Дровосек для Булочки

Терехова разрывало от негодования, эта… эта бля… даже слова нет культурного, чтоб назвать свою бывшую жену, которая была застукана под столом его же заместителя с его же, того самого заместителя, членом во рту.

И вот сейчас, спустя год, она наглым образом требует половину его, построенного на крови и поте, бизнеса.

Тварь.

Мол, она все это время думала и вот решила, что ей он нужен, и что если Семен не будет по-хорошему отстегивать ей денег, она пойдет в суд, и у нее есть некие документы, свидетельствующие о том, как он, честный бизнесмен, не выплачивал налоги и как засоряет окружающую среду.

– Тварь! Тварь!

Терехов схватил топор, взял чурку, начал ее раскалывать – со всего маха, на выдохе, так что удар отдавался во всем теле. Нет, он не позволит ей этого сделать. Он раздавит ее, как гниду, и своего бывшего друга, чьими словами она говорит, который был, сука, его заместителем.

Немного спустив пар, умылся снегом, зачерпнув его в рот, прожевал. Ничего, все будет хорошо, у хороших людей плохо не бывает.

– А ну, стоять! Что за побег из курятника?

– Я… я думала, что ты захочешь побыть один.

Сима мялась, она правда чувствовала, что после таких диалогов и реакции на них человеку необходимо побыть одному со своими мыслями. А тут она с «Оливье».

– Один я уже был целый год. Не хочу больше. Иди ко мне.

Несколько шагов, тяжелая ладонь на затылке, жаркий поцелуй, Терехов кусает губы Серафимы, проникая языком, бесстыже лаская и посасывая.

Перед глазами у Виноградовой мигают яркие огни гирлянды, а в голове песенка про пять минут.

«Господи, пусть так будет всегда!» – кому первому на ум пришла эта фраза, уже неизвестно.

Дровосек или принц?

– Семен, час остался, давай быстрее одевайся! Там, наверное, мясо уже высохло все в духовке.

Девушка подскочила с кровати, голая заметалась по комнате, Терехов улыбнулся, потянулся, довольный, как мартовский кот в декабре. Весь негатив от звонка и угроз бывшей жены выветрила Булочная Серафима.

Думал, что возьмет у елки, так просто – приспустит ее штанишки, освободит своего рвущегося в бой богатыря – и, как говорится, по полной программе, до алых кругов и фейерверка перед глазами.

Но сейчас Семену не хотелось быстрого и спонтанного секса, он хотел трогать, изучать тело девушки, делать так, чтоб она кричала от удовольствия и просила, нет, умоляла еще.

Терехов, оказывается, мог быть таким галантным в сексе. Что только свежий воздух не творит с людьми.

А Серафима не сопротивлялась, она позволяла все, вот словно в голове что-то щелкнуло, переключился тумблер. Железнодорожная стрелка перевелась, и скоростной поезд по имени «Семен» понесся по ее заржавевшим от времени и одиночества рельсам.

Это все он, точно, Сима была уверена, никому другому она бы в своей жизни такого не позволила, а ему все и вся она, до капли, до вздоха и крика.

Дурная, ой дурная баба.

Виноградова понимала, что потом станет лить слезы, рыдать, но это все будет потом, а сейчас она счастлива. Ведь так хорошо долго продолжаться не может, она знала по собственному печальному опыту. Кто-то всегда уходит, бросает, предает. Это пока ее самый яркий роман в жизни, кто знает, может, больше вообще ничего подобного не будет.

Сосед снова от нетерпения срывал с нее одежду. Но когда девушка осталась обнаженной, стоя на коленях, на широкой кровати, в полумраке спальни, остановился, словно любуясь ей, а Сима краснела.

Трогал аккуратно, водил медленно подушечками пальцев по коже, Терехов дурел. Готов был выть волком и вилять хвостом от удовольствия, от того, какая Булка гладенькая и нежная везде, сладенькая.

– Семен…

– Тихо… тихо… молчи.

Сима молчала, но это было выше ее сил, кусала губы, но стонала, когда мужчина вылизывал её грудь, сосок, нежно посасывая его покусывая. Его пальцы прошлись по половым губам, раздвигая их, а там она была уже вся мокрая.

– Вот же черт, девочка… такая влажная. Всегда такая, с ума сводишь.

Два пальца вошли во влагалище, несколько движений, Сима вскрикивает, а сама ласкает возбужденный член Семена. Но вот Терехов снова натирает клитор девушки, целуя ее, сжимая и оттягивая сосок.

Он слишком долго мучил ее и себя, менял позы, погружал член так глубоко, как только можно, наблюдая за этим, как маньяк, дурея еще больше от этой невероятно сексуальной красотки.

Семен позволил ей кончить два раза, а потом долго изливался теплой спермой на раскрытое лоно, размазывая ее по половым губам. Извращенец долбаный. У него никогда не было такой женщины, такой, чтоб он хотел ее постоянно, как подросток.

Но в то же время, за эти проведенные с ней часы, Семен чувствовал, что меняется он сам и его жизнь.

– Чего ты лежишь, одевайся. Я в баню, надо привести себя в порядок.

– Давай.

Серафима надела на голое тело мужскую рубашку, но как только открыла дверь, как в дом ворвался Гром и бросил у ее ног какой-то серый ком, потом сел и довольный высунул язык.

– Сем! Сема! Тут я не пойму что.

Терехов голым вышел из комнаты, посмотрел на своего пса, потом на то, что лежало у ног Серафимы.

– А вот и гусь нашелся. Гром, ты где, паршивец, его прятал?

– Гусь? Это тот самый гусь? Тот, которого ты…

Сима думала, что ее сейчас стошнит.

– Да, твой новогодний подарок от Грома, ты ему нравишься, смотри, как улыбается.

– Очень приятно. Спасибо, Гром.

– Молодец, парень.

Сима посмотрела на хозяина дома, на его пса, странные они, черт возьми, классные. У нее никогда не было такого секса и такого мужчины, она никогда так не отдыхала.

«Никогда» – самое паршивое слово, и Сима мерила его на себя, свыклась с ним.

А ведь она забыла и о матери в Таиланде, и о выпендрежной сестренке, что шлет по сто фото из Питера, а Сима их даже не смотрит. Она представила, как Мирослава бесится, на душе стало приятно. И даже звонки Зимина не волновали, надо заблокировать его совсем.

Девушка выскочила из дома, а на практически новогоднем столе зазвонил ее телефон. Терехов успел надеть только трусы и один носок, подошел.

– Зимин. Ну, ок, Зимин, с тобой поговорю я. Да, говорите! – ответил громким раскатистым басом.