Попытка облегчить боль. Маленькие повести о любви

Спустя четыре года после расставания с Митей появился в моей жизни первый встречный, то есть мужчина, которому я отдалась. Отдалась просто так. Сдуру. А он захотел жениться. Я посмотрела на него оценивающе и трезво: парень – хоть куда. Высокий, красивый, умный – заканчивал к тому времени институт иностранных языков. Его звали Дмитрий. Дима. Митей я не назвала его ни разу. На почве всех моих переживаний у меня открылся дар – я начала рисовать иконы. Рисовала я их самозабвенно – каждый вечер. Днём-то училась. Дима сказал, что надо сходить в церковь – спросить – могу ли я этим заниматься. Старичок священник благословил меня на писание икон, освятил принесённые доски. Большую часть икон я подарила церкви, в то время религия только начала проникать в народ, до этого веривший в коммунизм. Но когда я вышла замуж за Диму, то иконы писать перестала. Сейчас в моей комнате висят три самых первых работы. Я смотрю на них и удивляюсь – неужели это моя рука вывела столь прекрасные лики? Если бы вдруг изменился мой образ жизни, я бы опять принялась за творчество.

Дима стал моим мужем, родители были довольны – и его и мои. Данька тянул курсантскую лямку. Димины родители купили нам квартиру в ожидании внуков. Наш сын не заставил себя долго ждать. Он родился через полгода после свадьбы. Мы назвали его Дмитрием. Митей. Жизнь была весёлой и грустной одновременно. Весёлой потому, что я имела собственного маленького Митю, который не давал скучать. А грустной потому, что рядом со мной существовал не тот мужчина. Вся эта весёлая грусть длилась довольно долго. За это время я закончила ещё и факультет журналистики. И профессиональная карьера стала основной целью моей жизни. Семья держалась на плечах мужа. Дима всё это переносил стойко. А на меня всегда смотрел с опаской, не знал, чего ждать в следующую минуту жизни. Когда у него появилась возможность уехать работать за границу, он позвал меня с собой. Я отказалась. Потому что военная журналистика манила и засасывала. Появилось профессиональное тщеславие, требующее удовлетворения. Дима уехал в Данию, прихватив с собой Митю, а я подалась на Кавказ – стала собкором одного из международных агентств. По сыну тосковала очень сильно года три. Хотя мы виделись каждое лето – я ездила в Данию в отпуск. И однажды я поняла, что это мне плохо, это я страдаю, а не сын мой Митя. Он выглядел вполне счастливым, изучал языки, занимался живописью. У него было хорошее здоровье. Отец не стеснял его свободы. Я – напротив, постоянно дёргала ребёнка, требовала отчёта о каждом шаге. Утомляла его своим присутствием. В один из моих приездов мы решили с Дмитрием развестись, потому что я честно призналась, что не любила его ни минуты. Он с трудом перенёс этот удар. Он-то любил меня. Любил нашего сына. А я оказалась предательницей. Всё дело было в том, что моё сердце могло вынести только одну любовь. Мы всё же решили встречаться, как прежде, заботиться о сыне, мечтой жизни которого было соединить своих непутёвых родителей.

Мите не хотелось возвращаться в Россию. Он как-то приехал на каникулы – повидаться с дедушкой и бабушкой. А в то время была перестройка в стране, у нас на столе были одни макароны и картошка на постном масле, да пироги с нехитрыми начинками. Мите это не понравилось. Он испугался: «Мама, поедем к папе. Там каждый день на завтрак йогурт! Сок – какой хочешь!». Я не стала объяснять мальчику, что это всё – временные трудности. Он бы тогда этого не понял. Не поймёт он и сейчас нашего образа жизни. Стал совсем иностранцем. Что же делать. У него такой путь и такая судьба, которую подарила ему беспутая мать, не захотевшая полюбить его отца – умного, сильного, теперь ещё и богатого.

Дорога всё не кончается.

– Я есть хочу, – объявляю я брату.

– Начинается, – стонет Даня, – Я, например, весь день могу не есть.

