Троянская война

Троянская война
Оливия Кулидж

В этой книге впервые воссоздана десятилетняя история легендарной Троянской войны. Основываясь на греческой мифологии, на творениях бессмертного Гомера, автор выстраивает увлекательное и яркое повествование, где одной сюжетной нитью связаны все эпизоды падения легендарного города. Уцелевшим героям предстоит пройти через множество испытаний, прежде чем им удастся вернуться в родную Грецию…

Оливия Кулидж

Троянская война

Введение

Прошло уже три тысячи лет со времен Троянской войны, а ее история продолжает будоражить воображение поэтов и драматургов. Она стала сюжетным стержнем самых известных из всех легенд и вдохновила авторов многочисленных литературных произведений. По этой причине легенды о Троянской войне кажутся частично знакомыми, хотя если рассматривать последовательность всех событий, то взаимосвязь между одним хорошо известным эпизодом и другим зачастую остается смутной. «Илиада» начинается на десятом году Троянской войны, причины начала и конец которой не объясняются.

«Троил и Крессида» Шекспира, «Ифигения» Гете, «Андромаха» Расина связаны с отдельными эпизодами и знакомят нас с героями, о которых нелишне было бы знать несколько больше.

Ни один из великих мастеров не предпринял попытки пересказать легенду о Троянской войне целиком. Этот пробел пытались восполнить не столь известные поэты и составители кратких изложений, большинство из которых были недостаточно хорошо ознакомлены с подробностями истории и не понимали обычаев времени, о котором писали.

Чтобы заполнить зияющие пропуски в легенде, придумывались нередко абсурдные события или изменялись характеры героев, что, в свою очередь, усложняло понимание последующими поколениями полной картины истории.

Несмотря на все эти трудности, легенда о Троянской войне может и должна быть донесена до читателя целиком. Если опустить некоторые явные несуразности, легенда становится на удивление последовательной, несмотря на многочисленные события и большой период времени, который она охватывает. Когда читаешь изложение событий как единое целое, понимаешь, на сколько это замечательная легенда и почему она столь хороша. Герои ее – живые люди, которым сочувствуешь. Сама легенда разнообразна, захватывающа, поэтична и красива. Не знать ее – лишиться большого удовольствия. Наслаждаться легендой о Троянской войне можно и нужно ради самой легенды, а не только ради событий, в ней изложенных.

Пролог

Золотое яблоко

У порога в жилище Зевса, властелина всех богов и людей, стояли три огромных сосуда. Один был наполнен благами, которые Зевс изливал на смертных, а два других вмещали печали – ведь жизни героев были трагичны, несмотря на их величие в войне. Война, как и судьбы людей, посылалась им по воле богов. Самая известная и затяжная из всех войн – между греками и троянцами – тоже была послана бессмертными с вершин горы Олимп. Повод к войне можно проследить с того момента, когда всемогущий Зевс, властелин всех богов и людей, заметил Фетиду, морскую нимфу, мчавшуюся по искрящимся волнам, гонимым ветром.

Зевс добивался среброногой Фетиды и сделал бы ее своей супругой, несмотря на то, что овладеть ею было столь же трудно, как поймать танцующее на воде солнце. Однако ходили слухи о некоем настораживающем пророчестве: мол, если у Фетиды родится сын, то он станет величественней своего отца. Когда Зевс услышал об этом, то перестал добиваться богини, понимая, что его правлению наступит конец, если появится бог могущественнее его. И чтобы обезопасить свое владычество, он решил выдать Фетиду за смертного, тогда ее сын обретет величие лишь среди людей.

