Санаторий «Сказка»

Он поднялся и стал смотреть, как я плыву к металлической лесенке, ведущей из бассейна наверх. Я доплыла до бортика, вцепилась в нижнюю ступеньку и только теперь увидела, как сильно дрожат руки. Я быстро выбралась наверх и бросилась к первой же вешалке. Схватив белый банный халат, я завернулась в него и побежала.

Низкий ожидал от меня чего-то подобного, но не ожидал такой прыти. С секундным запозданием он рванул к одному из выходов. Их было два, но я, само собой, бежала к тому, что был ближе ко мне. Низкий крикнул что-то нечленораздельное, но мне было плевать – выход был буквально в десяти метрах от меня. Убежать бы, а потом разберемся – куда и как. Я слышала, как Низкий ускорился, слышала шлепанье моих собственных босых ног. Я обогнула еще один угол бассейна, вышла на финишную прямую, когда проход загородила тень. Среагировать я не успела, и мокрые ноги понесли меня прямиком к человеку стоящему в проеме низкой двери. Низкий сбросил ход, а я на всем ходу влетела в черную тень. Человек засмеялся:

– Тише, Кукла, тише.

Я взвыла и попыталась вырваться, но крепкие руки намертво вцепились в мое тело. Я пыталась пинаться, кусаться, толкаться, но все мои попытки пресекались быстрыми, точными движениями и отдавались смехом. Красивым и мелодичным.

Я завизжала. Отчаянье переполнило меня и превратилось в неконтролируемый поток ужаса, который лился из меня самыми искренними словами, идущими от самого сердца:

– Тварь подзаборная! – я даже не кричала, а истерично хрипела, упираясь головой в плечо, задыхаясь жаром его тела. – Безродная скотина! Грязное животное! Все тебе вернется. Получишь сполна, сука. Вернется тебе твое дерьмо. Не бывает такого, чтобы не возвращалось. Еще никому не сходило с рук. Слышишь, тварь? Подыхать будешь в канаве, один, как плешивый помойный пес, и на тебя будут плевать, и вытирать ноги о твою шкуру, пока ты будешь хрипеть и захлебываться своим же дерьмом. И никто не придет к тебе. Никто не сжалится над тобой. Никто не заплачет, узнав, что ты подох. И никто, слышишь меня, тварь, никто не похоронит тебя. Так и будешь гнить на глазах у людей. Как ты того заслуживаешь, животное. Как ты заслуживаешь…

Я завыла, зарыдала, захлебнулась своим ужасом. Я тряслась в страхе, пока Максим, обнимая меня и гладя по голове, тихо приговаривал:

– Я знаю, Кукла. Я знаю…

* * *

Честно говоря, я плохо помню, как оказалась здесь, просто в какой-то момент сознание включилось, и я поняла, что все еще жива. Огляделась – низкий, грязный потолок, обшарпанные стены с облупившейся краской, грязный бетонный пол. Твою мать… когда же закончится этот ад? Хоть бы придушили из жалости. Жалость? Куда уж там…

– Очнулась, – послышался тихий голос откуда-то из дальнего угла.

Я закрыла глаза и откинулась на спинку стула, на котором сидела. В гудящей голове роились мысли, и мне казалось это странным – я чувствовала себя живым трупом, и то, что я о чем-то думала, мне казалось каким-то остаточным рефлексом умирающего тела, как предсмертные судороги. Я думала о том, что без сознания человек сидеть не может, и раз я сижу, значит, все это время я была в себе. Тогда почему ничего не помню? Я одета и обута. Кто меня одевал и когда? И как так вышло, что я этого не запомнила?

Из тени возник человек – высокий, худой. Я окинула взглядом Молчуна. Он смотрел в землю передо мной и не смел поднять глаз. Чего он хочет от меня? Чего стоит тут передо мной? И только я открыла рот, чтобы задать ему этот вопрос, как Молчун поднял взгляд, размахнулся и со всей силы ударил меня по лицу.

