлов. Если атлантийцы нам помогут, а они должны помочь, то тогда мы сможем привести свои народы к рассвету. Я не силен в металлургии, а покупать металлы слишком накладно в наши времена. Поедешь, упомяни нас с братом. Буду очень благодарен. Мы живем здесь уже тысячи лет, а до сих пор особо не преуспели.

Прибывшие специалисты из Атлантиды смягчили удар временем и вывели этруриев на новый этап эволюции, а после подтянулись и итальянцы. Тиренций привёз с собой Эвридику, которая уже лет двести назад вернулась в Атлантиду. Братья восторженно смотрели на неё, как на богиню. Долго расспрашивали и навещали чуть ли не ежедневно, пока Тиренций и Эвридика не пригласили их на свадьбу…

Казалось, братья были расстроены, но старались не показывать виду. Не досталась ни кому…Рамон потерял дорогу на ту сторону Тибра, не желая видеть Эвридику рядом с Тиренцием. А Фидель…Фидель и Тиренций постоянно что-то чертили, планировали и мечтали. Все созданные ими объекты возводили в Этрурии.

Рамон тяготел к простой деревенской жизни, но при этом жестко правил. Фидель, склонный к искусству и поэзии, командовать не умел, и часто его решения приводили к регрессу. Братья периодически ссорились на почве разногласий, но быстро остывали – они любили друг друга и не могли себе позволить ненавидеть.

Через сто лет Фидель всё же заложил первый камень в основание величественного города, построив на холме Палатин усыпальницу для Рамона.

– Здесь будет город. Не хуже этрусского, а даже лучше! – торжественно объявил довольный Фидель на церемонии возложения Рамона в усыпальницу в 753 году. И принялся за строительство города.

Лишь когда Рамон очнулся ото сна, скромный Фидель уступил ему место правителя, а сам удалился, всё чаще пропадая на побережье. Он садился в лодку, брал в руки вёсла и долго грёб, поднимая и опуская вёсла, будто крылья большой птицы, и быстро уходил в море. Возвращался, как правило, поздно.

– И давно он занимается греблей? – поинтересовался Тиренций, глядя как Фидель покидает их и садится в лодку.

– Видимо. Ему даже прозвище дали – Ремо – весло. У него плохо идут дела со строительством. Он сильно переживает и отрывается на гребле. Правитель из него никакой, но нужно отдать должное – он много советовался со мной, и нам удалось сохранить порядок в стране, пока ты почивал. Кстати, а почему вы назвали холм Палатин?

– Мы вспоминаем здесь свою подругу – прекрасную, бледную девушку, по имени Палес, она была для нас чуть ли не божеством…Мы собирались построить небольшой дворец, храм, и посвятить ей. Палатин – собственно и есть дворец. Мы потеряли её по дороге сюда и долго находились в трауре. Невосполнимая потеря. И обрели вновь в лице Эвридики лишь благодаря тебе. Только вот Фидель опечалился ещё больше….

Мужчины долгое время молчали.

– Атлантида собирается покинуть древние времена и возвратиться в будущее. Всем нам нужно будет вернуться на остров.

– Когда?

– Нам сообщат.

– Нужно подготовить приемников. Так?

– Мой сын остаётся. Он вполне готов управлять государством.

– Управлять готов каждый, дело в умениях…Я найду приемника.

– Жаль, только мечта Фиделя построить город останется только на бумаге, – расстроено произнес Тиренций.

– Не думаю. Его мечта исполнится, главное, чтобы следовали задуманному плану…

Глава двадцать пятая. Вавилон

– Поверьте, если бы вы не вернули меня в Атлантиду, Вавилон существовал бы до сих пор! Судьба направляла меня, когда я покинул Атлантиду вместе с моими сторонниками. Мы все оказались не у дел, как вы помните, и хотели назло нашим противникам доказать, что всё делали правильно, – начал свой доклад профессор Вебер.

– Мы это уже проходили, уважаемый профессор Вебер. Наши таланты руководителей умирают вместе с нашим роком – сном Атланта. В это время в государстве происходит не весть что. Если на смену вам не приходит целая плеяда талантливых вождей, все усилия идут насмарку! Да и хорошее – враг лучшему. Моя любимая Хатусса тоже перестала существовать вслед за Вилусой. Вавилон же ещё ждет рассвета, – прокомментировал Базилус. Он знал о чем говорил, и слова его звучали убедительно.

– Да, вы, конечно, правы, Базилус. Я построил великое государство. Да, Вавилон несколько раз подвергался захвату и разорению во время «сна», но я столько сил и времени затратил на это моё детище!

