Санаторий «Сказка»

И тут он сделал то, чего я совершенно не ожидала – отпустил меня. Шея и рука освободились от оков, а его теплые ладони, подняв свитер, легли на мой голый живот. Левая рука поползла вверх, правая – вниз. Но даже сейчас, когда я была свободна я и не думала сопротивляться и лишь с замиранием, закрыв глаза и закусив губу, ощущала, как левая рука забирается под чашечку бюстгальтера, нежно прикасаясь к правой груди, а нижняя под пояс джинсов, пробираясь ниже, глубже. А потом он поцеловал меня в шею, и тогда произошло то, чего я не ожидала уже от самой себя – я, напуганная до смерти, трясущаяся от страха и унижения, почувствовала возбуждение, мгновенно воспламенившееся до пика наслаждения. Тело мое отреагировало мгновенно, и нежная плоть груди стала твердой под теплыми, ласковыми пальцами, а низ вспыхнул огнем, застилая собой весь мир, разливаясь лавой по венам, заставляя меня дышать быстро, часто, поверхностно. Как же давно мне не было так хорошо…

– Видишь, – прошептал он мне на ухо, и я услышала его дыхание, быстрое, горячее, как мое. – Я умею обращаться с женщинами…

Он прижался ко мне бёдрами, я и почувствовала, что, будь здесь достаточно комфортно, он уже был бы во мне. И вдруг он медленно вернул обе руки на мой живот и, нежно поглаживая, тихо прошептал мне на ухо:

– Никогда не забирайся наверх, если не знаешь, как спуститься. Держись земли – не ниже не выше. В подвалы – ни ногой, они все глухие. Никогда не заходи в здания слишком далеко – там могут быть тупики. Веди себя тихо, не высовывайся, даже если тебе очень хочется. Тишина – твой лучший друг. Не оставайся на одном месте – все самые тихие, укромные места мы знаем наизусть. Ни с кем не разговаривай. Ты теперь сама за себя. Каждая из вас теперь сама по себе. И твоя Света первая свернет тебе шею, если понадобится. Слышишь меня?

Я кивнула. А он продолжал:

– Останешься самой последней – мы тебя щедро вознаградим. Будешь невнимательной – подохнешь.

– А тебе-то, какое дело? – прошептала я, протянула руку и нежно сжала пальцами крепкую шею. Он вздохнул и прижался ко мне еще сильнее.

– Хочу получить обещанное.

Тут за окнами послышался собачий лай. Он быстро повернул меня лицом к себе и сказал:

– Сейчас выйдешь в коридор, посредине будет лестничный пролет. Мы пойдем именно по нему. Соображаешь?

Я быстро кивнула:

– Мне туда нельзя.

– Слава Богу. Куда пойдешь?

– Не знаю.

– Это не ответ. Куда пойдешь? – повторил он, под усиливающийся лай собак за окнами.

– Да не знаю я! Просто скажи, куда бежать!

– Не скажу! Ты должна сама учиться, должна сама понимать, как и куда. Если по лестнице нельзя, куда можно?

– Пожарная лестница.

– Снаружи её будут караулить.

– Лифт.

– Правильно.

– Он работает?

– Нет, конечно.

– А как же я…

– По тросам. Кабина стоит на первом самом верхнем этаже, а потому внизу просто откроешь двери шахты. Все стопоры мы давно убрали, и сейчас они открываются очень легко. Руки накрой тряпкой – сдерешь кожу до крови – собаки тебя из-под земли достанут и разорвут.

– Я высоты боюсь.

– А сдохнуть не боишься?

– Почему ты просто не прекратишь это все? Почему просто не скажешь стоп? Ты ведь можешь?

– Могу, но не буду.

– Почему?

– Потому что мы здесь на равных. У каждого свои любимцы, но…

– Не ври! Я же вижу. Ты заправляешь этими ублюдками.

Он засмеялся и ласково погладил меня ладонью по щеке:

– Ну ладно, пусть не на равных.

– Пожалуйста, останови все это…

– Не могу. Парни скучают, знаешь ли, и без таких забав начинают делать вещи гораздо хуже.

– Что может быть хуже?

– То же самое, но за пределами «Сказки».

К собачьему лаю за окном примешались людские голоса и зазвучали ближе.

