Машкина любовь

– А у меня, видишь вот, хозяйство, – хвастливо квакнул Петрович.– Повторим?

– Давай,– согласилась покладистая Лёля.

Машка наблюдала за всем этим со своим обычным философским спокойствием, люди сюда приходили, выпивали, закусывали и уходили. Ничего особенного не происходило. Странности начались чуть позже. Машка сбегала во двор «до ветру», а когда вернулась, как обычно, со всего размаху прыгнула к Петровичу на диван, чтоб вместе ко сну отойти. Но вместо привычной радости хозяина и ласковых поглаживаний раздался оглушительный женский визг.

– Что это?! Ой, она меня сейчас покусает, я боюсь! Ой, убери ее!!!

Петрович вскочил, чувствительно огрел Машку по загривку попавшимся ему под руку сапогом и закричал:

– Машка, кыш на улицу!

Машка присела на задние лапы и прижала уши, могла б говорить – от удивления бы дар речи потеряла. Это что же происходит?! Её законное место рядом с любимым Петровичем какая-то марамойка вокзальная заняла? А её, Машку, гонят и видеть не хотят! От расстройства бедная Машка, поджав хвост, побрела во двор, как приказал хозяин. Ночь была ясной, сугробы – белыми, луна – полной. И такая вдруг тоска на Машку навалилась, такая собачья безысходная грусть, что она подняла морду и длинно утробно завыла. Соседские собаки, с которыми Машка обычно никаких сношений не имела и считала их существами низшего порядка, дружно ответили ей заливистым ехидным лаем: «Получила, сучка, ты кем себя вообразила? Человеком? Знай свое место собачье!» Гремя сапогами, во двор вывалился Петрович, запалил сигаретку и виновато глянул на Машку:

– Машенька, доча… Что ж ты мне душу на изнанку выворачиваешь…

Машка, едва-едва помахивая хвостом, подошла к нему, легла на землю и положила морду на сапог: «Хозяин, что хочешь делай, только не гони!»

Петрович долго ей что-то говорил, уговаривал, трепал и чесал за ухом, но потом все равно в дом ушел. А Лёля у них так и обосновалась.

Машка сначала страдала, все думала, как бы отомстить сопернице. Можно было, например, в талом снегу поваляться, а потом на диван в разобранную постель запрыгнуть. Петровичу все равно, а Лёлька визжать будет, что только вчера белье стирала. Или, как она по-малолетству делала, в боты разлучнице написать, косметичку утащить и во дворе закопать. Но потом от этих коварных планов Машка отказалась: не тот характер у нее был, не подлый, и любви в собачьем сердце гораздо больше, чем ненависти. Да, в общем-то, и пользы от Лёли было больше, чем вреда. Супы она отличные варила. Бывало, поставит благоухающую миску на пол и зовет: «Иди, Машутка, покушай…»

Машка сперва думала: «Отравить хочет! Не буду есть!» А потом решила: будь что будет – попробовала, очень даже вкусно оказалось. Компашки пьяные, правда, по-прежнему захаживали. Лёля и сама бухнуть была не дура, но, как только полночь пробьет, она отчаянно голосить начинала:

– А ну пошли все вон, выпивохи! Мы спать ложиться будем! А то собаку на вас спущу!

Машка сначала даже не поняла, что это за шутки такие, на кого ее спускать будут?

– Она у нас помесь овчарки с волком, как у Джека Лондона, зараз всех вас в клочья порвет. Машутка, покажи зубки! – верещала грамотная Лёля.

Ну, раз просили, Машка послушно морщила нос, скалилась и показывала свои мощные желтые клыки. Повторять, как правило, не приходилось. Гости вприпрыжку к дверям бежали. Петрович от относительно размеренной семейной жизни даже работать опять начал, деньги появляться стали. Лёля прикупила тоненький ошейник, а к нему цепочку серебристую и, нарядив во все это Машку, горделиво по поселку прогуливалась. А у самой – куртка розовая, шапка зеленая, шарфик в крапинку – эдакая нарядная дама с собачкой. В магазине под завязку затарится, пакеты полиэтиленовые с выпивкой и закуской на тротуар поставит, а сама в кусты по малой нужде нырнет:

– Машутка, сидеть – стеречь!

Машка сидит и стережет. Она умная, ей не трудно. Вот так славно они и жили!

Как-то Петрович и Лёля в Москву поехали, чего-то им там прикупить понадобилось. Долго их не было, Машка во дворе сидела и прислушивалась, как электрички одна за другой приходили и уходили, а хозяева все не появлялись. Наконец нарисовались, дело уж за полночь было. Петрович совсем на рогах, еле ногами передвигает, Лёля тоже сильно «веселенькая», а с ними еще два каких-то ухаря незнакомых. Парни эти Машке почему-то сразу не понравились. Пахло от них странно. Обычно приятели Петровича брагой да спиртом благоухали, а у этих запах какой-то удушливо-спертый, будто не один год в закрытом помещении просидели и на улицу не выходили. Бритые оба, глазки из стороны в сторону бегают, словно ищут чего-то. Но Лёля их, видно, раньше знавала, потому как по именам называла и за стол гостеприимно усаживала.