– Я тоже могу. Но разве это необходимо сегодня?

– Дина, доедем до города, завернём в ресторан, пообедаем, – обещает Алик.

– Ты думаешь, там есть ресторан?

– В любом зачуханном городишке есть ресторан. Иногда там даже прилично кормят.

– Не скажи, Алик. В этих городишках сейчас в обычных столовых цены такие – ого-го. А готовить не умеют.

– Поэтому и будем искать ресторан.

– Пока что нам надо искать нужный адрес. Вот и город на горизонте.

Городок поделён железной дорогой на две части. Самое плохое, когда надо развозить товар сначала в одну часть города, потом в другую. Но сегодня у нас все адреса по одну сторону от ЖД. Дело идёт быстро. Я замечаю приличное здание, обшитое белыми пластиковыми рейками с вывеской «Золушка».

– Даня, давай в «Золушку» завернём.

– Что-то мне название не нравится, – Алик привередничает.

– У них тут птицефабрика есть. Там должна быть хорошая столовая.

– А обещали – ресторан. И потом, я боюсь птичьего грппа.

– Я вспомнил, у них в ресторане совсем не умеют готовить. Самое вкусное, что я там ел – это были консервы – шпроты в масле. А птичий грипп до нас ещё не добрался.

– Смотрите, вот бабка с ведром идёт – точно, пошла на птицефабрику, яйца покупать.

Мы обгоняем бабку в фиолетовом пальто и в валенках, и ведро у неё фиолетовое.

Вывеска у птицефабрики скромная. А яйца здешние в городских магазинах самые дорогие. Заходим внутрь. На дверях столовой объявление: «Обед для посторонних с 13 часов». Я смотрю на часы – десять минут второго, как раз самое время пообедать посторонним. Но тётка в белом халате и тюрбане говорит: «Мы посторонних не кормим». «Но там у вас объявление – обед для посторонних с 13 часов», – говорю я. «Это старое объявление». «Тогда снимите его». «Некогда». Тётка в белом халате выскребает из огромной кастрюли тушёную капусту. Алик куда-то исчез. Вот когда нужно его обаяние, он отсутствует. Даня идёт к дверям и срывает объявление об обеде для посторонних. Тут в столовую входит Алик с хорошо причесанной женщиной. Она еще и хорошо одета, и от неё исходит запах дорогого парфюма. В столовой происходит суета, по которой я отлично понимаю, что Алик привёл сюда большого начальника. Для нас уже накрыт белой скатертью стол, поставлены стеклянные фужеры, ложки и вилки хорошей стали. Алик знакомит нас с директором фабрики – Аллой Витальевной. Алла Витальевна смотрит на Алика с обожанием. Тётки в белых халатах суетятся. Мой брат хочет обратить внимание Аллы Витальевны на себя:

– Я бы съел яичницу из пяти яиц, – говорит он.

– А я – из двух, – добавляю я, – со сливочным маслом.

Алла Витальевна делает заказ. Нам приносят бутылку белого «Шардене», сок, салат из свежих помидор и огурцов. У Алика и Аллы Витальевны происходит какой-то интимный разговор. Они поднимают бокалы и пьют за что-то сугубо личное. Я существую сама по себе. Брату моему тоскливо, он лишён и выпивки и женщины. Обречённо наливает в фужер сок.

Обед вкусный, только скучный. Весело лишь Алику. Они с Аллой Витальевной уходят. Мы с Даней пытаемся расплатиться за еду, но у нас ничего не берут, лишь кланяются и приглашают заезжать ещё. В ожидании Алика мы выходим на улицу покурить. Я захожу в крошечный магазинчик при фабрике, покупаю несколько замороженных кур, решётку яиц. Всё гораздо дешевле, чем в городе. Даня кривится, когда видит меня с покупками, он всё берёт только в супермаркете, остальных магазинов не признает. А в этом его супермаркете перед новым годом продавали подмороженные свежие огурцы в целлофановой упаковке, давно увядший укроп и дряблый имбирь. Под шумок новогодних покупок они всё на прилавок выкладывают. А народ берёт не глядя. Я не обращаю внимания на его ворчание. Прежние времена приучили меня к экономии во всём. Тут появляется Алик с тремя пакетами. В них для нас подарки от Аллы Витальевны – свежие яйца и только что забитые куры.

