Фрактал Мороса

По вокзалу бродили и метались люди.

– У меня сын в Вильнюсе! Сын умирает! – кричала бабка.

Мрачный дядька стоял у колонны, отбивал такт ладонью, нервно.

Подъехал белый автобус, не рейсовый, с окнами, забитыми фанерой.

– Кто в Вильнюс, десять рублей[35 - Десять рублей – цена на порядок выше официальной.]!

Дядька сразу метнулся в автобус. Толпа, рассеянно блуждавшая по вокзалу и, казалось, не слышавшая нелегального призыва, ломанула тоже. Несколько ребят подскочили, хотя совершенно было непонятно, есть у них деньги или нет. Автобус был забит молниеносно.

– Сейчас еще один подойдет, – шепнул кто-то в толпе. Двое ребят из группы, к которой присоединился Ликас, уехали. Четверо, в том числе Константин, стояли на автобусной пристани.

– И все-таки я попробую через Паневежис, – буркнул тот же парень.

– Ну давай теперь уж.

Остались Константин, два шатена, похоже, братья, и четвертый – Ликас.

Толпа прибывала. Несколько человек было с детьми, одна высоченная дура – с грудным младенцем, из подворотни вылезли цыгане.

– Даже если придет автобус, даже если повезет и мы окажемся сразу у дверей, мы не уедем, – вздохнул старший шатен.

Но автобус не пришел вообще. Часа через полтора, совершенно замерзшие, они двинулись прочь.

– Ребята, выходим, выходим на центральную! – кричал кто-то. – Ландсбергис[36 - Витаутас Ландсбергис – литовский политик, активный борец за независимость Литвы.]! Ура! Все на защиту Верховного Совета! Мы за свободу. Долой советскую оккупацию!

– За фигом ехать в Вильнюс, когда тут своя движуха? – философствовал шатен.

Грохот и вой раздался со стороны активистов.

– Нам не уехать, точно…

– Мы домой. Завтра решим.

– Ликас, ты чего думаешь?

– Утром попробую прорваться.

– Пойдем со мной, может, придумаем что-то, – вздохнул Константин.

Братья сели в автобус. Ликас и Костя еще минут пятнадцать ждали на остановке.

В конце концов уже в одиннадцатом часу ночи они вернулись в свой район. Костя жил в конце той же улицы, что и Ликас. Но какой у него был дом! С виду, вроде, обычный, но в квартире… Ликас привык, что в квартирах его друзей газеты вместо обоев и лампочки без абажуров. А здесь… Стены цвета безе и хрустальные люстры. Телек цветной, огромный. Эх…

Навстречу вышел папаша. Весь взъерошенный, с выпученными глазами.

– Ты где был?

– Сам знаешь.

– Я же сказал, завтра едем! Завтра едем утром! Кто это?

– Это Ликас, мой приятель из школы. Можно возьмем его?

– Можно. Можно! Можно! Иди, ложись. Выезжаем в шесть утра. Как там тебя? Не опаздывай!

Ликас вышел, зараженный тревогой Костиного отца, но тревога эта только и была азартом, детской радостью.

Мать ложилась спать. Отца не было.

– Отца не видел?

– Нет.

Ликас плюхнулся на свою койку. Завел будильник. Не спалось. Ноги замерзли, а с холодными ногами он совершенно не мог уснуть. Он поджал их, завернулся в одеяло. Включил маленькое радио. Долго блуждал с волны на волну. Судя по всему, советские войска брали верх. Дом печати в Вильнюсе был уже захвачен, шел штурм ДОСААФ, куда литовцы поместили департамент охраны. Бои шли и в Каунасе. Какое-то офицерское здание было взято советскими военными. Ликас встал. Он хотел укрыть ноги свитером, чтобы хоть как-то начать успокаиваться после дневного безумия. За тонкой шторой полыхало оранжевое. Пожар. Где-то неблизко в январском воздухе нового года, в гирляндах и снежинках прыгало и развивалось пламя.

Что это? Ассонанс[37 - Ассонанс – многократное повторение в поэзии или прозе однородных гласных звуков.] революции или просто пожар, какие ежедневно бывают в больших городах? Он не знал. Но в общем хаосе это было закономерно. «Там тепло. Там можно согреть ноги…» – думал он, засыпая. Явь в этот раз была тревожнее сна, и от этого в пробуждении становилось будоражливо.

Он проснулся в полшестого сам. Потихоньку включил радио. Передавали, что связь литовской столицы с внешним миром прервана, телефонный узел захватили советские десантники. Никаких сомнений в том, что советские войска возьмут город и всю республику под контроль, не было. Может быть, даже и поддерживать-то и выходить на улицы не стоит. Но Ликаса манила не революция, – смысла ее он не понимал, а движение, борьба, азарт. Он натянул теплые вещи, вылез во влажную хмарь такого динамичного нового года и пошел к дому Константина.

Костя с отцом уже сидели в машине, грели ее.

– Я думал, ты не придешь…

– Так еще без десяти.

– Ну мало ли. Я вообще не спал.

– А я поспал.

Тронулись. Моросил дождик, и все чернело вокруг в свете редких утренних фонарей. Субботний Каунас уже проснулся, и люди уже блуждали, окутанные влажностью и тревогой. На выезде из города свистнул гаишник. Костин отец достал права.

– Паспорта предъявите.

– Черт, – тихо буркнул Костин отец.

– Та-ак! – протянул гаишник, – Леонов Петр Валентинович… русский. Леонов Константин Петрович… русский. Виталий Миколо Морос, литовец. Куда направляетесь?

– В Тракай! – рявкнул Ликас.

– С какой целью?

– На экскурсию.

– Езжайте.

Им повезло. Повезло, что хотя бы один был литовцем, повезло, что назвали Тракай[38 - В городе Тракай находится туристический объект «Тракайский замок».]. Скажи они «Кайшядорис» или еще что-то не столь отдаленное, их ранний выезд вызвал бы подозрение. А так, вроде, действительно подростков везут на экскурсию.