(Не)Твоя семья

– Давай разбирайся. Если все пойдет хорошо, то через год в замминистры пойдешь, а потом пару лет и в дамках.

– Я же сказал, что у нас все хорошо, – скрежетал зубами. Терпеть не могу, когда мне пытались навязывать мнение или манипулировать.

– Тебе нужна крепкая образцовая семья. Полная. Подумай об этом, сын. Еще есть время…

На развод намекал, что ли? Я за Ангелину рвать буду, против всех пойду, даже карьеру похерить готов, но и она должна выбрать меня. Только меня.

Вечером измотанный приехал на квартиру. Аппетита не было. Настроение где-то в районе плинтуса. Схватил из старого мини-бара початую дорогущую бутылку виски: зубами сорвал пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло терпкой горечью: я закашлялся и нашел стакан. Давно не пил ничего крепче белого сухого вина. Очищался, мать его! Сегодня планировал догнаться за последние полгода. Мне нужно это. Иначе бредовые мысли полезут в голову. Они уже там.

Рука непроизвольно зависла над телефоном. Так и тянет позвонить жене. Геля писала. Я молчал. Пусть думает. Ей плохо. Мне тоже. Но я терплю, и она должна смириться.

Неожиданно телефон ожил. Марьяна звонила. Одноклассница. Дочь Альберта Ромовича, нашего врача. Мы сто лет знакомы, даже дружим семьями. Я был крестным ее дочери. Думал Марьяну сделать крестной сына. Не выйдет. Нет никакого сына и не будет. Пока. А может, вообще. Черт его знает.

– Слушаю, – бросил лениво. Алкоголь послабил.

– Тим, ты как? Все хорошо? – голос обеспокоенный. Интересно, Ангелине звонила? Она с Марьяной через меня познакомилась. Подружились они.

– Геле звонила?

– Нет, – ответила, замешкавшись, – отец рассказал. – Не думай, ничего такого. Только сказал, что тебе с женой нужна поддержка. Вот звоню.

– А я на квартире бухаю.

– Можно приехать? – попросила Марьяна. – Напьемся вместе.

– А муж не заругает?

Мы с Олегом друзьями не были, но общались неплохо. Я бы точно Гельку к чужому мужику, пусть он хоть трижды друг и одноклассник, в ночь не отпустил.

– Он Ярославу в лагерь повез. Можно гульнуть, – тихо рассмеялась.

Марьяна приехала быстро. Я отдал ей свой бокал, а сам начал глушить из бутылки: особо не брало, но напряжение ослабло. Мутью голову заволокло.

– Как у тебя с мужем? – решил сменить тему.

– Плохо, – коротко и с горчинкой. Она сидела на белой шкуре возле декоративного камина прямо у моих ног. Светлые волосы убрала на одно плечо, бретелька свободного платья съехала, обнажая грудь чуть больше положенного, туфли сбросила, а ноги оголились до самых бедер. Мы знакомы давно и никогда между нами не было близости. Поэтому Марьяна так свободна сейчас.

– Что будешь делать, если… – не закончила, поставила на пол бокал и положила голову на мои колени: смотрела внимательно и проникновенно.

– Не знаю, – сделал еще один глоток. – Посмотрим, – я и так ей слишком много сказал. Нажаловался.

– Помиритесь, – улыбнулась, а в глазах грусть. – Тим… – рука неожиданно очень медленно и томно поползла по моему колену вверх. – Ты знаешь, я не претендую… – шептала смущенно. – Утешить хочу тебя и себя… – пальцы добрались до паха, массировать и мять принялись. Искры возбуждения взбаламутили кровь. В последнее время берег Гельку, не трахал, как нравилось, опасался навредить ребенку. А вот вчера… Черт!

Я обхватил тонкое запястье. Алкогольная взвесь рассеялась. Я жене не изменял. Когда замуж за меня выходила, клялся в этом. Геля в ответ пообещала, что навсегда останусь для нее первым и единственным.

– Ты пьяна, Марьяна. Иди домой, – поднялся рывком и вызвал такси. – Мы просто забудем об этом, – подхватил ее под руки и повел к лифту. Женщины подшофе любили очаровываться печальным образом мрачных мужчин. Вот и Марьяну повело.

– Прости, – обняла и поцеловала в щеку. – Это все виски. Вы с Гелей обязательно помиритесь. Я бы этого очень хотела, – и снова поцеловала меня, только теперь в губы. Я тоже пьян и не успел среагировать. – Я позвоню. Пока… – села в такси.

Марьяна уехала, а я завалился спать. Буквально упал в сон, а утром встал до будильника. Умылся и, не тратя время на завтрак, поехал домой. Суббота. Ангелина моя, наверное, спит еще. Я давал ей два дня, но, думаю, полтора будет достаточно. Я соскучился и хочу услышать, как она меня любит.

Припарковался на улице, заезжать в гараж не стал. Себе объяснил, что не хотел будить жену. Вошел в дом и сразу поднялся наверх: спальня была пустой, только одеяло скомкано. Без меня моя девочка даже спит беспокойно.

Я вышел из комнаты и спустился вниз. Если Геля не спит, значит, может быть только в одном месте. В месте силы. Для ее творческой натуры это очень важно: возможность уединиться и отстраниться от всего.

Дверь в мастерскую была приоткрыта: погожее утро заливало нежным светом большую рабочую зону. Окна в пол открыты, впуская весеннюю прохладу вместе с запахами свежей травы и майских цветов. Ангелина стояла спиной, кутаясь в облаке темных волос. Длинноногая, стройная, тонкая. Жемчужный шелк сорочки плавно обтекал изящные изгибы. Со спины и не скажешь, что беременна, и живот уже заметен. У меня защемило в груди от жесткости к своей девочке, но я не мог иначе. Она максималистка, а в жизни все намного сложнее. Я уберегу ее от нее самой. Лучше отстрадать сейчас, чем мучиться всю жизнь.

