Машкина любовь

Машкина любовь
Ольга Викторовна Торощина

Одинокий мужчина берет щенка. Человек и собака становятся настоящими друзьями. А настоящий друг никогда не предаст, а если будет нужно, даже спасет жизнь!

Машка очень любила Петровича. И он тоже отвечал ей искренней взаимностью. Да оно и понятно – Машка была красотка: глазки голубенькие, бровки черненькие, шубка беленькая. Но настоящего «слияния двух лун», к сожалению, между ними даже теоретически произойти не могло, потому как Петрович был сильно пьющий сорокалетний мастер-краснодеревщик, а Машка – сучка-трехлетка, породы лайка. Все, что было в ее жизни до Петровича, Машка помнила смутно. Какой-то теплый и пушистый бок, вечная возня и толкотня возле него. Те другие, которые были рядом, – все злые и сильные, кусали за лапы и не давали приложиться к живительному кранику. Сами сосали вкусное и жирненькое молозиво, а Машка все время была голодной. Впрочем, тогда она еще и Машкой-то не была – так, непонятный писклявый и безымянный комок шерсти. Все началось в тот день, когда их всех положили в плетеную корзину и куда-то долго везли. Потом периодически в корзину опускались большие руки, хватали кого-то за загривок, и этот несчастный исчезал навсегда. Машка дрожала всем телом, вот сейчас дойдет очередь до нее, и всё!

А когда она осталась совсем одна и сил терпеливо ждать своей горькой участи больше не было, она отчаянно заскулила и описалась.

– Чего это там у тебя, Колян? – послышался хриплый голос.

– Дык это… Щенков сегодня на рынке продавал. Последний остался, – ответил сиплый.

– А ну, покажь!

Крупные руки стали шарить по стенкам корзины, Машка в ужасе заметалась, забилась в угол и что было сил цапнула изверга за палец.

– Вот сука! Куснула, да еще и обоссалась!

Машка зажмурилась и приготовилась к кончине. Но в чувствительный собачий нос настоящей ураганной силой ударил такой разнообразный букет запахов: сивушного перегара, несвежей еды, давно не мытого тела, древесного лака, краски и всего того, чего она еще никогда в жизни не знала и не видела, что от удивления она открыла глаза и звонко чихнула. «Хриплый» громко рассмеялся:

– У, какая курносая!

– Да, нестандарт, – с досадой отозвался «Сиплый». – Все остальные кобельки в помете хорошие вышли, грудастые, мордастые, а эта недоразумение одно. Девка, одним словом!

«Хриплый» взял мокрую и дрожащую Машку на руки и прижал к груди. Ладони у него были шершавые, пальцы все в порезах, а на одной руке мизинца не хватало.

– Слышь, Петрович, возьми собачку! Все равно для охоты она непригодная, не продать мне ее, и держать смысла нет, – заговорил «Сиплый».– Только что на помойку снести…

Машка подняла морду и взглянула в лицо тому, кого называли Петровичем. Мужик как мужик, – нос толстый, усы черные и лохматые, под глазами – мешки, на щеке – волосатая бородавка. Но Машка его уже любила, он ей казался красивым, большим и очень сильным – тем, кто спасет ее от голода, холода и страшной неизвестности в брюхе темной корзины. Машка подтянулась, докуда смогла, и лизнула Петровича в подбородок.

– Гляди-ка, не дура! – заржал Колян. – Ну чё, возьмешь сучку?

– А чё, и возьму! Все равно бабы меня не любят, так хоть собака будет, – ответил Петрович.

– Ну дык за это еще выпить надо. Тебе и проставляться, папаша! – веселился Колян.

Нажрались мужики на славу. Сначала долго спорили, как Петровичу собачонку назвать. Колян предлагал дать ей имя, как и полагается охотничьей собаке, Тайга или, например, Ласка. Но Петровичу хотелось чего-то нежного и человеческого.

– Пускай Марусей будет, нет, Марией или Машенькой. Мне девчонка одна в школе очень нравилась, вот ее так и звали, – настаивал новый хозяин.

– Машенька… – передразнил его Колян. – Ты погляди, она, зараза, уже твой ботинок грызет. Одно слово – Машка!

Но скоро про Машку они забыли. Принялись пить за любовь, за дружбу, за мир во всем мире. Потом по какому-то вопросу не сошлись во мнениях, поссорились, маленько подрались. Помирились и опять выпили. Опосля Колян заснул на матрасике, брошенном в углу, который Петрович для Машки приготовил. А сама Машка заснула на подушке Петровича, которая, видать, хозяину была не нужна, во сне он с дивана навернулся и до самого утра на полу сладко похрапывал. Днем Машка хорошенько огляделась, и хозяйство Петровича ей очень понравилось. Домишко хоть и маленький, но крепкий. Прихожая, при ней кухонька, а из нее выход прямо в комнату. Там Петрович ел, пил, спал и гостей своих принимал. Была еще пристройка на улице, где хозяин своим столярным ремеслом занимался, табуретки и столики соседям мастерил, если с перепоя головой не маялся. Но самым главным достоинством её нового жилища был большой двор, это Машка сразу оценила. По нему можно было побегать, в снегу и земле порыться, нужду справить и прохожих из-за забора облаять. Петрович сначала стал для нее будку мастерить, но потом бросил. Сказал, что Машутку, кровиночку свою, на улицу нипочем не выгонит. Так и спала Машка с Петровичем на одном диване. А уж кормил-то он ее прямо как на убой, от всей души! Правда, однажды Машке чего-то от его угощения совсем плохо сделалось. Пузо раздуло, а уж крутило так, что хоть со двора не уходи. Так плохо было, думала, вот-вот лапы откинет. Она тогда совсем еще малая была, поэтому хозяин ее в сумку положил и в город к доктору повез.

