Жена фокусника

Ну что же, по мне так уж лучше смеяться, чем рыдать. Итак, если это щенок… Ага, вот отличный вариант! Пекин, две недели, все включено. Что у нас там с ценой? Огогошеньки, скажу я вам, друзья мои. Таких денег у меня просто нет в наличии. Едем дальше. Если похотливая дворняга доберется до меня, то с какой целью? Я помню, помню – если я не научусь жить без тебя – будет по-моему. Но что именно будет? Может, я зря преувеличиваю и все, что ему от меня нужно – это секс трижды в неделю. Тогда и я не против. Кто же откажется от молоденького любовника? Красивого, страстного, обаятельного? Псих? Ну что ж, у каждого свои недостатки. Я тоже не самой твердой психики, не самого большого ума, а посмотрите, какой на меня спрос!

Я захихикала снова. Мой смех напугал меня.

Что есть еще? Вот! Пхукет, две недели. Цена обворожительная и уехать можно прямо сегодня ночью. То есть утром, в пять тридцать. Отлично!

Я нажала зеленую кнопку «забронировать». На экране появилось окно, где под вращающимся кружком «глубокой задумчивости» было написано: «Пожалуйста, приготовьте паспорт для оформления брони».

Да не вопрос!

Я поднялась и зашагала в коридор к сумке, в которой лежал мой паспорт.

Мой телефон коротко звякнул.

Я застыла на полпути и нервно хохотнула. На моем лице застыла глупая улыбка – я не верила тому, что услышала. Еще сильнее и еще отчаянье я не верила тому, что подсказывало мне шестое чувство. Так и не добравшись до паспорта, я медленно вернулась в комнату, тихо переступая босыми ступнями, словно боялась увидеть там призрака. В каком-то смысле так оно и было.

Зашла в комнату и медленно прошла к столу. Телефон покоился на нем. Экран уже не светился, и лишь крохотный значок сообщения в маленьком кружке горел на фоне черного дисплея.

Я разблокировала телефон и нажала на сообщение.

Тишину моей пустой квартиры заполнил смех. Сначала тихий, тонкой примесью сумасшествия, он быстро перерастал в жуткий, совершенно безумный хохот, разливаясь по моему разуму полноценной истерикой. Я держала её руками, я запихивала её обратно в рот, скомканную в комок страха и неконтролируемой ненависти. Я боялась быть услышанной. Я сползла на пол, плача и смеясь. Я смеялась над мужчиной, что лежал сейчас в травматологии с переломанной ногой и пробитым черепом – еще вчера он был моим любовником, а сегодня я поняла, что не люблю его. Совершенно. Я ни разу не вспомнила о нем с того момента, как перешагнула порог дома, не проронила ни единой слезинки. Я плакала от радости потому, что моя дочь едет в дорогой машине с надежным, любящим отцом, подальше от всей той мерзости, в которую вляпалась её мать. Старый и слабый, страх вспыхнул во мне с новой силой так, словно никогда и не затихал. Он взорвался огромным атомным зарядом, и на фоне желто-белого гриба, поднимающегося к самым небесам, стало очевидно, что есть я – жадное, эгоистичное, себялюбивое животное, которое слишком любит себя, чтобы искренне любить кого-то еще. Я оплакивала только себя, и страха стало больше, чем я могла вытерпеть – мне жутко от того, что есть люди, которым позволено ВСЕ.

Один их них только что одним легким движением перечеркнул все, что я строила.

«Пхукет? Ты серьезно?» – тихо смеялось мне в лицо сообщение от номера, заканчивающегося на 0715.

