Спросил я его: «О мой искренний друг,
Что сталось с тобой неожиданно, вдруг?»
На это он гневно в ответ произнес:
«Ужели не знаешь? К чему сей вопрос?
Ужели не видишь мучений людских?
Ведь горе достигло пределов своих.
Нам более влаги не шлют небеса,
До них не доходят мольбы голоса!»
«Тебе что за дело? – сказал я в ответ. –
Яд страшен, где противоядия нет,
Ведь мрут неимущие, ты же богат;
Ведь утку разливы воды не страшат».
Мой друг, с сожаленьем взглянув (на глупца
Так смотрят обычно глаза мудреца),
Ответил: «Ужель не протянешь руки,
Увидевши друга в стремнинах реки?
Не голоден сам я, но видя, как мрут
От голода люди, стал бледен и худ;
Разумный, равно как от язвы своей,
Страдает, увидевши язвы людей, –
Я сам, славу богу, и цел, и здоров,
Но весь трепещу я от язв земляков;
Здоровый, сидящий бок о бок с больным,
Смущен и расстроен соседством таким.
Я вижу голодных кругом, и кусок
Становится в горле моем поперек;
Тому, чьи друзья в заточеньи сидят,
Едва ли приятным покажется сад».
Рассказ
Народная месть, пробудившись, дотла
В Багдаде полгорода ночью сожгла.
Один из торговцев был рад, что пожар
Не тронул ни лавку его, ни амбар.
Веселье его заприметил мудрец
И молвил: «Собой лишь ты занят, глупец!
Остался б лишь дом твой, и ты будешь рад,
Пожрет если пламя весь город Багдад».
Когда голодающих слышится плач,
Едой наслаждаться не может богач.
У матери ежели сын занемог,
Сама изнывает она от тревог.
Не может покоя в стоянке найти,
Кто бросил товарищей в трудном пути.
Пусть чувствует в сердце властитель укол,
Коль в глине завяз дровосека осел.
Ах, если небес осенит благодать,
Довольно с тебя и словца, чтоб понять.
Внемли, ведь глаголю тебе я не ложь;
Коль тернии сеешь, жасмин не сберешь!
Меж теми, кем встарь управлялся Иран,
Встречался нередко властитель-тиран.
И что ж? Где величье и слава? Их нет!
Насилье и злая управа? Их нет!
И сколько б ни злобствовал деспот, смотри
Ведь мир-то остался, но где ж те цари?
Блажен справедливый властитель. Найдет
Он в день воскресенья у бога почет.
Господь посылает подобных царей
Как мзду за смиренье и правду людей,
Но коль покарать он захочет народ,
Ему властелина-тирана дает.
Такой властелин не господень ли кнут?
Все мудрые люди его да бегут!
Воздай благодарность, от бога – твой трон,
Не то пошатнется, наверное, он.
Но если достойно восхвалишь творца,
Достигнешь ты благ, коим нету конца.
Тех благ не получишь и будешь убог,
Коль царствовать верой и правдой не мог.
Запретен властителю сладостный сон,
Коль слабый от сильного не защищен.
Ведь царь – это пастырь, а паства – народ,
Пусть стадо не терпит насилия гнет,
Ведь если обидит он паству, ей-ей,
Не пастырь, а волк он для паствы своей.
О нет, не избегнет дурного конца
Насилья творящий носитель венца!
Он рано ли поздно ль умрет, и о нем,
Конечно, никто не вспомянет добром.
Будь добр, если ты не желаешь, чтоб свет
Хулу возносил за тобою вослед.
Рассказ
Я слышал, что некогда в дальнем краю
Два сына с отцом составляли семью.
Слонам равны силою два храбреца,
Умны и учены два славных бойца.
И видя, что горд и воинствен их нрав,
Что ищут они молодецких забав,
Страну поделил их отец пополам
И равные доли вручил сыновьям,
Боясь, чтоб не стали они меж собой
Наследство делить беспощадной войной.
Немного он прожил, устроив семью,
И господу отдал он душу свою.
Судьба порвала упования нить
И руки связала: им дел не вершить.