Фрактал Мороса

– Можно пройтись?

– Пройдись, – проводница пристально смотрела ему вслед. Ликас перепрыгнул через пути, зашел за угол вокзала, чтобы она не видела его.

Серая мохнатая дворняга копошилась в кустах. Она не заметила мальчика, совершенно не ожидая человека в такой ранний час. «Напугать ее, вот смешно», – подумал Ликас.

– Пшшш, пшшшшш! – зашипел он с неожиданной силой. Собака, словно ее подняли в воздух, боком взлетела вверх и вправо. Какая-то сила вознесла и понесла ее, и именно в этот момент по пустому шоссе, куда она вылетела, мчался «Москвич». Он даже не пытался затормозить. Только после удара сбавил скорость, но не остановился.

Ликас, совершенно этого не ожидавший, подошел к собаке. Она лежала на обочине, похожая на огромного освежеванного кролика. Половина шкуры чулком слезла с нее, обнажая белое, чуть розоватое мясо без крови.

Обескураженный, мальчик оглянулся на поезд. Он стоял. Часы вокзала показывали три минуты до отправления.

– Прости, – сказал он вслух и быстро пошел к поезду.

Сна уже не было. «Неужели кожа так легко слезает с мяса? Почти как одежда. И от удара собака не расплющилась, не превратилась в блин. Она лежит такая же, как была, только без кожи, мертвая… Она, наверное, вообще не поняла, что случилось. Так: раз, кто-то шикнул, и вот ты уже без кожи, мертвый, в один миг…»

Конечно, Ликас не мог знать, что из-за его проделок повесился парень в очках, работавший с программистом, а у вдовы, у которой он украл ридикюль, случился инсульт и отнялись ноги, но он стал замечать, что не может не делать зло. И рад был бы не делать, но и осознанные, и невольные поступки почему-то зло провоцировали.

«Я как мальчик, который бросил в корыто корове осколки, когда разбил стакан», – думал иногда Ликас, вспоминая Толстого[17 - «Я как мальчик, который бросил в корыто корове осколки, когда разбил стакан», – думал иногда Ликас, вспоминая Толстого. Имеется в виду рассказ Л.Н. Толстого «Корова». Скорее всего Ликас Морос неверно трактовал суть рассказа, ища аналогии с собственными поступками, так как только начал искать ключи к природе явлений в литературе.].

Теперь он читал Толстого, ночью. В его кругу читать было стыдно.

Пройдет много лет, и осужденный Виталий Морос будет просыпаться от одного и того же сна. Он задыхается от жары. Лето. Старшие ребята взяли его и Шурика ловить птиц в Ужусаляй[18 - Ужусаляй – местность неподалеку от Каунаса.]. Ликас собирает малину. Она расплывается алыми сотами вакуолей в пятнах сна.

Перелесок вблизи озер наполнен комариным звоном и гулом пчел. Как хорошо. Душно, но так спокойно и хорошо. Он уже знает, чем кончится сон, но сейчас эти пятна малины, этот шум насекомых сладок. Смех вдалеке.

«Чему они смеются?! Чему смеются?!!!»

– Идите сюда, идите сюда!

Он бежит к пятнадцатилетним Альгирдасу и Гинтарасу. Шурик раньше него принесся к литовцам.

– Держи, держи его!

В сетке, похожей на рыболовную, мечется белый аист.

– Держи, Шурик, держи его!

Шурик, послушный, сквозь сетку хватает огромную бьющуюся птицу за крыло, и Гинтарас с разбегу бьет аиста ногой.

Ликас смотрит, остолбеневший, сквозь шум в ушах, грохот возни, крики птицы и людей, он слышит хруст ломающихся костей.

Аист, видимо, маленький, хрипит и продолжает бить переломанными крыльями.

– Ну, Шурик, будешь аистиное мясо жрать?

– Давай, костер разжигай! – кричит Альгирдас.