Глава 2. Мы все ложимся в постель с незнакомцами

Кромешная тьма и тишина ночи. Она обволакивает меня, нежно прикасаясь ко мне. Пальцы, горячие и ласковые, обвивают мою ногу чуть выше лодыжки. Мне нравиться то, как сжимается рука, заставляя меня, вздрогнуть – хочет подчинить меня себе. Я не против. Я улыбаюсь от того, как медленно горячая ладонь поднимается по моей ноге к колену. Следуя за изгибом моего тела, рука спускается по моей коже, описывая изгиб внутренней поверхности бедра. Я послушно замираю, ощущая огонь руки, который все ближе и ближе к границе безмолвия. Еще мгновение, еще сотая доля секунды, и я не смогу сдержать тихий стон, который разнесется в тишине благодарностью за нежность. Но рука горячим обманом огибает мою похоть, лишая меня того, чего я так хочу, и поднимается выше. Тонкий бархат губ распускается под моими пальцами как цветок. Горячее дыхание опаляет подушечки. Я улыбаюсь. Ночь ласкова со мной, как и всегда. Ночь любит меня, и я отвечаю ей взаимностью. Ладонь ложиться на мою грудь. Я выдыхаю, и с тихим стоном в тишину летит имя.

Я так соскучилась по тебе.

Мне становиться нестерпимо сладко. Мне становиться невыносимо тесно в моем теле. Мне так хочется пробраться в тебя словно вирус, залезть в твою голову, забраться в твое сердце и пустить корни. Хочу знать, о чем ты думаешь, хочу слышать твои чувства и ощущать их, как свои собственные. Мне необходимо быть с тобой в одном теле, в одном пространстве и времени. Целиком и полностью.

И он улыбается в ответ на мои мысли. Я чувствую это, потому что все еще прикасаюсь к губам, отравленными похотью и ненавистью. Он говорит, что любит меня и пришел за мной. Пришел за мной…

Яркий свет разрывает полотно ночи, взрываясь прямо перед моими глазами. Он слепит меня, но я все вижу. Вижу, как голое тело, прекрасное в своей гибкости и силе, поднимается надо мной девятибалльной волной. Его лицо искажено ненавистью, которая вот-вот превратиться в мою смерть. Максим резко заносит руки над головой. Его руки сжимают окровавленную биту и с бешенной скоростью несутся на меня. Я открываю рот, и истеричный вопль вырывается из моей груди.

Я подскакиваю, крича, бешено размахивая руками. Открываю глаза и сумасшедшим взглядом оглядываю комнату. Я абсолютно уверена, что Максим сидит на краю дивана с ножом в руках и адской ухмылкой на лице.

Но комната пуста.

– Максим?

Мой собственный голос кажется мне чужим – слишком тихим, слишком трусливым.

Я смотрю на дверь, и мне кажется, что я вот-вот слышу шаги в коридоре – медленные, неторопливые. Я совершенно уверена, что сейчас откроется дверь, и он войдет сюда, улыбаясь, вытирая мокрые руки о мое кухонное полотенце. Он посмотрит на меня и скажет: «Привет».

Но никто не появляется.

Я смотрю на часы. Семь пятнадцать утра. Поспала всего час.

Я поднимаюсь с дивана. Ступая по ковру голыми ногами, я тихо крадусь по своей квартире. Пройдя комнату до конца, я выхожу в коридор. Никого. По коридору три шага и налево – комната Соньки. Пусто. Дальше по коридору ванная, туалет. Там никого. Кухня – никого.

Я выдохнула. Во всей квартире я совершенно одна. Только теперь я услышала свое собственное сердце, от которого в ушах долбило, как отбойный молоток. Когда-то, очень давно, в прошлой жизни я уже проживала все это. Сердце, вылезающее из горла, руки и спина в холодном поту, пустая голова в которой кроме ужаса нет ничего. Это было так давно. В прошлом столетии. Но теперь, когда я стою на своей собственной кухне в одном нижнем белье, с растрепанными волосами, расшатанными нервами и холодными от страха конечностями, я буквально кожей чувствую, как схлопывается время, как в огромную черную дыру падают секунды, минуты, часы, месяца, как она сжирает год моей беспечной жизни, в которой не было места ужасу и страху. Там, за границей вчерашнего дня, все было просто и самой большой проблемой было отсутствие моего любимого йогурта в магазине. Но сейчас – год сожран, его нет, и стоя на кухне в одном белье я снова чувствую себя, как в «сказке». От этого слова волна мурашек прокатилась по моему телу.