– Ты, дед, чем собаку кормишь? – строго спросил молодой очкастый доктор.

– Так это… Что сам ем, то и ей даю, – замялся Петрович. – Ну, сосиски, рыбку копченую, консервы разные…

– А пива или водки не наливаешь?

– Да вы чё, доктор! Маша непьющая, – не на шутку обиделся Петрович.

– Собака хорошая, породистая, а у тебя она от гастроэнтерита за неделю подохнет.

Петрович опустился на стул, крупные слезинки скатились по щекам и оставили две светлые бороздки. Машка подняла голову, глянула на хозяина и слабо тявкнула: «Мол, чего там, в порядке я!»

– Как же это?.. Как?.. Помрет?.. Что делать-то, доктор? – шмыгал носом Петрович.

Молодой ветеринар, видать, сжалился над непутевым мужичонкой, доходчиво объяснил, как Машку лечить и чем кормить. Слова, правда, все мудреные говорил: режим питания, сбалансированный рацион, плановая вакцинация и прочее. А Петрович так напугался, что аж неделю не пил, за Машкой ухаживал. Выходил, на лапы поставил!

Но потом все на круги своя вернулось.

Народ у него собирался разный, заходили постоянные собутыльники, но бывала и публика залетная. Застолье ближе к вечеру начиналось и, как правило, на следующий день утром заканчивалось. А Машка тем временем подросла, окрепла, упитанная и пушистая сделалась, ушки торчком встали, хвостик колечком завернулся. Характер она имела спокойный, покладистый, да и с чего бы ей было на жизнь обижаться и злобиться? Хозяин ее любил, ни в чем не отказывал, сам недоест, ей косточку с мясом отдаст. Все гладил да за ухом чесал и пальцем никому тронуть не позволял. Как-то раз гость один настойчиво Машке в нос кусок селедки пихал, угостить хотел, но она брать не стала, не приучена была. Мужик этот оскорбился и пребольно ногой ей в бок двинул. Машка взвыла не от боли даже – от обиды.

– Вот сука избалованная, жрать не хочет, – в сердцах сплюнул на пол гость.

Петрович как-то разом протрезвел, быстрехонько сбегал в сарай, вернулся с топором и еще долго с криками гостей своих по поселку гонял.

Короче, хорошо они жили, душа в душу! Только вот чего-то Петрович совсем слабеть стал. Бывало, и до дивана дойти не может, где сон его прихватит, там и свалится. Машка тогда рядом ложилась, укладывала ему голову на грудь и всю ночь своим теплом согревала, чтоб в нетопленом доме от холода насмерть хозяин не околел.

Но тут появилась Лёля.

Под вечер Петрович заявился домой не один, а с дамой.

– Проходи, проходи, Лёлик, не стесняйся. Ща я собачку покормлю и нам чего-нибудь закусить соберу, – ворковал хозяин.

Тетка неопределенного возраста (возможно, ей было лет тридцать или пятьдесят – под толстым слоем синих теней и розовых румян этого было не разобрать) остановилась на пороге и уставилась на Машку.

– Ух ты, какая красотка! Я таких только в кино американском видала! Там таких собак в сани запрягают и гонки устраивают.

Петрович гремел чем-то на кухне:

– Чего говоришь, не слышу? Это Машенька, доча моя…

Лёля сделала осторожный шаг в сторону Машки, присела на корточки:

– А не укусит? Погладить можно?

– Гладь. Она добрая, незлобивая. Прямо как я… Мысль усекаешь?

Лёля протянула руку и осторожно погладила Машку между ушей. Машке такое панибратство особо не нравилось, опосля таких ласк полдня во дворе надо в сугробах валяться и шкуру чистить. Но из уважения к хозяину стерпела, только покосилась посмотреть, чистые ли у гостьи руки. Так себе руки оказались, да еще ногти бордовым лаком измазаны. Просто жуть! А Петрович уже миску с едой ей к порогу поставил, а сам ринулся тарелки, притом самые приличные, на стол выставлять. Лёля из своей авоськи бутылку водки достала и к столу церемонно присела.

– Ну, давай за знакомство! Чтоб не заржавело,– произнес тост Петрович.

– Давай, – ответила Лёля и смачно, одним вздохом опрокинула в себя рюмку.

– Ты где живешь-то?

– На Ярославском, но бывает и на Казанском ночую. Там у меня связи, – гордо заявила женщина.