Домашний арест или Новый папа по соседству

– И пакетики тоже ваши, – делает пальцами Валентина. – Там по-мелочи. Носочки, трусики, платьица.

– Мама, они с феечками… – горят глаза дочки.

– Кстати, ваши фокусы с опекой не удались, – оскаливаюсь.

– Не понимаю, о чем ты, – пожимает стерва плечами и опять прикрывается чашечкой кофе.

Все понятно…

– До свидания, – прощаюсь я со свекровью и вывожу дочь на улицу.

Глубоко дышу холодным воздухом, чтобы не заплакать. Обошлось, конечно. Но на душе будто кошки скребут. Уверена, эти чеки с суммами больше моей зарплаты будут приложены в суде.

– Мамочка, ты расстроилась? – Трется о мою руку Вера, пока едем в маршрутке.

– Ты меня напугала, когда ушла с бабушкой, – отвечаю строго. – Больше так не делай.

– Я просто очень хотела феечек… – шмыгает носом дочь.

И меня это безумно задевает, но как объяснить ребёнку, что с ним играют в плохую игру? Мне приходится взять себя в руки.

– Давай я буду покупать тебе феечек, – целую Веру в макушку. – Только не всех сразу.

– Хорошо… – вздыхает она. – А ещё бабушка сказала, что если мы к ним на новый год приедем, то под ёлочкой меня будет кухня ждать.

Вот гадина…

– А у нас тебя тоже будет под ёлочкой что-то ждать, – нахожу в себе силы улыбнуться. – Только это секрет!

– У нас ещё даже елочки нет… – вздыхает Вера.

– Вот будут выходные, и обязательно поставим, – обещаю дочери.

Только куда? Соседу в комнату? У нас в спальне некуда…

Домой мы с Верой попадаем практически в десятом часу. Дочь буквально засыпает на ходу, поэтому, я быстро ее мою и отправляю в кровать.

– Спокойной ночи, малышка, – целую пушистую макушку.

– А почитать? – Спохватывается Вера.

– Времени уже много, – уговариваю я ее. – Мне ещё нужно постирать, покушать и тоже в душ сходить.

Буркнув приветствие соседу, посасывающему на кухне чай из незнакомой мне чашки, скрываюсь в ванной и только там, включив посильнее кран с водой даю волю напряжению, которое, конечно же, выливается из меня слезами.

Смотрю на себя в зеркало и не понимаю, зачем моему бывшему мужу нужна была другая женщина. Зачем он так со мной поступил? Пол года назад это жестко ударило по моей и так нестойкой самооценке.

Мало интима? Так я просила помощи, чтобы хоть чего-то хотеть под вечер кроме сна. Но возиться с ребёнком никто не хотел, а пускать в дом няню Валентина отказалась категорически. Теперь я понимаю почему… Никто не должен знать, что происходит за дверями дома Шольц.

Или может быть, я себе вру. И точно выгляжу хуже той рыжей практикантки, которую мой муж… прямо у себя на столе. Господи, как и меня дурочку когда-то. Как и ещё с десяток.

Я уверена, что свекровь прекрасно об этом знала, когда платила им конские отступные при увольнении.

А теперь они рассказывают мне о семье? Пусть заведёт себе ещё одну идиотку.

Я долго стою под горячей водой и выхожу из душа только когда понимаю, что ванной становится нечем дышать.

Распахиваю дверь и нос к носу сталкиваюсь со своим соседом. Он держит в руках стакан с янтарной жидкостью, налитой примерно на ширину пальца от дна.

– Пей… – протягивает мне его.

– Что это? – Не спешу я повиноваться.

– Пей, тебе говорю, – рычит мужчина и всовывает мне в руку стакан.

Я делаю глоток и чувствую, как на мгновение от градуса напитка перехватывает дыхание.

– Это что? – Шепчу.

– Лекарство в твоём случае, – хмыкает сосед и кивает на кухню. – Пошли, расскажешь, что стряслось. Давно не видел, чтобы бабу так колотило.

Глава 8. Правильный чай

Иван

Надю разматывает от ста грамм конька как сопливую школьницу. Неужели такие ещё бывают?

Клацая зубами по краю стакана, она рассказывает мне какой-то несусветный бред, что если не поставит дочке елку и не купит кухню, то Вера захочет жить с отцом. А у неё, кроме дочери никого. Совсем. И что, на самом деле, Надя выходила замуж за Шольца, потому что повелась на эту самую иллюзию большой, полной семьи.

– У меня и дедушка, и бабушка были, – всхлипывает, – и мама. Я хотела, чтобы у моих детей было так же.

– Эй, эй, ну ты чего… – глажу я молодую, ещё три дня назад незнакомую женщину, позволяя рыдать на своём плече. – Все ещё у тебя будет. Каждый день люди пачками разводятся. И вот что тебе скажу. Я мужиков много видел, которые потом жалели. А вот бабу – ни одну.

– Да я не жалею, – всхлипывает Надежда. – Просто больно. От несостоявшегося будущего что ли…

Мои пальцы скользят по нежной, девичьей коже, по шелковым волосам и… чувствуют, что под махровой тканью на соседке сейчас нет абсолютно никакого белья.

Надо сказать, что оставаться в сложившейся ситуации бесполым мне становится крайне сложно. Потому что Надя пахнет так… что у меня отключается голова. Хочется прям сдернуть с неё пушистый халатик и пока она такая вся взорванная, нежная, беззащитная, красивая со своими распухшими от слез губами… взять на столе.

– Погоди, кипятка в заварник подолью, – хриплю, на всякий случай освобождаясь из женского плена.

Ааа! Плохо дело… Подлостью попахивает.

Аронов, тебя разве раньше это парило?

Нет… Но там и женщины были другой масти. Знали, на что шли. А тут крольчиха испуганная. Ей Богу!

И ощущение в этой квартире у меня странное, сентиментальное. Будто мама зудит над ухом со своей моралью. Вычитывает, что уважать женщину нужно всегда, даже если она проститутка. Что я несу ответственность за свои решения дважды: когда принимаю, и когда на меня смотрит сестра…