Что мне теперь делать? Что делать, когда в своем собственном доме я не чувствую себя в безопасности? Куда бежать? Мой дом больше не моя крепость и, судя по тем знаниям, по секрету поведала мне «сказка», никогда ею не был. Теперь я точно знаю – моя квартира не убежище, моя квартира – четыре стены и дверь. Любой замок можно открыть, любое убежище – взломать, если у тебя есть подходящий инструмент.

«Любая искалеченная психика… а мы ведь не сомневаемся, что она у меня именно такая…?»

Мы не сомневаемся. Ни секунды.

И что же прикажешь мне делать, Максим Андреевич? Что за фарс? Что за странная тяга к пафосу? Что за представление, мать твою? Что за желание устраивать цирковое представления из публичного линчевания? Почему бы просто не прийти ко мне и не сказать: «Все, Марина Владимировна, отпуск закончился. Собирай вещички. Добро пожаловать в мой личный ад». Зачем мариновать меня и изгаляться? Как мне расценивать все это? Как понять, что именно происходит? Ты просто пытаешься превратить мою жизнь в чистилище, забавы ради, или это совершенно ясный для тебя, но абсолютно непонятный мне жест, приглашающий меня в твою жизнь? Тебе там скучно или ты соскучился? Что мне-то теперь делать? Можно жить своей жизнью или бросить все и мчаться к тебе? Можно ли мне жить своей жизнью, Максим?

Мое лицо скривилось от подступающих слёз. Я закрыла его руками и приказала себе заткнуться. Хватит, королева драмы, наплакались уже.

Я развернулась и пошла в ванную.

***

Я вышла из машины и громко хлопнула дверью. Кнопка на брелке, короткий писк сигнализации и звук закрывающихся дверей. Подняла голову и посмотрела на невысокое здание передо мной – скромно, но со вкусом. Пожалуй, нарочито скромно, потому как денег тут – куры не клюют. Об этом буквально кричит качественная отделка и огромные окна. Даже ручка двери – монолитный куска витого стекла – кричит о том, что просто, не значит дешево.

Внутри прохладно, работает кондиционер и где-то на заднем плане глухо бормочет телевизор.

– Добрый день, – говорит мне администратор и улыбается шикарной, искусственной улыбкой. – Чем могу Вам помочь?

Думаешь добрый? Ну, как знать…

– Здравствуйте, – говорю я. Натягивать на лицо улыбку у меня нет ни сил, ни настроения. – В двести сорок пятую можно?

К нему пускают не всегда. Бывают хорошие дни (их гораздо больше), и тогда проходишь без проблем, но иногда, очень редко, все плохо и тогда, как бы ты не упрашивал, как бы ни уговаривал, никто тебя дальше администратора не пропустит.

Девушка опустила неестественно длинные искусственные ресницы и пробежалась взглядом по листку формата А4 – там были номера палат и фамилии постояльцев, проживающих в них.

– Николай Петрович?

Я кивнула.

– Одну минуту, пожалуйста.

Девушка подняла трубку и набрала короткий внутренний номер. Там быстро, как и всегда, сняли трубку. Я слушала, как она общается со старшей медсестрой и думала, как же разительно это место отличается от казенной больницы. В казенной психбольнице я была лишь тогда, когда получала справку для водительского удостоверения, но то была поликлиника, а не диспансер. Но я могу вообразить, что разница между государственным диспансером для сломанных тел мало чем отличается от диспансера сломанных душ. Но здесь… все вежливые и улыбчивые, здесь весьма недешевый ремонт и приятно пахнет, здесь тихо и безлюдно, никаких очередей. Здесь буквально пахнет деньгами.

Девушка положила трубку:

– Да, к нему сегодня можно. Только нужно будет немного подождать, потому что они только что ушли завтракать.

– Хорошо.

– Можете пройти во внутренний двор, если желаете.