Попытка облегчить боль. Маленькие повести о любви

– Закурить дай! – хрипло просит мужчина, – Альберт? – неуверенно произносит он.

Алик выходит из машины. Подаёт мужику руку, отдаёт пачку сигарет. Тут возвращается Даня, и мы едем дальше.

– Данька, это Серый. Мы на зоне вместе сидели. А зона-то рядом, сейчас будем проезжать как раз. Дина, ты знаешь, что здесь есть зона?

– Знаю. Это ни для кого не секрет. То, что ты сидел – тоже не секрет. Только я не знаю – за что?

– Якобы – за убийство.

– Как это – якобы?

– История, Дина, такая. Моя бывшая жена убила мою мать. Случайно убила. Мать моя любила выпить, а жене это не нравилось. Жили мы в то время все вместе: мы с женой и сыном, мать моя и сестра. У нас ребенок маленький, а тут мать вечно под мухой. Жена зашла на кухню, а мать в это время открывала бутылку, еще и на жену материться начала. Жена Люська – молодая, горячая, здоровая, поддала ей, как следует, мать упала, стукнулась головой об угол стола. Насмерть. Люська – орать. Я отпил из бутылки, которую мать открыла перед смертью, говорю Люське – вызывай милицию. Я всё на себя возьму. Сестра это видела. Она ещё маленькая была – 14 лет. За убийство по неосторожности мне дали три года. За примерное поведение выпустили даже досрочно. Я работал на хорошей должности, зарабатывал деньги большие, отсылал их на волю жене. Чтобы не бедствовала. Жалел её.

– Большие деньги в тюрьме?

– Ну, ясно, не зарплата. У меня была возможность записки зеков на волю отправлять. За это мне хорошо и платили. И вот как-то приходит на зону новый мужик и рассказывает такую историю. Проводит он время с чужой женой, отдыхают хорошо. Вдруг у этой жены муж возвращается. Пьяный в дупель. Жена дверь не открывает – боится. А муж на дверь просто бросается – того гляди, вышибет. А мужику уходить надо, понимает, что живым не выбраться, если муж прорвётся. Они что сделали. Когда у мужа сил поубавилось в неравной борьбе с закрытой дверью, они её в минуту затишья открыли, муж в квартиру заполз, а мужик был таков. И вдруг до моего сознания доходит, что этот пьяный муж – я. Была такая история в моей жизни. Ещё до тюрьмы. Все ржут сидят, я один не веселюсь. Мужик этот с опаской на меня посмотрел, знал по какой статье я сижу. Я ему сказал, что не трону. Вскоре меня выпустили, я тут же с женой развёлся. И не пью водку с тех пор.

Я в шоке, после такого рассказа. Что его вдруг пробило на откровенность?

– Но, ведь, кажется, у вас с женой нормальные отношения? И о сыне ты заботишься.

– Да он совсем неуправляемый, Дина. Думает, раз отец у него богатый, ему всё можно.

– А кто ему это внушил?

– Я, наверное, ну и жена постаралась. Ты знаешь, она сейчас живёт с одним, вот- вот должна ребёнка родить. А мой сын заявляет – он мне не брат.

– А ты?

– А я ему сказал – я тебе покажу – не брат. Совсем недавно его из колонии выкупал.

– Что же он натворил?

– Ведет себя… Телефоны сотовые у одноклассников отбирает, сигареты, кроссовки спер.

– Ты что, не обеспечиваешь его?

– Обеспечиваю. С жиру бесится. Хочет, чтобы его все боялись. Как жить будет? Не учится ни фига. Ой, ой! Смотри, Данька, какая фифа идёт. Бедняжка! Снег топать мешает. Каблуки-то…

– Да уж, обувь не для нашей погоды! – Даня смеётся.

– Это – не наша девчонка! – кричат они хором.

– А я вот не понимаю, зачем они зимой с голыми животами ходят, – говорю я, – Представляете, еду в трамвае, заходит девушка в короткой курточке с голым пузом. В пупе серёжка. Дикость – среди зимы – голое тело. Они явно не помнят, в каком климате живут. И ведь, наверное, у неё есть мать, которой это тоже не нравится. Но ведь эта девушка всё продумала – какой длины должна быть куртка, какой – джинсы. Они что, так парней ловят? – я обращаюсь к Алику.

– Видимо.

– И вы клюёте?

– Не всегда. Больше всего на свете я люблю весёлых баб и хорошие шоколадные конфеты! Данька, что за безобразие, почему твоя сестра ездит в общественном транспорте? Дина, не экономь на себе, за тебя это делает государство!

Это уже прежний Алик с горящим взором.

– Эх вы, старые хрычи, – говорю я насмешливо.

– Почему это мы старые хрычи? – в голосе Даньки слышится неподдельная обида.

– Сколько вам лет, мальчики?

– Тридцать четыре, – хором отвечают Даня и Алик.

– А девицам вашим?

– Лет девятнадцать – двадцать.

– Для них вы точно – старые хрычи.

– А ты тогда кто? – Данька продолжает злиться.

– А я – старая хрычовка. Мне-то тридцать пять. Но я не вожу шашни с молоденькими мальчиками. Какой от них прок?

Алик и Данька смеются. Наверное, представили меня в объятиях тинэйджера девятнадцатилетнего с серьгой в брови.