Шурик, белый как полотно, стоит, опустив руки.

– Сейчас проверим, как вы умеете кур ощипывать, – хохочет Гинтарас.

– Ликас! Ликас!

Гинтарас наступает сапогом на ногу аиста.

– Ликас, тряпка! Что стоишь? Иди сюда!

Как в калейдоскопе, вращаются перья, смех, крики, удары сердца. Закрыть глаза, провалиться сквозь землю! Рука в кармане ищет нож. Как назло, его нет.

– Ты чего там?! Живей!

Ликас подходит уверенным шагом, толкает плечом Гинтараса, с опустошающим усилием наступает на шею аиста и ломает ее. Все.

Тьма разбавлена синим квадратом окна. Он пытается отдышаться, сидя на шконке. Закрывает и открывает глаза, глядя на синий свет, не анализируя компульсий[19 - Компульсия – проявление навязчивых движений, связанных с нарушениями нервной деятельности. Чаще всего проявляется после нервных потрясений у людей с высоким интеллектом.]. И только свет, и только удары сердца.

Это не просто ночной кошмар. Так было на самом деле.

А дальше уже не сон, а память продолжает одну и ту же историю.

Электричка в Каунас. Шурик с рыданиями: «Я думал, мы наловим зеленушек[20 - Зеленушки – небольшие птички желто-зеленого цвета, родственники щеглов, легко адаптируются к содержанию в неволе.]. А вы! Вы… Вы убили аиста!» – «Я убил?» – «Да, ты убил! Урод!»

Ликас знает, что это не так, что он добил, чтобы прекратить. Что он мог еще сделать? Заплакать? Убежать? Никогда.

Мерзко.

Но, черт возьми! Он же, конечно, понимал, что Гинтарас и Альгирдас зовут их с собой не просто так, что это ловушка, проверка. Он мог бы не ехать. И не мог не ехать.

И еще долго после этого о нем говорили: «Этот русский убил аиста. Ребята поймали, а русский убил…» И только квадрат окна. Холодный синий квадрат.

* * *

Национальное ожесточение нарастало. Напряженное общение, драки, конфликты. Мать и отец почти не разговаривали. Отец не вызывал ее на скандал: Ликас понял, что назло матери он вступил в дискуссионно-политический клуб на своем производстве. Он стал пропадать на каких-то квартирах и полюбил слово «гласность».

Ликас слабо понимал, что происходит, если не сказать, совсем не понимал. Он чувствовал только ненависть к себе, презрение к родителям. В его русской школе висело ощущение обреченности, словно он ходил в школу для неандертальцев, чужую, смешную.

На уроке химии, который вел старик-литовец, класс получил задание найти элементы таблицы Менделеева в стихах Юстинуса Марцинкявичуса[21 - Юстинус Марцинкявичус (1930-2011) – литовский поэт, переводчик, один из руководителей антисоветсткой партии «Саюдис».].

«Что за бред», – думал Ликас. Полкласса сообразило, что речь идет о золоте и серебре, классические метафоры осени и зимы. Ликас получил неуд, он пытался понять, в чем связь химии и поэта Марцинкявичуса…

В конце сентября кое-кто из знакомых ребят раздавал листовки литовского движения за перестройку.

«Элита» рабочего района – директора предприятий и школ – создавали «культурные объединения», борющиеся за сохранение национальных ценностей.

Ликас был свидетелем драки, когда группа литовцев напала на десятерых поляков. В порыве шовинизма они яростно дубасили потенциальных носителей американских ценностей.

Ликас не знал историю, генетическая память пока не прибивала его ни к одному берегу. Он жалел поляков, не зная о том, как они в 1919 году отхватили Вильно[22 - Вильно – старое название Вильнюса.]. Он сочувствовал просто из солидарности, потому что сам дрался с полнокровными наследниками жимайтов[23 - Жимайты – исконные племена литовских земель.].

Он был еще совсем мальчик и судил по-детски.