Голову откинуло в сторону, а через мгновение пришла боль – резкая, пронзающая, взрывающая голову. Я закричала. В голове словно включили свет – стало ясно и четко. Я закрыла лицо руками, но тут же сильная и невероятно цепкая рука, впилась в мою шею, подняла меня со стула, и следом – резкий сильный удар в живот. Я заскулила, сгибаясь пополам, падая на четвереньки, но Молчун поднял меня на ноги и ударил еще несколько раз. Бил он сильно, резко, со знанием дела. Движения его были четкими и всегда прилетали точно в цель. Он бил профессионально и с наслаждением. И все это в кромешной тишине. Он ничего не говорил и лишь звук его выдохов каждый раз, когда его рука достигала моего тела, говорил о том, что меня лупит человек. Боль взрывалась по всему телу, заставляя меня задыхаться. Я перестала орать – я еле дышала. Потом боль просто слилась в единое целое, разливаясь по телу. Наконец, после очередного удара в живот, меня скрутило – желудок поднялся наверх и меня вырвало.

– Все, хватит, – прозвучал тихий голос из дальнего угла.

Я упала и лежала на грязном бетонном полу. Хриплый, прерывистый, рваный вдох входил в меня, а выходил звук похожий на свист спущенного колеса. Агония затмила собой все. Я ничего не видела и не слышала. Я не видела, как тот, что стоял в темном углу, вышел на свет и подошел к Молчуну. Егор посмотрел на него прямо и открыто. Брата он никогда не боялся. Максим посмотрел не него, потом на скрючившееся на полу тело, потом он снова перевел взгляд на парня:

– Ты как? Нормально? – спросил он его с отцовской теплотой в голосе.

Тот молча кивнул. Максим зеркально повторил этот жест. Потом он снова посмотрел на свою Куклу – дыхание хриплое и неровное, но ритм уже начал приходить в норму. Он подошел к ней, сел на корточки, потянул руку к её лицу. Волосы заплетены в косу и немного растрепались, но в целом выглядела она неплохо. Егор умеет бить так, чтобы не оставалось синяков и ссадин. Вот только с первым ударом немного перестарался. Он прикоснулся к разбитой нижней губе, чувствуя, как содрогнулось её тело, и нежно стер кровь. Она размазалась по его большому пальцу. Он поднес его к лицу и посмотрел, потом растер пятно между пальцами и снова перевел взгляд серых глаз на губы Куклы – кровь выступила снова, но уже не текла, а набухла большой красной каплей.

Это я уже почувствовала. Ощутила прикосновение к моему лицу и то, как конвульсивно сжалась каждая мышца в моем теле. Он выдрессировал меня. Как собаку. Я облизнула разбитую губу и кровь, её запах и вкус, разлились по рту. Я почувствовала новый приступ тошноты. На тело волнами накатывали спазмы, которые проходили по мне как круги на воде – от желудка к периферии – и когда они добирались до головы, мне казалось, что я теряю сознание. Но как только волна отступала, сознание обретало четкие формы. Я услышала голос, очень похожий на голос Максима, только чуть выше и со странным произношением букв «с» и «з» – они звучали очень мягко и приглушенно.

– Блоха сказал, ты назвал её «Кукла».

Максим поднялся на ноги и повернулся к Молчуну. Он долго всматривался в либо брата, а потом опустил голову вниз и кивнул. Снова понял лицо, посмотрел Егору в глаза и сказал:

– Так и есть.

– Ты же помнишь…

– Помню. Егор, это ничего не меняет.

– Как не меняет? – в голосе парня послышались панические нотки. – Как не меняет? Это все меняет! Это…

– Егор! – прикрикнул Максим.

Молчун резко замолчал и лишь смотрел на брата огромными глазами. Он не просто напугался – он был в панике. И, как и всегда, когда его начинал душить неконтролируемый ужас, Егор мог рассчитывать лишь на брата – только он умел остановить приступ на всем ходу, только ему удавалось сдерживать его панику и не давать ей распространяться на все тело. Он умел подчинять себе людей. Вот и теперь одного слова, сказанного им, было достаточно, чтобы все улеглось. Начавшаяся паника затихла, поблекла и испарилась.