Дорога пустынна. Машин тут почти не попадается. До города, в который мы едем, проложена железная дорога, поэтому все стараются добраться туда поездом. Вот на обочине стоит КАМАЗ, водитель меняет колесо. Хорошо, что нет мороза, но всё равно ему тоскливо оттого, что он один и ему некому помочь. А мы мчим вперёд. Мысли у меня безрадостные. Я бы тоже должна была отсидеть в тюрьме за убийство по неосторожности. Или в целях самообороны? За это, говорят, могут и оправдать… Да, среди лесного хмурого пейзажа без солнца только об этом и вспоминать… А когда же ещё?

Вообще, я – военный журналист. Судьба помотала меня достаточно по горячим точкам. Но я сама этого хотела. Правда, сначала я хотела совсем другого. Я хотела выйти замуж за Митю. С Митей мы встретились случайно, когда нам было по 17 лет. Я увидела Митю из окна папиной машины. Папа вез меня на вступительные экзамены в университет. Мне надо было написать сочинение на пятёрку – подтвердить золотую медаль. Я поступала на факультет психологии. В моей семье считалось, что психология никому не нужна, лучше бы я пошла на экономический или юридический. Но я твёрдо решила стать психологом. И папа покорно вёз меня в университет, чтобы я поступила именно на этот факультет. Митя стоял на остановке в ожидании трамвая. Он был красив, как греческий бог. Или как полубог. В общем, он затмил собой солнце. Он увидел мои восхищенные глаза. И мы зацепились взглядами друг за друга, как крючками. Папа ничего не заметил. После сочинения он забрал меня и повёз домой. Но я соврала, что мне надо к подруге и вышла на той самой остановке. Митя был там. Он ждал меня, знал заранее, что я вернусь. Я села рядом. Он взял мою руку, поцеловал ладошку, измазанную пастой от шариковой ручки. Я положила голову ему на плечо. Мы так сидели долго. Может, час. Потом он поцеловал меня в губы. Наши сердца стучали громче, чем колёса трамвая, который в этот момент подходил к остановке. Мы сели в трамвай, проехали, наверное, круга три, честно при этом платили кондуктору за каждый круг Кажется, билет стоил три копейки. Кондуктор – пожилая женщина, видевшая в жизни всякое, не обращала на нас внимания. К вечеру мы вышли на той же остановке, совершенно одуревшие от поцелуев. Я обрела дар речи:

– Как тебя зовут?

Митя молчал и улыбался. Я потрясла его за плечо:

– Как тебя зовут?

Он взял палочку, лежащую в пыли, написал на обочине: «Митя».

– А сказать не можешь?

Митя помотал головой – нет.

– Почему?

«Я глухонемой» – написал Митя.

«Дина», – написала я этой же палочкой.

Меня переполнял восторг любви, а страх только усиливал эмоции. Страшно было не за себя. За моих родителей. Они этого не примут и не переживут. Родители мои были люди очень пожилые. Я и Даня – поздние дети. Наш старший брат Савелий был уже взрослым солидным женатым мужчиной. Зная характер папы и особенно мамы, я предполагала, во что выльется их знакомство с Митей. Но всё же храбро назначила ему свидание на завтра на одиннадцать часов. Мы встречались тайно год. Я училась на психолога. Митя – на парикмахера. У него были золотые руки, а в руках – ножницы, которые тоже обещали стать золотыми. Родители мои ни о чём не подозревали. С Митиными родителями я уже была знакома. Они – самые обычные люди – школьные учителя. Почему у них родился глухонемой ребёнок, не знали. Митю обожали. А заодно и меня, девушку, полюбившую их сына. Я начала учить язык глухонемых. Да мы и так отлично понимали друг друга. С полувзгляда!

Фамилия моих родителей была в городе слишком известна. Куда бы я не пришла, узнав мою фамилию, меня спрашивали: «Вы – дочка Михаила Ильича?» «Да», – обречённо отвечала я. Моей мечтой было – поменять фамилию и начать независимую самостоятельную жизнь. Данька был в курсе моих любовных отношений, он меня как-то и выдал родителям. Не специально. Те обалдели – глухонемой юноша? Ну и что, что он красив, как греческий бог. Ну и что, что у него нормальные родители. Это не имело значения. Имело значение только моё будущее, которое может разрушиться от союза с Митей. Поддерживал меня в этой истории только Савелий. Но против маминого напора и он не устоял. На семейном совете было решено – перевести меня учиться в другой город. Это было сделано довольно быстро. Я стала жить у наших родственников в Екатеринбурге и продолжала учиться. Письма Мите я отправляла регулярно, но ответов не получала – либо его письма перехватывали, либо он не писал. При расставании с родителями я пообещала выйти замуж за первого встречного. Даже если он будет простым сантехником. Это их не пугало. Лишь бы рядом со мной был нормальный и здоровый мужчина. Спустя три года я всё ещё была не замужем – первый встречный не попадался. Тоска по Мите не отпускала. В родной город я попасть не могла, потому что на всё лето меня увозили к морю, где я и прожигала жизнь, убивала время. Вместе с Данькой, он был приставлен ко мне в качестве часового. Потом он поступил в военное училище, и наши пути разошлись ровно на восемь лет. Правда, отпуск иногда мы проводили вместе. И нам бывало очень весело, что страшно раздражала всех его жён и девушек и моих кавалеров.