В машине Алик весело рассказывает о слезах экстаза Аллы Витальевны.

– Кажется, она мне спину расцарапала, – сообщает Алик мне и Дане, ни сколько не смущаясь таких подробностей.

– Алик, почему ты ведёшь себя именно так?

– Потому что я живу сегодня, и завтра для меня не существует. Вот встретил Аллу Витальевну, а мы с ней два года не виделись. Сделал приятное и ей и себе. Она меня долго будет вспоминать, а я её забуду через полчаса.

Я поворачиваюсь к Алику, смотрю на него в упор. Он не отводит взгляда, улыбается. Передо мной сидит мужчина, который нужен всем женщинам мира. И ему нужны все. А что он будет делать в 58 лет? Он до них просто не доживёт.

– Дина, а ты почему живёшь именно так?

– Потому что я должна дожить до завтра.

Дорога становится всё хуже. Её почти нет. Во времена социализма я как-то сопровождала делегацию немецких журналистов, приехавших в нашу страну. Мы ездили по глубинке России, и немцы потом написали: «У русских дорог нет. Ездят прямо по земле». А сейчас мы едем по снегу, но под ним всё же угадывается дорога. По крайней мере мы знаем направление.

Я люблю белое вино. Такое, как «Шардене», которым угощала нас Алла Витальевна. А на Кавказе в основном пьют красное. Оно там вместо воды. Для утоления жажды. Но мой вкус там уважали и знали, что если я буду в компании, надо припасти белого сухого вина. Однажды я возвращалась с вечеринки, которую устраивали знакомые офицеры. Женщина на войне – большая редкость. Ей все хотят угодить, получить от неё какой-нибудь знак внимания. Местечко, где я работала уже довольно долга, было тихим. Со всеми я была знакома. Поэтому мужчины-офицеры хорошо знали мой характер и никогда не переступали дозволенной черты. Служили там и офицеры из местных жителей. И вот один из них пошёл меня провожать домой после вечеринки. Мы шли по тёмной улице, мило болтая о пустяках. Навстречу нам двигались какие-то люди в камуфляже. Когда они с нами поравнялись, один вдруг подпрыгнул, чтобы влепить мне в лицо ногой. Подошва у ботинка была толстая и тяжёлая. Но я успела увернуться от удара. А вот очки разбились вдребезги, поранив щёку. Мужчина был готов бить меня снова, но я тоже кое-что могла ему предложить. Чего он явно не ожидал. Он получил от меня сильный удар ногой в грудь, упал на асфальт и больше не шевелился. Мой попутчик и тот, второй, уже целились друг в друга. Я закричала. Но выстрелы прозвучали, и оба мужчины повалились на землю. Я, вся в слезах и крови ринулась обратно. С вечеринки разошлись не все. Самые большие начальники ещё сидели за столом, пели русские песни. Уже под коньяк. При виде меня замолчали. Велели успокоиться и всё рассказать. Я рассказала, как было дело. Командир спросил: «Документы при тебе?» «Да». «Сейчас полетит самолёт в Москву. Вот тебе деньги на билет до дома. Что делать, я думаю, ты знаешь». Я знала. Сидя в самолёте, и ещё раз прокручивая в голове события прошедшей ночи, я поняла, что если мужчины, бывшие около меня, мертвы, то мне захотят кровно отомстить все их родственники. Перспективка. Но, прежде всего, надо успокоиться и, приехав домой, никого не напугать. И никому никогда не рассказывать об этом. Какова была причина нападения, я так и не узнала, как не узнала, остался ли кто – либо в живых.