Женихом был выбран Пелей, царь мирмидонян. Зевс научил его, как быстро схватить и удержать богиню, пока та играла на мелководье у берега. Хотя разгневанная нимфа превращалась то в огонь, то в воду, то в ветер, то в морскую чайку, то в тигрицу, то в львицу, то в змею и, наконец, даже в каракатицу, чтобы ускользнуть от него, Пелей не отпускал ее до тех пор, пока Фетида не согласилась стать его невестой. Тогда Зевс, исполняя задуманное, устроил грандиозную свадьбу для Фетиды и Пелея, пригласив всех богов. Немногим смертным выпадала такая честь, как Пелею, когда боги и богини сидели и пировали с ним за одним столом. Они пили нектар и закусывали странной и приятно пахнущей пищей. Божественные гости были ослепительны в своем очаровании, непринужденны в смехе. Не склонная к веселью невеста молча сидела рядом с Пелеем, но все остальные были веселы, и музыка, о которой люди могли только мечтать, звучала в их душах. Гости прекрасно ладили друг с другом, поскольку злой Дискордии – богини раздора – не было среди них. Только ее одну не пригласили, и она сидела в пустынных залах на Олимпе, замышляя план мести. И вот, когда веселье было в самом разгаре, огненной вспышкой явилась Дискордия и хмуро осмотрела собравшихся. Она бросила что-то на стол и исчезла, не сказав ни слова удивленным богам. Это оказалось золотое яблоко, редкое сокровище, на котором сияла краткая надпись: «Прекраснейшей». На мгновение все смешалось, поскольку каждая из богинь протянула руку к сказочному подарку. Среди них была и величественная Гера – царица богов, сероглазая Афина, златокудрая Афродита и благородная Деметра, чьи волосы были цвета спелой пшеницы. А еще прелестная, розовая Геба, освещенная Луной охотница Артемида, стройные грации – каждая красива по-своему, вне сравнения, тоже претендовали на яблоко. И боги заспорили, поддерживая то одну, то другую претендентку.

Скоро столы опустели, про невесту с женихом забыли, поскольку в божественных залах Олимпа продолжались бесконечные споры. Даже Зевс не в силах был положить им конец, потому что его жена, Гера, тоже была среди главных претенденток. Шли годы, кандидатуры многих богинь были отклонены, но боги так и не могли сделать выбор между Герой, Афиной и Афродитой. Не легко выбирать между величием, мудростью и женским очарованием – ведь каждая красива по-своему. В конце концов, когда все утомились, было решено, что уладить этот спор должен беспристрастный судья. Они выберут мужчину, юного и неопытного, который не знает ни одну из богинь, и пусть решение принимает он. С этой целью они отправились к Идским горам, где Парис, юный пастух, пас стадо овец на склоне, обращенном на высокую каменную стену, окружающую город Трою.

За много лет до этого, когда золотое яблоко еще зрело в саду богов, проснувшись однажды ветреным утром, царица Гекуба послала гонцов по улицам Трои позвать предсказателей. Ей приснилось, что сын, которого она надеялась родить, не ребенок вовсе, а пылающий факел. Огонь, исходящий от него, распространялся через дверные проемы дворца на широкие улицы, к храмам, пока городские стены не окунулись в море пламени. Когда царица в испуге открыла глаза, грохот падающих зданий и женские вопли все еще стояли у нее в ушах.

Предсказатели выслушали рассказ царицы с серьезным видом и в один голос объявили, что этот сон – предупреждение свыше. Мальчик, который родится, станет причиной гибели города.

– Этому не бывать! – мрачно изрек царь Приам. – Разве у меня нет других детей, разве мне не пророчили иметь пятьдесят сыновей? Что значит жизнь одного ребенка, если речь идет о всеобщем благополучии? Отнесите его в дикие чащобы Идских гор и оставьте там умирать.

Приговор царя был беспрекословно исполнен, но какие-то бедные пастухи, бродившие в чащах, нашли ребенка и пожалели его, потому что он был красив, как звездочка. Парис, или Александр, не подозревая о своем происхождении, вырос у стен города, в котором правил его отец.

Парис пас овец на Идских горах и был счастлив там в своем неведении, поскольку по натуре был покладистым и спокойным. Да и жизнь его не изобиловала трудностями, потому что нимфа Энона влюбилась в его золотые кудри и румяные щеки, посмуглевшие от свежего воздуха. Парис был изящен в своих движениях, голос его был тихим и низким, да и сам он сиял такой красотой, что, казалось, годится в женихи даже богине. Поэтому-то Энона и добивалась Париса, он ответил ей взаимностью, и они жили вместе счастливо, вдалеке от богов и людей.

И вот богини выбрали именно Париса разрешить свой спор из-за его непредвзятости. Они послали ему яблоко, и все втроем предстали перед ним на поляне во всем своем величии, повелев ему решить, которая из них самая красивая.

