Домашний арест или Новый папа по соседству

Я помню каждую из этих игрушек. Это был большой набор в красивой картонной коробке с прозрачным окошком.

В какой-то Новый год его выдали маме на работе вместо зарплаты. Она грустно шутила, мол, спасибо, что не водкой. Кстати, тогда именно соседка снизу спасла нас от пустого стола. Ее муж, тогда ещё военный, намутил нам с солдатской кухни тушёнку, картошку, моченую капусту и варёную селедку, из которой мама умудрилась сотворить «шубу»…

Почему мне тогда казалось это все таким постыдным и опостылевшим, а сейчас я бы с удовольствием сел за простой стол? Возраст? Или просто меланхолия от усталости и неожиданного уюта рядом с чужой семьей?

Хватит пальцев одной руки, чтобы посчитать людей. Которые знают меня без циничной брони, которую я нарастил за годы в политике. Разучился дружить. Артём – это исключение. В политику он попал, потому что отмороженный, веселый дурак. Удача и люди любят таких. Я научился увольнять подчинённых, наращивать связи, собирать компромат. Так себе профессиональные навыки, прямо скажем… И вот сейчас я вешаю на елку немного облезшую игрушку в виде стручка фасоли, чувствуя себя, наконец, целостным. Без необходимости в следующую секунду закрыться и принимать вежливые удары жизни и коллег.

– Дядя Иван, а ты мне ещё книжечку почитаешь? Как вчера? – Подходит ко мне Вера и берет за руку.

Я ощущаю, что с ребёнком что-то определенно не так. Глаза осоловелые, сухие губы…

– Да ты горишь, подружка! – Доходит до меня.

– Где? – Оглядывает себя девчушка.

– На бороде, – улыбаясь, щелкаю ей по носу.

Странно, что бегает и совсем не чувствует…

– А ну-ка стой, – услышав наш диалог, ловит ее Надя и прижимаемся губами ко лбу. – Правда, на температуру, похоже. Да прекрати ты скакать и сядь на диван, Вера! Я сейчас градусник принесу.

Электронный приборчик показывает тридцать восемь и две. Мелкая виновато смотрит на мать, пока та ее отчитывает.

– Вера, ну вот зачем ты с бабушкой ела мороженое?

– Я чуточку… – ворчит мелкая. – Оно само в рот прыгало. Я только открывала.

– Господи, все по графику! – Продолжает причитать Надя. – Ангина. Вот что мне с тобой теперь делать? Быстро топай в кровать!

– А мультик досмотреть? И тут елочка… – начинает капризничать Вера.

– Давай я сегодня к вам пойду, – предлагаю Наде. – Пастельное белье махнём. На диване вместе поспите.

– Вот зачем вы поважаете? – Рычит на меня соседка. – Она прекрасно знала, что мороженое есть нельзя! Вот в угол ее надо поставить! Быстро в кровать, Вера, я сейчас лекарства принесу.

– Да прекрати, – притягиваю я соседку к себе и шепчу на ухо. – Ну заболел ребёнок. Я все детство мечтал с телеком болеть. Расслабься…

– Делайте, что хотите, – расстроено махнув рукой, Надя уходит на кухню.

Пока я меняю постели, что-то долго там шебуршит и возвращается с чайной ложкой и стаканом воды.

– Не понимаю, как я прошляпила, но сироп просрочен оказался жаропонижающий. Пришлось таблетку растереть. На ночь и день хватит там таблеток, а завтра с работы принесу. В садике у них есть сироп, надеюсь…

– В смысле в садике? – Не догоняю я формулировку.

– Я не могу Веру завтра оставить дома, – вздыхает соседка. – Меня уволят. Понимаете? Посидит у медсестры на карантине день, а потом два выходных.

– Да ты чего? – Прям выпадаю я в осадок. – Ребёнка собралась по транспорту таскать? Я присмотрю. Оставляй дома.

– Но как? – Хлопает она глазами. – Ее может и тошнить от температуры, и горло надо полоскать…

– Ну ты меня совсем идиотом считаешь? – Дергаю я бровью. – У меня мама, вообще-то, была терапевт. Ты знаешь, сколько я горчицы в своих носках вытерпел?

– Я не знаю… – Кусает Надя губы. – Я подумаю.

Ночь выдаётся бессонной даже у меня. Как вообще можно спать, когда за стенкой постоянно хнычет ребёнок? И дело не в том, что он хнычет. А в том, что ты очень хочешь помочь, но не знаешь чем. Я вспоминаю, как моя мать сидела со мной точно так же, как Надя с дочерью. А потом ещё и Линкой. Мы всегда болели с ней друг за дружкой. И иногда по кругу. Бедная мама…

Мне кажется, что я уже не разделяю, кому помогаю. Реальной женщине или вижу в ней возможность отдать долг и поросить прощения у человека, которого, к сожалению, больше нет. Надежда бы понравилась маме. Я уверен.

Температура у Веры спадает буквально за десять минут до того, как у Нади звонит будильник.

Соседка выходит из комнаты и смотрит на меня отупевшим взглядом.

– Жесть какая-то… – стонет и прислоняется виском к дверному косяку. – Только уснула.

– Кофе будешь? – Говорю ей сочувствующе.

– Да, – кивает. – Только в душ на пять минут. – Спасибо большое.

Я ставлю ей на стол ещё яичницу и тосты. Чувствую, что сама себе готовить не станет.

Она выходит из душа чуть посвежевшей, но все равно разбитой.

– Как вот уйти? – Прикрывает глаза ладонями. – Я же изведусь.

– Мы будем тебе звонить, – пытаюсь успокоить. – Лекарство выбьем, если откажется, на крайняк, залью. Ну что ты в самом деле?

– Неудобно… – мечется внутри Надя.

– Смотри, – демонстрирую ей ногу. – Мы с ней тут под охраной считай круглосуточной. Только дернусь – целый наряд приедет. Не переживай. Давай свой телефон. Номер забью.

Помешкав ещё с пол минуты, соседка берет в руки телефон.

– Диктуйте…

Я вызываю ей такси, чтобы не опоздала на работу. Надо сказать, что Надя не сопротивляется, а просто обещает, что завтра с неё завтрак, обед и ужин.

Мы с Верой остаёмся одни. Я даже успеваю тоже немного подремать, пока у мелкой снова не поднялась температура.

Вера, шлёпая босыми пятками, приходит ко мне в кровать и тихонечко ложится рядом.

– Эй… боец с шоколадным мороженным, – немного тискаю я ее за бока. – Ты чего совсем потух?

– Говорить больно… – хрипит она.

– А вот это уже беда… – вздыхаю и трогаю ее лоб. – И снова таешь.

– Как Снегурочка… – вздыхает мелкая. – А когда мама придёт?