– Вы добились неплохих результатов. Но, исходя из отчетов других членов вашей экспедиции, вы проявили изрядное упорство, сотрудничество с коллегами на начальном этапе уже не заладилось. И вы быстро растратили свой авторитет?

– Не правда. Со мной пошли люди талантливые и амбициозные, естественно, что они захотели власти и решили испытать свои силы, встав во главе других независимых государств. До этого мы долго жили в согласии.

– Всё испортила Вавилонская башня? – задал неудобный вопрос Тиренций.

– Вавилонская башня – это то строение, что сейчас называют руинами зиккурата Эттеменаки. Этому сооружению предназначалось стать усыпальницей. Как и другие «бессмертные» мы думали о своём будущем и хотели возвести надежное пристанище для «сна». Наши щедрые фантазии не оправдались. Проект зиккурата получился неудачным. Перибол в центральной части зиккурата не раз служил пристанищем во время «сна Атланта» для многих из нас, но сам зиккурат так и не был достроен. Постройка не раз разрушалась, но я хотел довести строительство до конца. Это и стало поводом для распрей. И разобщение языков, – сказал он и ухмыльнулся, – отнюдь не красивая легенда. Это правда. Наша команда была многонациональной – этот факт всем известен! Как и было принято при создании Института Времени, мы все говорили на баскском. После распри и последующем разобщении, люди отказались от объединяющего их начала, и каждый клан заговорил на своем языке – языке предков. Тем самым показывая мне язык!

Люди разбрелись в поисках новой государственности по всей территории Месопотамии, а я взял за основу аккадский, коли всё так получилось. Когда я проснулся, зиккурат уже почти полностью разрушился, и только благодаря этому остались нетронутыми сокровища, которые приберегает каждый «бессмертный» для новой жизни, чтобы не остаться без штанов и быстро подняться по иерархической лестнице.

Я не выбирал себе имени, но всем говорил, что у меня великие предки. Не важно кто я, главное, что мой предок велик – он построил эти стены и возвёл этот город! Меня так и стали звать – Хамураппи – предок велик. Мне понравилось это имя, ведь оно было не случайным!– засмеялся Вебер.

С таким именем я пришел к царю Вавилона Син-Мубаллиту. Я напомнил ему про тайный манускрипт, который переходит от одного царя к другому, и объявил, что проснулся. В доказательство показал ему ценные предметы из усыпальницы, говорящие о моём царском происхождении.

Его семья погибла во время последней эпидемии чумы, и он без всякого сомнения принял меня в качестве сына. Смешно, но правда: отцу шестьдесят, сыну полтинник. В Вавилоне объявили обо мне как о воскрешенном царе прошлого и приемнике. После этого Син-Мубаллит и получил своё второе имя – воскрешающий.

Амореи и каситы прошлись по Вавилонии, наводя хаос, и страна требовала реформ для возможности дальнейшего своего развития. Так появился кодекс Хамураппи. Жёсткая правовая система, необходимая для того, чтобы всё работало чётко, как часы! Я люблю порядок. И считаю, что многого добился. Без меня Вавилон придёт в упадок! – говорил Вебер с немалым апломбом, театрально повышая голос.

– Насколько я помню, рассвет Вавилона ещё впереди! К тому же нам не стоит менять историю. Пусть всё будет так, как и положено, – внёс завершающую разговор нотку Перес.

Глава двадцать шестая. Пророчество Сивиллы

Она давно уже была не молода. Поселившись в пещере с видом на море, близ города Кума, она долго думала: чем заработать себе на кусок хлеба и глоток вина. Время, когда она была главной жрицей храма Апполона прошло, и теперь она не годилась даже на то, чтобы подливать масло в лампады храма. Зачем жить тысячу лет, если в конце концов встретишься лицом к лицу со старостью, и не дай бог – слабоумием? Уже сейчас память её регулярно подводила, и, боясь растратить последние её крупицы, Дафна решилась писать мемуары.

Память предательски размывала границы и Дафна с трудом могла различать в своих воспоминаниях прошлое и будущее, а также ложь и фантазии, которых в её жизни было предостаточно. Часто ей казалось, что у неё две жизни, в которых живёт две разные Дафны.

Дафна будущего – молчаливая и сосредоточенная на науке женщина. Серая мышь, грызущая гранит истории, медленно, но верно. Никто бы не знал о ней, если бы мощные, прорывные доклады на крупных симпозиумах и международных конференциях. В мгновенье ока скромная, неприметная женщина превращалась в Нифертити от науки. Её голос притягивал тысячную аудиторию зала. Она умела восхищать!