Дома мама и папа слегка удивились моему внезапному возвращению налегке. Но им было не до меня. Тяжело болел мой старший брат Савелий. И надо же такому случиться, именно в это время от него ушла жена, подбросив дочку Варю моим престарелым родителям. Савелий обрадовался моему появлению. При этом сказал, что сейчас может спокойно умереть, потому что есть на кого оставить дочку. Он умер через неделю. Через месяц умер отец, – не перенёс потери любимого сына. Жизнь казалась мрачной, и просвета не предвиделось. Даня в это время увольнялся из армии и разводился с очередной женой. Это тоже не улучшало настроения. Но надо было продолжать жить. Воспитывать и растить Варю, помогать маме, искать работу. Я была уверена, что с двумя высшими образованиями мне цены нет. Но в то время могли прилично зарабатывать только люди, занимающиеся торговлей. И я закончила курсы бухгалтеров, чтобы устроиться в какой-нибудь магазин или в торговую фирму. Тут явился свободный, как ветер, Данька и заявил – надо создавать своё дело. Он оставил меня «на хозяйстве», то есть дома, а сам принялся «балдакружить» – его выражение. Как он вёл дела, – не знаю. Я занималась оформлением своих документов – переводила всё на девичью фамилию. В новый паспорт не вписали моего сына. Я обнаружила ошибку не сразу, но исправлять не стала. Не хотелось мне лишний раз привлекать внимание к своей личности. Так что получалось, – я не замужем и ребёнка у меня нет. В это время и появился в нашем доме Алик. Он у нас ел, пил, ночевал, расхаживал по квартире в шёлковых трусах, за что неоднократно нарывался на мои скандалы. Благо квартира у нас большая – пять комнат со сталинскими потолками, всем места хватает. Вскоре Алик купил себе дом, и мы зажили своей семьёй. Но он так и остался лучшим Данюшиным другом, не смотря на моё неоднозначное к нему отношение. У брата появился бизнес, которым мы сейчас и занимаемся.

Пошёл снег. Даня включил «дворники». Наконец-то последний пункт нашей поездки. Городок этот, как и все остальные, маленький, приземистый, бедный. Но Данька любит сюда ездить, одна из заведующих аптекой в него влюблена, как кошка. И эту аптеку брат оставляет напоследок. Нас там ждут, как дорогих гостей. Приняв товар, заведующая приглашает к себе. Дома у неё накрыт стол. Ужин – хоть куда. Наверное, всю ночь жарила и парила девушка Света. В её трёхкомнатной квартире уютно, тепло, поэтому хочется спать. Света стелет мне на диване в маленькой комнате. Я тут же засыпаю, коснувшись щекой подушки. Мне снится сон, который повторяется довольно часто. Я вижу дорогу, но не зимнюю, заснеженную, а летнюю, освещённую солнцем. Вдоль дороги стоят мужчины, я знаю, что у них всех одно имя – Дмитрий. Это Митя – моя первая любовь, Дима – мой муж и Митя – мой сын. Они не голосуют, они молча ждут: кого я возьму в свою машину. Но сон всегда прерывается на одном и том же месте – мне остаётся несколько метров, чтобы доехать до Мити… Я страстно хочу доехать и распахнуть перед ним дверцу, но я всегда просыпаюсь в этот момент. Вернее, меня будит либо телефонный звонок, либо будильник. А сейчас я чувствую горячее дыхание на своём лице и просыпаюсь. Открываю глаза – перед диваном на коленях стоит Алик.

– Что? – говорю я тихо и даже ласково, всё еще находясь под впечатлением сна.

– Дина, все женщины мира меня хотят.

– Тебе обидно, что я не хочу тебя? – я надеваю очки, чтобы лучше разглядеть гримасу разочарования на его лице.

– Нет. Мне не обидно. Я пришёл сделать тебе предложение.

– Деловое?

– Расценивай, как хочешь. Дина, выходи за меня замуж.

– Ты хочешь, чтобы я села в тюрьму за убийство по неосторожности?

– Почему, Дина!? Почему ты отказываешь?

– Потому что я живу в условиях, в которых жить не хочу.

– Выйдешь за меня, и всё изменится.

– В том-то и дело, что нет. Всё только усугубится.

– Ты отказываешь окончательно?

– Да.