Простой пастух с Идских гор был поражен неземной красотой прекрасных богинь. Солнечный луч освещал их белые плечи и играл в их золотых волосах. Трава превращалась в цветы там, куда ступали их ноги. Парис позабыл обо всем на свете – о ветре, шумящем в деревьях вокруг, о крике своих ягнят и даже о золотом яблоке, которое холодило его руку. Появление богинь вызвало в воображении Париса видения далеких дворцов, где в роскошных залах раздавалось пение божественных песен, сияли лица принцесс небесной красоты. Его мысли были далеко, в той жизни, которой он не знал, и едва ли слышал о ней, и судить о которой вряд ли мог.

Тогда вперед выступила величественная Гера – царица цариц. Парис с открытым от изумления ртом разглядывал ее – от сверкающей короны до алых крокусов, которые густо выросли у нее под ногами.

– Я сделаю тебя властелином мира, – гордо сказала она ему и замолчала, выжидая, пока в воображении простака-пастуха пронесутся золотые троны, великолепные процессии и сражения, ужасающие и далекие.

Парис, растерявшись, ничего не ответил Гере, стоял в благоговейном молчании и смотрел на нее во все глаза до тех пор, пока гордой богине не надоело ждать. Она отступила назад в надменном гневе от его отказа.

Затем перед ним предстала сероглазая Афина в своем непритязательном наряде. На голове ее не было шлема, и она отложила свои воинские доспехи. Воздух благоухал маленькими фиалками вокруг нее, когда она смотрела на Париса сверху вниз с улыбкой, но все же с оттенком презрения.

– Я передам тебе всю мудрость человечества, – пообещала она, пронзая его своим спокойным взглядом насквозь. Она поняла, насколько он прост, и догадалась, что он не польстится на ее обещание.

Парис покраснел и опустил взор под пристальным взглядом богини. Он ничего не понял из того, что она предложила, но почувствовал ее презрение и чуть отодвинулся в сторону. Богиня отступила назад, не удивившись, но с трудом скрывая разочарование и гнев.

Последней подошла, улыбаясь, Афродита, под белыми ногами которой вырастали белые и желто-золотые нарциссы с тяжелым запахом. Ее голос был уверенным и веселым, когда она предложила Парису свою взятку.

– Ты получишь в жены самую красивую женщину в мире, – сказала она ласково, а ее глаза, синие, как море, смеялись, заглядывая в его глаза, – взгляд, который Парис так часто ловил у Эноны.

Вот наконец-то появилась богиня, чье непреодолимое обаяние он понимал. Афродита протянула руку за яблоком таким жестом, словно оно уже принадлежало ей. Парис почувствовал, как ее теплые пальцы прикоснулись на секунду к его руке, когда он вложил приз в ее ладонь. Счастливая победительница тотчас исчезла, и, хотя Парис часто видел ее потом, богиня больше никогда не представала перед ним в полной своей красе.

Афродита торжествовала, но две другие богини задумали месть. Однако богиня, признанная самой прекрасной, многое успела сделать для своего любимца. Она поведала ему о его рождении, привела его в Трою, заставила Приама и Гекубу забыть свои опасения и принять его как сына. Париса встретили как принца, и он забыл Энону, потому что Афродита нашептывала ему на ухо, что вот-вот он получит красавицу жену.

Елена

Дворец Менелая, самого могущественного царя Греции, располагался на краю Спартанской равнины. Здесь и готовился ужин для всех членов огромного хозяйства, которые собирались во внутреннем дворе по возвращении с виноградников или с полей. Мычание скотины повисло в воздухе – дойка уже закончилась, и большие царские стада сгонялись в загоны на ночь.

Слуга быстро вошел в тускло освещенный зал, где только что зажгли факелы.

– У ворот какая-то колесница, царь Менелай, – объявил он. – Молодой человек назвался Парисом, принцем из азиатской Трои, путешествующим, чтобы увидеть мир.

– Приведи его ко мне, – отвечал царь. – А пока женщины приготовят купель и одежды на смену, можешь уведомить царицу, что с нами будет пировать чужеземец, она ведь любит рассказы о дальних странах.

Менелай поднялся со своего кресла перед очагом, но, когда гость вошел в свет факелов, царь изумился и на мгновение заколебался при виде исключительной красоты молодого человека.