– Ну? – спросил Максим, заглядывая в глаза брату. – Все нормально?

Егор кивнул.

– Хорошо. К тебе это не относится. Тебя это никак не коснется. Понял?

Егор снова кивнул и на этот раз более уверенно, его пустые глаза обрели осмысленность и заблестели.

– Ладно. Поможешь мне? – спросил Максим.

Егор ответил кивком. Они повернулись и подошли ко мне, нагнулись и подняли меня с пола, держа под руки каждый со своей стороны. Я открыла глаза и посмотрела на них. Приступы тошноты почти прошли, но дрожь все еще никак не унималась, и когда я почувствовала их руки на моем теле, меня затрясло с новой силой. Максим и Молчун схватили и потащили меня во мрак, где свет, которого и так было очень мало, стал растворяться, уступая место полумраку. Я еле перебирала ногами и практически не шла сама. Этого и не требуется, когда два здоровых парня тащат тебя на себе. Из комнаты по каким-то коридорам и лестнице, а потом огромное помещение, где темно и так много места, что звуки их шагов разносятся эхом. Квадратные колонны мелькают перед моим лицом и где-то на заднем плане слышны голоса. Много голосов, и они кричат – ругаются, матерятся и просто истошно орут, перебивая друг друга. Они становятся громче.

Я подняла голову – мы приближались к огромной толпе людей, стоящих кольцом. Внутри это кольца что-то происходило – туда смотрели, туда кричали, туда сыпались отборные маты. В толпе бегал Низкий и собирал деньги, записывая что-то в маленьком блокноте, и когда между нами остались считанные метры, он увидел нас самым первым:

– Братцы, понеслась! – заорал он во всю мощность молодой глотки. – Забирайте псов, будем смотреть представление поинтересней.

Толпа начала оборачиваться на нас двумя сотнями лиц, и некоторые из них уже не были похожи на людей – звериный оскал и ничего человеческого. Одни позакрывали рты и с интересом рассматривали меня и то, как меня тащат, другие уже растягивали лица в улыбках, полных отупелой радости, которые все расцветали и расцветали уже на новых лицах, превращая этот миг в один из тех, которые вы до самой смерти будете видеть в своих кошмарах – это похоже на стаю пираний, увидевших в воде раненую корову. Эти лица отличались от тех, что покупали насилие за бешеные деньги, и если в прокуренном борделе вы видели лица, заплывшие жиром и скукой, отупевшие от собственных денег, то эти лица были тощими, злыми и ненавидели весь мир за свою финансовую несостоятельность.

Санаторий «Сказка» предлагает развлечения на любой вкус и кошелек, и даже если вы не располагаете достаточной суммой для того, чтобы покупать возможности, вы легко можете обойтись впечатлениями. Они у нас гораздо доступнее. Возьмем недорого. Как вам незаконные бои на территории заброшенной подземной автостоянки? Боевые петухи, собаки, женщины?

Толпа расступилась передо мной, пропуская меня в большой круг, внутри которого уже творилось что-то жуткое – повсюду кровь, куски шерсти, вырванные вместе с кожей, а в самом центре один пес рвал на части другого. Двое парней пытались оттащить пса от окровавленного трупа, но сделать это не могли – пес намертво вгрызся в шею. Наконец, в последний раз попытавшись оторвать одну собаку от другой, один из парней схватил мертвого пса и потащил из круга вместе с живым, что тащился следом, упираясь всеми четырьмя лапами, не разжимая челюстей.

А потом появилась она.