– Ты, Славик, когда откинулся? Давно?

– Да с неделю будет, – пробасил тот, что постарше.

– Лёлик, ты замуж, что ли, за этого ханурика вышла? – захихикал молодой. – А меня, шалава, совсем забыла!

Петрович как раз в это время утробно рыгнул, скатился с дивана, встал на четвереньки и пополз к выходу – видимо, решил проветриться. Машка для порядка поплелась за ним.

– Хорош, – опять оскалился молодой. – А деньги-то у него есть, а то мы со Славкой совсем на мели.

– А чё сразу деньги? – окрысилась Лёлик. – Я вас как людей в дом позвала, посидеть, выпить, молодость вспомнить!

– Да ладно, не гоношись, – одернул её Славик. – Не в деньгах счастье, у бабы всегда найдется, чем мужика порадовать…

На улице Петровичу стало лучше. Он ласково взял Машку за уши, притянул к себе и смачно чмокнул в черный нос:

– Пошли, Машенька, пожуем чего-нибудь. Чего-то развезло меня…

Но, когда они вошли в дом, было уж не до закуски. Гости завалили Лёлю на диван, один держал за руки, а второй стягивал с нее юбку.

– Петрович, миленький, помоги! – истошно визжала Лёля.

Петрович нетвердой поступью, но бесстрашно шагнул вперед и тут же получил от молодого крепкий удар в челюсть. Отлетел к печке, шарахнулся головой об угол и затих.

– Убил, убил ты его, сволочь, – хрипела придавленная к дивану Лёля. – Посажу вас обоих!

Молодой весь как-то сжался, задергался, руки у него затряслись, лицо перекосило.

– Славка, да отцепись ты от нее, я точняк его грохнул! Тогда и эту кончать надо…

– Да погодь, дай оттянуться! Потом все решим.

Молодой вытащил из кармана нож и шагнул к Петровичу. И тут с Машкой случилось даже не чудо, а какое-то наваждение. На нее словно пелена опустилась: смирная и послушная собака, привыкшая всю жизнь терпеть и повиноваться, вдруг разом куда-то испарилась. Возможно, стальной блик с острия ножа гипнотическим блеском разбудил в ней так глубоко запрятанный инстинкт зверя или запах крови из раны горячо любимого хозяина – не важно. Но в один момент все поколения ее предков, которые ходили на охоту, бежали в погоне по рыхлому снегу, бесстрашно кидались на медведя или вступали в схватку со стаей волков, вырвались на волю и свободно вошли в ее сознание. Машка хрипло зарычала, оскалила пасть и прыгнула. От неожиданного и мощного удара парень не удержался и упал, но успел махнуть ножом и полоснуть Машку по груди. Но это ему уже не помогло, собака вцепилась ему прямо в горло. Он катался по полу, бил ногами, двумя руками вцепившись в мохнатую собачью шерсть, старался оттащить, оторвать свою беспощадную смерть.

– Славка, Славка, помоги! Убей эту тварь!!! – сипел он.

Второй, отпихнув в сторону Лёлю, резко вскочил с дивана. Одной рукой он пытался застегнуть штаны, а второй схватил бутылку и шарахнул ею об угол стола. Осколки разлетелись в разные стороны, и смертоносная «розочка» оказалась зажатой в кулаке. Сколько времени для этого ему понадобилось: минута, две? А Машке – считаные секунды, не успел отморозок даже охнуть, а она уже висела у него на руке, сжимая мощные челюсти на его запястье…

Службы «02» и «03» приехали почти одновременно. Пострадавшим оказали помощь, задержанных препроводили в отделение.

– Пристрелить ее надо, она бешеная, бешеная! – голосил Славик, прижимая к груди забинтованную руку, когда его вели в машину. – Лепила сказал: Вован чудом жив остался!

– Самого тебя пристрелить надо, гад! – прокричала ему вслед Лёлик, размазывая по щекам остатки своей разноцветной красоты.

Петрович с перевязанной головой все так же сидел на полу, прислонившись спиной к печке. Машка пристроилась рядом и облизывала окровавленную шерстку на своей груди.

– Машутка, дорогая моя! Спасительница, – Лёля без сил рухнула на пол, осторожно обняла Машку за шею и снова заплакала. – Матрасик тебе новый купим и подушечку…

Петрович нерешительно прокашлялся и покосился на участкового уполномоченного, который сидел за столом и заканчивал писать какие-то свои отчетные бумажки.

– Лёлик, ты это, сходи в «ночник», водочки возьми… Машеньке, доче нашей, надо… ранку обработать. Доктор говорит: нож об кость плашмя ударился, но все равно для дезинфекции полагается. Да и мне здоровье поправить…

Участковый поднял голову, слегка брезгливо и вместе с тем жалостливо глянул на сидящее под печкой это помятое «святое семейство»:

– Что ж вы за люди такие! Из вас всех только собака на человека и похожа…

А Машка была счастлива – она любила и была любима. Что еще для счастья собаке надо?..

Для оформления обложки были использованы художественные изображения из личного архива автора.