– Все, кукла, времени не осталось, – сказал он и, схватив за руку, потащил в коридор. Мы остановились напротив дверей лифта. Максим быстро и с невероятной легкостью раздвинул толстые стальные створки и указал на тросы, видневшихся в сумраке. – Тебе туда. Пошевеливайся.

– Где я тряпку возьму? – начала паниковать я.

Тут дворняжка повернулся ко мне, схватил меня за нижний край свитера и рванул наверх, снимая с меня одежду. Свитер он сложил пополам и отдал мне:

– Все, что тебе нужно для выживания у тебя уже есть. Вот! – он кинул быстрый взгляд на мою грудь, которая только благодаря хорошему бюстгальтеру выглядела презентабельно, и улыбнулся. – Жду не дождусь, когда ты выберешься.

И он побежал по коридору и скрылся за поворотом, ведущим на лестницу.

Дважды просить меня не нужно было. На подгибающихся ногах, трясущимися руками я схватилась за металлические направляющие лифта, дотянулась до троса и обернула его своим свитером, вцепилась в него руками и, шагнув за порог, повисла над пропастью примерно в семь этажей. Закрыв за собой створки шахты лифта, что далось мне гораздо сложнее, чем Максиму, я оказалась темноте, но глаза довольно быстро привыкли к сумраку, и я начала различать стены шахты, перекладины укреплений и направляющие. Вниз и вверх я смотреть себе запретила. Сначала я поползла медленно. Мысленно я благодарила тренера в тренажерном зале, который убедил меня, что качать следует не только попу. Я не культурист, но минимальная физическая подготовка позволила мне ускориться с черепашьего темпа на умеренный, и вскоре я одолела первый пролет вниз. Дальше дело пошло быстрее, я было воодушевилась, пока где-то в районе четвертого этажа я чуть не сорвалась вниз – за дверью лифта послышались лай и человеческие голоса. Я застыла, зажмурилась, вжала голову в плечи и перестала дышать. Прямо за дверью раздавалась возня, топот и хриплое дыхание псов. Под грохот собственного сердца в ушах, я отсчитывала секунду за секундой. Я слушала их развеселую болтовню, смех и мат. Они обсуждали машины. Машины, мать их! Эти молокососы, идущие по пятам за тремя живыми людьми, чтобы изощренно убить их, между делом обсуждали тачки. Вот от этого-то мои кишки завязало узлом. Что же должно происходить в головах у людей, для которых убийство было приятным досугом и к которому они стали настолько привычны, что между делом обсуждали преимущества «механической блокировки межколёсного дифференциала». Я не понимала, что это значит, но я знала, что человек вменяемый на такое не способен. Не должны парни в семнадцать быть такими зверьми. Я верю, что можно озвереть к концу жизни, спившись, сколовшись или по иной прихоти судьбы. Но хладнокровные палачи до совершеннолетия… Меня снова затрясло.

– Тузик, мудак, обожрался тем мужиком. Ни хера не хочет делать.

В такой интерпретации голос херувимчика звучал до дрожи неправдоподобно – ласковые, нежные интонации из голоса никуда не делись, отчего смысл сказанного еще сильнее контрастировал с реальностью. От такого контраста мое нутро закрутилось еще сильнее, и я побоялась, что меня вырвет. Нечеловеческими усилиями воли я держала в себе содержимое желудка и слушала встречные реплики.

– Каким? Тем здоровым? – спросил, судя по голосу, Низкий.

– Угу, – промычал Еврейчик.

Вадика пустили на корм собакам. Я стиснула зубы, крепче впилась руками в металлический канат. Я, как могла, пыталась отогнать от себя видения произошедшего, но упрямое подсознательное рисовало красочные картины того, что произошло с Вадиком после того, как мы пустились врассыпную. Картины, звуки и даже запахи. Меня снова чуть не вывернуло, и я заставила себя думать о чем-то другом. О чем-то, что совершенно не относится к смерти. О кредите на машину, о том, что моя лучшая сотрудница уходит в декрет через два месяца, а мне до сих пор некем её заменить, а двое других спят друг с другом, хотя оба семейные, что мой любимый комплект нижнего белья порвался, и не от страсти, а от старости, о том, что мой муж, возможно, прямо сейчас занимается сексом с другой женщиной.