Светку втащили в круг так же грубо и бесцеремонно, как меня. Её тащил Херувимчик. Точнее, он пихал её в спину, а она переступала, почему-то босыми ногами. Я, в отличие от неё, была обута. Но это не самое жуткое, что пугало в ней. Самым жутким было лицо – ни единого живого места, кроме левого глаза. Под нарастающий гам толпы я разглядывала её и не узнавала. Под маской не было видно разбитого носа, который уже пустил два огромных синяка под глаза, разбухших губ и запекшейся на них крови, и заплывший правый глаз. И лишь мгновения спустя, я поняла, что боюсь не того, как она выглядит, а того, как смотрит. Смотрит на меня. Под злобное гудение толпы я вижу – с моим уходом ничего не кончилось. Они сделали это. Отымели её прямо на глазах у двух сотен таких же нелюдей, похожих на тех, что окружили нас сейчас, но побогаче и поленивее. Очередное вранье, очередной блеф. История повторяется, только раньше была инквизиция, костры и ведьмы, а теперь – кучка привилегированных зверей, старый сталелитейный завод и шлюхи. Нет и не будет равноправия, и дело здесь не мужчинах и женщинах – всегда были сильные и слабые, и всегда будут. Люди не только не рождаются равными, но и не проживают на равных жизнь. И прямо сейчас, в это самое мгновение, окруженная толпой сумасшедших, я понимала – они жаждут моей смерти не потому, что я заслуживаю этого, а потому, что они не придумали, что же им делать со своими несчастными жизнями. Все, что им остается – тешить свое самолюбие, кормить свою ненависть моими потрохами, просто потому, что их собственные жизни ненавистны им еще больше, но все они слишком трусливы и ленивы, чтобы признаться себе в этом. Я подохну здесь, прямо на их глазах, а после они разойдутся по домам, вылакают свою норму пива и лягут спать. А завтра наступит новый день. Они пойдут на работу так, словно бы ничего и не случилось, или, что еще хуже, будут мастурбировать на мой труп в своих сумасшедших фантазиях о чужой смерти и бесценности жизни. Люди, которые ненавидят меня за то, что презирают самих себя.

Я повернулась и посмотрела на Максима – он стоял за моей спиной в самом первом ряду и смотрел на меня. Среди беснующихся мужиков, чьи лица кривило от ненависти, чьи налитые кровью глаза выкатывались из орбит, чьи кулаки сжимались добела, его хладнокровное, сосредоточенное выражение лица выглядело, как нечто нереальное, абстрактное, как полотно импрессиониста, где вещи не такие, как им положено быть, и не на своих местах. И чего же ты ждешь от меня? Что тебе нужно от меня, мелкий ублюдок? И тут он говорит мне, перекрикивая толпу за своей спиной:

– Надо было идти со мной, Кукла. Надо было идти с тем, кто уже прошел через это. Сейчас ты бы спала в моей постели, вместо того, чтобы торчать на вонючей стоянке.

Я смотрела на него и чувствовала, как по лицу бегут слезы, такие горячие, что мне больно. Весь мир съежился до двух серо-стальных глаз, которые смотрели на меня с жадностью и вожделением, но оставались холодными и злыми. В отличие от всех остальных в этой толпе, он ненавидел меня за то, что хотел.

Ненависть многолика и многогранна.

Я повернулась и снова посмотрела на Светку в тот момент, когда Херувимчик, наклоняясь к самому её уху, сказала её что-то. А в следующее мгновение он распрямился и подтолкнул её в спину.

Светка сорвалась с места резко и быстро. Толпа взревела. Я взвизгнула и попятилась, но кто-то пихнул меня в спину, выталкивая на середину круга. Светка еле держалась на ногах и движения её были слишком резкими и размашистыми, но одного страха, горящего в ней, было достаточно, чтобы убить. Она рванула ко мне, я отпрыгнула в сторону, и та повалилась на землю позади меня. Под оглушительный крик толпы она поднялась на ноги и невидящим взглядом повела вокруг себя. Её глаза нашли меня, и она снова кинулась, словно это было единственное, что она умела делать.

– Делаем ставки! – кричал Низкий, бегая в толпе. – Кто из них поедет домой, а кто в морг? Давайте, давайте, ребятишки, делаем ставки!