– Замерзнешь, – шепнул, подходя ближе, обнимая ее за плечи. Не могу видеть босые ступни на холодном мраморном полу. Дерево смотрелось бы уютней, но камень практичней. Так Геля говорила.

– Приехал… – увидел, как задрожали ресницы, а прохладные пальцы впились в мою руку. Я перевел взгляд на полотно, и внутри взъярился гнев. Ангелина рисовала младенца в утробе. Пока это только набросок, но чувствовалась рука мастера и нежность материнского сердца. Что же она так цеплялась за этот плод? Да, именно плод! Эмбрион! Это не человек. Людей убивать нельзя, даже самых конченных ублюдков. А этого можно и нужно! Это нечто нездоровое в ее теле. Это нужно вытащить и отпустить. Да, это больно. Но горевать долго не стоит. Мы же не плачем над каждым засохшим на трусах сперматозоидом. Пример грубый, но ребенок для меня – это живое, полноценное, говорящее создание. Рожать нужно обдуманно и осознанно, а не на эмоциях физических и умственных инвалидов.

– Что это? – кивнул на холст.

– Кто… – тихо поправила жена. Подняла на меня большие карие глаза с зелеными крапинками – в них стояли слезы. Я читал ее как открытую книгу.

Чертыхнулся, отошел, волосы взлохматил. Нет, она не может этого сделать! Не должна! Если хочет меня на эмоции взять, не выйдет! Если не прислушается к голосу разума, я пойду до конца!

– Чего ты хочешь, Геля? – холодно поинтересовался, сложив руки на груди. Наглухо закрылся. Меня не разжалобить стенаниями и истериками. – Хочешь, чтобы силой тебя на аборт потащил? За тебя решить? Не мучить тебя проблемой выбора, м?

– Нет… – ахнула и инстинктивно закрыла живот руками. Я криво улыбнулся. Такая красивая. Заспанная, без косметики и элегантных нарядов, а лучше нее просто нет. Дурная только, мужа не слушала. На здравый смысл плевала. Потом же локти кусать будет, но не достанет ведь. – Тим, – сглотнула шумно, – я не согласна на прерывание. Я хочу родить. Чувствую, что все хорошо будет. Это мой ребенок. Наш…

– Мою позицию на этот счет ты знаешь, – ответил угрожающе спокойно. Меня самого пугала пустота внутри. Как отрубило.

– Неужели карьера тебе дороже всего? – оборонила Геля, блуждая растерянным взглядом по моему лицу. Видимо, зацепиться за человеческое хотела. Не выйдет. Я умел отключать чувства и эмоции.

– Да, – шагнул к ней. – Да! – схватил за острые плечи. Жена задрожала. Мне хотелось сделать ей больно. Напугать. В первый раз в жизни. – Я не хочу потом, когда оба вымотаемся в конец, забив на все, кроме больного сына, отдавать его в спецучереждение. Поверь, именно так происходит. Вот тогда придет настоящая вина. И да – это будет конец всему, что я строил.

– Я так никогда не сделаю! – с жаром воскликнула.

Я зло, неприятно рассмеялся: резал не только слух, но и собственные вены.

– Он ведь умереть может. В любой момент может. И это намного тяжелее, чем пережить утрату сейчас, – я давил и ломал ее сопротивление. Я сильнее. Она подчинится.

– Уходи, – прошептала одними губами. – Я не могу так… Я не сделаю так! – вздернула подбородок, подписываясь под своим собственным приговором.

– Значит, тебя, Ангелина, в моей жизни больше не будет. В моем доме тоже, – холодно отчеканил. Я разведусь с ней и пусть потом не плачет.

Глава 3

Ангелина

Я снова плачу. За два дня пролила больше слез, чем за пять лет брака. Сидела на холодном полу и не могла понять, когда мы с мужем совсем перестали понимать друг друга. Жестокий, какой же он жестокий. Не сомневался, не жалел, не сочувствовал. Тимуру не было больно. Ему все равно.

Вчера целый день читала истории женщин, прошедших через прерывание на большом сроке. Господи, какая же это боль. Даже имея поддержку супруга, они страдали и умирали вместе с долгожданными детьми, которые никогда не родятся: для кого-то первенцами, кто-то ждал ребенка определенного пола, для кого-то последний шанс, который безжалостно отобрала судьба. Умертвляющий укол и преждевременные роды. Кругом равнодушие, и даже в частной клинике никто не поймет горя матери. Для них это всего лишь работа. Я ведь даже не смогла бы похоронить малыша по-человечески, потому что это плод, еще не человек: слишком маленький и совсем не нужный этому миру. И собственному отцу в том числе. Моему любимому мужчине, мужу, опоре и защите. Я так любила Тимура, но…

– Ох, – сквозь слезы улыбнулась, ощутив легкий пинок. Мой мальчик проснулся. – Я обещаю, что сохраню тебя. Клянусь, сынок. Мы сможем. Мы все сможем.

Пол-утра маялась, не зная, куда себя деть и что делать дальше. О страшном диагнозе нашего малыша не знал никто, кроме нас и Альберта Ромовича. О беременности только самые близкие – наши родители. Животик у меня аккуратный: я пока старалась не афишировать свое состояние. Боялась. Две неудачи сделали меня суеверной. А еще сложно отвечать на бестактные вопросы, почему живот не растет, что случилось, снова выкидыш… Это я проходила со второй беременностью. Была слишком счастлива и беспечна, делилась своей радостью. Потом было тяжело и от сочувственных взглядов, и от неудобных вопросов.