Парис казался загорелым и волшебно-солнечным. Его блестящий шлем был сдвинут назад, золотые волосы выбивались из-под него и обрамляли загорелое лицо, пышущее здоровьем. Желтовато-коричневая леопардовая шкура небрежно накинута на его плечи. Пояс и сандалии были из чистого золота. Короткая белоснежная туника оттеняла руки и ноги, покрытые легким загаром.

«Если он встанет рядом с Еленой, моей женой, – подумал Менелай, – то они составят самую прекрасную пару, которую когда-либо видели на земле».

Когда Парис вышел из купели с заблестевшими после расчесывания золотыми кудрями, слуги поставили для него кресло рядом с Менелаем и пододвинули небольшой столик. Девушка принесла кувшин с водой и наполнила серебряную чашу для омовения рук. Резчик положил перед путешественником куски мяса, а старый слуга ржаной хлеб, сыр, рис и тому подобные припасы из кладовых. Другой принес золотые кубки и чашу с вином, разбавленным водой. Царь вкушал со своим гостем и вскоре был очарован изяществом молодого человека и низкими нотами его музыкального голоса.

– Ты должен спеть для нас после трапезы, – сказал он. – Если твое умение играть на кифаре соответствует твоему голосу, мы сочтем, что нам и в самом деле улыбнулась удача. Наш певец стар, и царице наскучили его песни, поэтому она не выходит из своих покоев. А без нее тоска опускается на пиршественный зал.

– Я имею некоторый навык в музыке, – признался молодой человек. – Более того, Гектор, мой брат, заявляет, что я трачу слишком много времени на кифару и пренебрегаю оружием войны. Я – очень даже неплохой стрелок из лука, но дело в том, что я вырос в горах и действительно не обучен владению копьем или мечом.

– У каждого свой дар, – заметил царь-воин с умеренным презрением.

– Так оно и есть, – ответил Парис искренне. – Дар Гектора – мастерство в войне. Мой – лишь любезность и красота, и все же не стоит презирать того, что не достигается практикой, а исходит непосредственно от благословения богов. Никто не может завоевать то, чего ему не дано.

– Дары богов – самые лучшие достоинства, – автоматически отозвался царь, но его взгляд был устремлен на дверной проем, где слабая суматоха слуг отметила появление его жены.

Хорошенькая девушка пододвинула кресло к очагу, а другая наклонилась, чтобы поправить мягкий коврик перед ним. Третья вкатила серебряную корзину, поперек которой лежала ручная прялка с ярко-синей шерстью для прядения. Позади всего этого шествовала госпожа – Елена. Менелай перевел взгляд на своего гостя, ожидая восхищенного вздоха, каким обычно незнакомцы приветствовали ослепительную внешность самой красивой женщины на земле. Губы Париса и впрямь приоткрылись и слегка зашевелились, но он не издал ни звука. Менелай, пораженный обаянием внезапной улыбки Париса, не заметил, что и Елена слегка вздрогнула при виде такого красивого молодого человека. И конечно, он не мог услышать голос Афродиты, который отчетливо звучал в ушах Париса: «Ты получишь в жены самую красивую женщину в мире».

Парис взял кифару, чтобы спеть песню для Елены, а ее муж был доволен, что этим вечером его жена задержалась с ними в зале. В последующие вечера она снова оставалась допоздна, а Парис тем временем очаровывал ее шепотом и взглядами, интонациями своего голоса, когда пел для нее, украдкой касаясь ее руки. У Менелая, довольного веселым обаянием своего гостя, и в мыслях не было, насколько тот восхищен Еленой. Все мужчины столбенели при ее виде, однако, хотя она не сильно любила своего мужа, не проявляла симпатии к другим. И царь считал ее холодной по натуре.

В конце концов в одну безлунную ночь Елена тихо встала с ложа, которое она делила с мужем, чтобы украдкой спуститься вниз по узкой лестнице и пройти через большой зал, где во сне беспокойно ворочались слуги. Во внутреннем дворе Парис катил свою легкую колесницу, а его слуга в это время вывел лошадей за ворота, где не было слышно, как их запрягают. Парис живо вскочил в колесницу и обнял рукой Елену, держа поводья. Слуга шарахнулся в сторону от несущихся коней. В темном сонном зале грохот колес был похож на далекие раскаты грома, разносящиеся все дальше и дальше по холмам.