Светка сделала выпад, и на этот раз ей удалось зацепить меня – она вцепилась в рукав левой, а правой рукой схватила меня за запястье. Быстро перехватив меня, она мертвой хваткой вцепилась мне в волосы и потянула вниз. Я упала на пол, она следом за мной. Повалилась прямо на меня и принялась лупить меня кулаками везде, где придется. Толпа мгновенно завелась – посыпались нечленораздельные крики, реплики матом и истеричные возгласы, подстрекающие её бить меня сильнее, по голове или слева. Я закрывала лицо руками и чувствовала, как удары сыплются на меня один за другим, и чем сильнее был град её кулаков, тем отчетливее я понимала, что мне не больно – я чувствую их, понимаю, что она бьет меня, но боль от её ударов ощущается, словно под новокаином. И лишь потому, что до этого меня били гораздо сильнее. Тело мое еще не до конца пришло в себя, но несмотря на это, я сейчас была вменяемее, чем Светка. Я сжалась в комок и слушала сквозь рев толпы, как она, не понимая, что делает и для чего, молотит по мне что есть силы, дыша словно паровоз, слабея с каждым ударом, теряя драгоценные силы и остатки разума. Я даже чувствовала боль, но тело мое слишком хорошо помнило, как меня били всего десять минут назад и в сравнении с тем, что вытворял со мной Молчун, Светка казалась надоедливым комаром. Мне было больно, но голова моя была чистой. Боль не затуманивала, а злила меня, чего раньше со мной никогда не бывало. Я лежала на холодном полу, вжимая голову в плечи, слушая толпу, которая что-то скандировала и злилась. Злилась на Светку, которая отчаянно, но совершенно безрезультатно лупила меня. Ты что, идиотка, и правда, надеешься забить меня до смерти? Ты же не огромный мужик, чтобы выбить из меня жизнь одним лишь весом своей руки, и не тренированная баба, которая полжизни и все здоровье положила на алтарь муай-тай, самбо или еще какой-нибудь разновидности легального нанесения увечий. Ты уже еле дышишь, хрипишь и брызжешь слюной. На потеху публике. На потеху этим шавкам, что забросили нас сюда. Вокруг нас полторы сотни здоровых мужиков и они смотрят, как две бабы мутузят друг друга, делают ставки и подначивают нас, как собак. Трусливые ублюдки. Стая вонючих гиен. Моральные импотенты. И все мы, включая толпу из зевак и нас со Светкой, пляшем под дудку четырех несовершеннолетних извращенцев, место которым в исправительной колонии. Она выбирают, кому жить, а кому подохнуть и делают это так же легко и просто, как сходить в толчок по маленькому. И возможно, двое из четырех нелюдей, что притащили нас сюда, глядя на двух сцепившихся крыс, дерущихся в пыли, думают даже не о нас с тобой, а о том, какая же блокировка межколесного дифференциала лучше – механическая, гидравлическая или электронная? Как больные бездомные псы, они разносят бешенство, только уже воздушно-капельным путем, стирая границы между табу и нормой. Сколько поколений межродственных браков сменилось прежде, чем на свет появились вы? Венец вседозволенности, апогей эгоизма, победный клич безразличия и полной моральной атрофии.

Либо я, либо Светка подохнем здесь и сейчас. Кому-то придется, потому что так решили четверо сопливых мальчиков, прогнивших внутри до самого костного мозга. Самопровозглашенные палачи, скучающие при виде смерти – слишком медленной, слишком долгой. Я могу все прекратить прямо сейчас. Просто сбросить её с себя, встать коленом на шею и задушить её к чертовой матери. Светка окончательно вымоталась, наверное, поэтому я была совершенно уверена, что смогу это сделать. И не просто физически сумею, но и морально не побрезгую. Получу билет на волю, помилование за шаг до плахи. А что еще мне остается, если единственный выход отсюда – смерть? Максим подарил мне преимущество, от всего своего члена желая моей скорейшей победы

Внезапно я вспомнила одну забавную вещь. Пустяковую, непонятно как возникшую в моей голове именно сейчас. Это была фраза из сериала, который я запойно смотрела несколько лет назад: