Эйнштейн на джипе. Иронические рассказы

– Нет, он там, я точно знаю. Он в ванной. Я Светлана. Поздравляю!

Дембель щербато улыбнулся и уставился на Светку голубым взором.

– Короче, слушай. Первый этаж же! Сможешь с балкона залезть?

Я бы сам, конечно, но не в форме.

Светка кивнула. Они вышли на улицу.

Сосед ловко подсадил девушку, и она забралась на Славкин балкон.

– Слава богу открыто! Светка побежала через комнату в ванную.

"Вот безбашенная", – подумал Сашка, почесав гипс на ноге, забинтованной рукой.

Спотыкаясь о пылесос и журнальный стол, хромая и стоная, девушка добралась до двери в ванную. Славка допивал шестую бутылку "Kozel", мечтательно разрисовывал кровавым пальцем голубой кафель.

– Сволочь! – сорвав дверь с петель ворвалась Светка и тут же шлепнулась в обморок от вида алых разводов.

Вечером Светка познакомилась со Славкиными родителями и сестрой, которая пришла на званый чай с мужем. Все ели пирожные и косились на забинтованные Славкины запястья.

Через три так и не решившись сыграть свадьбу, Светка окончательно рассталась со Славкой…

Случилось это из-за очередного скандала.

– Славик, не прыгай со всторого этажа, я договорюсь с соседями с девятого, чтобы наверняка…

– Пошла ты! – Рявкнул Славик, сидя на краю рамы и болтая голыми ногам.

И Светлана, наконец, ушла.

Кормилица дракона

Вспомнила бытность свою в кинопрокатной компании, где трудилась пишущим редактором.

Логотипом компании с самого её основания стала игуана. Живая игуана Гуня, из рода галапагосских драконов, родилась в московском зоопарке и жила в клутке рядом с мужским туалетом, ничего не зная о Галапагосах.

Три зимних месяца, как водится в фауне у холоднокровных, игуана проводила в анабиозе, остальное время откладывала пустые яйца и охотилась на кинопрокатчиков.

Покормить суровое двухметровое отродье динозавров, можно было только выудив ее из клетки и опустив на пол (лично я это научилась делать на пятый раз). В пятый раз было не так сложно и хотя Гуня по привычки раздирала мою руку в кровь, кусочки пресной курицы все же удавалось забросить в ее мелкозубую пасть. Крававые шрамы быстро затягивались и наносили психологические травмы разве что только моим коллегам – дизайнерам.

Однажды главная по уходу за Гуней —

уборщица Тётя Маша отправилась на родину в Одессу, сделав меня, за час до отъезда, Гунькиным опекуном.

Оказанное доверие означало, что я должна была забросить работу редактора и по часам кормить, выгуливать и чистить клетку.

– Никому кроме тебя я это не могу поручить, – со всей серьезностью сообщила Тетя Маша, помахав на прощание билетами на поезд из окна такси.

Вспомнив, как накануне Гунька прикусив мой палец, старалась его оторвать, а тетя Маша пыталась оторвать от посиневшего пальца драконью голову, пока я закатывала глаза от боли и почти теряла сознание, я поплелась чистить клетку.

Гулять по улице с игуаной мне запретили наотрез (с какими фонарями потом искать счастливый символ, если убежит…)

Зато разрешили прогулки в офисе, сострадательно выдав собачий ошейник и поводок.

Два раза в день – в 12.00 и в 16.00 мы с Гуней выходили на прогулку.

В эти славные часы наступала вдохновенная тишина: офис пустел, властвующая бухгалтерия с проклятьями запиралась в кабинетах. Дизайнеры и верстальщики, включив мантры "Нашего Радио", погружались в себя и в работу.

Секретарь понимающе забиралась с ногами на стол ресепшена, только совет директоров компании – братья Павел и Николай задумчиво бродили за нами с Гунькой, меланхолично наблюдая, как она гипнотически медленно тянет меня за поводок и царапает дорогой офисный линолиум. Казалось, что в эти моменты они постигают каую-то истину.

Боссы любили игуану безусловно, позволяя ей заползать в свои кабинеты и гадить на ковролин.

И когда закончился отпуск тети Маши, мне как временно кормящей выдали премию за вредность и опасность.

Эйнштейн на джипе

Макс работал такстистом.

Подрабатывал между учебой в аспирантуре на кафедре физики, где старательно писал кандидатскую.

Все кому не лень спрашивали Максима: "Зачем тебе это? Какой прок от этой диссертации? " . И тому подобное.

Но Макс не сдавался. Будущая степень кандидата наук по эспериментальной физике грела его сердце. Но больше всего он гордился названием кандидатскую – его он придумал сам, звучало оно почти поэтично: "Звуковые свойства тонких пьезоэлектрических пластин при воздействии всевозможных электропроводящих жидкостей ".

Естественно, понять в чем тут дело могли только физики.

Кандидатская продвигалась: за полгода аспирантуры Максим написал несколько статей в журнал "Наука и жизнь", организовал несколько мастер-классов в средней школе и провел один семинар, чего и требовали аспирантурные правила.

Аспиратурной стипендии как-то не хватало, и кандидат взял подработку в такси. Машину Максу подарил старший брат Вадик. Он как раз поменял "Рено" на Бэху – 7-й серии. Автомобиль был дорог Вадику как память о получении должности главного экономиста в какой-то фирме, и ему не хотелось его продавать.

Так серебристый "Рено" перекочевал к Максу по наследству.

Конечно, физика это порадовало – не придется брать кредит, итак снимает однушку в Царицыно.

Работа таксиста оказалась Максу по душе – все же общение, а с ним у Макса всегда было непросто: коллеги физики и математики – интроверты, а это зануды и молчуны.

Макс себя к ним не причислял, поэтому охотно общался со всеми пассажирами.

Такси – это ярмарка контактов, калейдоскоп: тут тебе и продавцы, и профессоры, и депутаты и модели – кто угодно.

Попадаются иногда странные, но редко. Ничто не мешало работать и писать, даже мелочи радовали.

Но тут в жизни Макса появился такой раздражитель, который почти парализовал привычных ход вещей.

Новый сосед, едва переехавший в дом Макса повадился занимать его парковочное место. Ставит свой джип с аэрографией Эйнштейна и все.

Макса до боли раздражал этот Эйнштейн, но главное, что других свободных мест во дворе не было – раньше собственная машина имелась только у него, а теперь вот – новый сосед.