Тёмное дело

– Человек моего ранга не может быть доносчиком, – запальчиво возразил Мален.

– Твоего ранга? – воскликнул Гревен, улыбнувшись.

– Мне предлагают Министерство юстиции.

– Ты ослеплен, – понимаю. Значит, на мне лежит обязанность осмотреться в этих политических потемках, нюхом найти выход. Между тем нет никакой возможности предвидеть, какие события могли бы вернуть Бурбонов, если такой полководец, как Бонапарт, располагает восемьюдесятью кораблями и четырехсоттысячной армией. Самое трудное в выжидательной политике – это предугадать, когда пошатнувшаяся власть падет; а власть Бонапарта, друг мой, находится в стадии укрепления. Не Фуше ли решил тебя позондировать, чтобы выведать твои затаенные мысли и от тебя избавиться?

– Нет; в посреднике, с которым я имею дело, я не сомневаюсь. К тому же сам Фуше никогда бы не подослал ко мне этих двух обезьян: я их слишком хорошо знаю, чтобы не насторожиться.

– А меня они пугают, – сказал Гревен. – Если Фуше не сомневается в тебе, не хочет тебя испытать – зачем же он их тебе навязал? Фуше не выкинет такой штуки без причины…

– Вот это для меня очень веский довод, – воскликнул Мален, – и с этими двумя Симезами я никогда не буду спокоен; быть может, Фуше, знающий мое положение, не хочет их упустить и думает через них добраться до Конде?

– Эх, старина, при Бонапарте не будут беспокоить владельца Гондревиля.

Подняв голову, Мален увидел в густой листве липы ствол ружья.

– Я не ошибся: я слышал сухое щелканье взведенного курка, – сказал он Гревену, прячась за толстым деревом; нотариус, встревоженный внезапным движением своего друга, последовал его примеру.

– Это Мишю, – шепнул Гревен, – я вижу его рыжую бороду.

– Не надо показывать, что мы испугались, – заметил Мален; он неторопливо пошел прочь, несколько раз повторив в раздумье: «Что ему нужно от тех, кто приобрел это имение? Ведь не в тебя же он метил. Если он слышал наш разговор, придется за него взяться! Надо было бы пойти в луга. Но мне и на ум не приходило, что даже воздух может таить в себе опасность».

– На всякую старуху бывает проруха, – ответил нотариус. – Но пустяки, он был очень далеко, а мы говорили шепотом.

– Надо будет рассказать Корантену, – ответил Мален.

Несколько минут спустя Мишю вернулся домой; он был бледен, лицо его искажено.

– Что с тобой? – испуганно спросила Марта.

– Ничего, – ответил он, увидев Виолета, присутствие которого поразило его как громом.

Мишю взял стул, спокойно сел у очага и бросил в огонь какую-то бумажку, которую он вынул из жестяной коробки, – такие коробки дают солдатам для хранения документов. Заметив это, Марта вздохнула, как человек, освободившийся от тяжкого гнета; зато Виолет был сильно озадачен. Управляющий с неподражаемым хладнокровием прислонил карабин к очагу. Марианна и мать Марты пряли при свете лампы.

– Ну-ка, Франсуа, спать! – сказал отец. – Сейчас же ложись!

Он грубо схватил сына и унес его.

– Сходи в погреб, – шепнул он ему, когда вышел на лестницу, – возьми две бутылки маконского вина, отлей из них по трети и добавь коньячной настойки, которая стоит на полке; потом нацеди полбутылки белого вина и подмешай туда водки. Сделай все это половчей и поставь все три бутылки на пустой бочонок у входа в погреб. Когда я открою окошко, выйди из погреба, оседлай мою лошадь и поезжай на ней в Пото-де-Ге. Жди меня там.

– Мальчишка никогда вовремя не ложится, – сказал управляющий, возвратясь на кухню, – все хочет быть как взрослые, хочет все видеть, все слышать, все знать. Вы у меня тут весь народ перепортите, папаша Виолет.

– Господи! Господи! – воскликнул Виолет. – Что это как у вас язык развязался? Я и не знал, что вы такой речистый.

– А вы воображали, что за мной можно шпионить и я этого не замечу? Ошибаетесь, папаша Виолет. Если бы, вместо того чтобы угождать моим врагам, вы стали на мою сторону, я сделал бы для вас кое-что поважнее, чем продление аренды…

– А что такое? – насторожился жадный крестьянин, вытаращив глаза.

– Я бы продал вам по дешевке все свое добро.

– Когда надо платить, дешевки не бывает, – глубокомысленно изрек Виолет.

– Я собираюсь уехать из здешних мест и уступил бы вам ферму в Муссо, службы, посевы, скот – все гуртом за пятьдесят тысяч.

– В самом деле?

– Подходит вам?

– Черт возьми, надо еще подумать.

– Ну, давайте потолкуем… Но мне нужен задаток.

– А у меня ни гроша.

– Дайте слово.

– Это извольте.

– Скажите: кто вас сюда подослал?

– Просто я возвращался оттуда, куда ездил, и завернул к вам, повидаться.

– Возвращался пешечком? Ты что же, за дурака меня принимаешь? Врешь – так фермы моей не получишь.

– Ну… господин Гревен меня послал – вот и все. «Сходи, говорит, за Мишю, он нам нужен. А не застанешь – так подожди». Я и понял, что, значит, нынче мне надо просидеть здесь вечерок.

– А парижские франты всё еще в замке?

– Вот уж не знаю; но в гостиной там кто-то был.

– Ну, получишь ферму. Поговорим толком. Жена, сходи-ка за вином, чтобы спрыснуть наш уговор. Возьми лучшего, руссильонского, из погребов бывшего маркиза… Мы не дети, толк в вине знаем. На пустой бочке, у входа, стоят две бутылки, да прихвати еще бутылочку белого.

– Вот это дело, – сказал Виолет, никогда не пьяневший. – Выпьем!

– У вас пятьдесят тысяч спрятано под половицами в вашей комнате, на том месте, где кровать. Вы уплатите их мне через две недели после заключения купчей у Гревена…

Виолет с изумлением уставился на Мишю и побледнел.

– А-а, вздумал шпионить за отъявленным якобинцем, который имел честь председательствовать в арсийском клубе, и ты воображаешь, что он тебя не раскусит? Я не слепой, я заметил, что у тебя плиты в полу только что заделаны, я и решил, что ты вынимал их, и, уж, конечно, не для того, чтобы посеять там пшеницу. Выпьем!

Виолет был так ошеломлен, что осушил большой стакан, не обращая внимания на вкус вина: от страха у него горело в желудке, словно там было раскаленное железо; а присущая ему жадность не давала захмелеть. Он многое дал бы, чтобы очутиться дома и спрятать кубышку в другое место. Все три женщины улыбались.

– Так по рукам? – спросил Мишю, наливая ему еще стакан.

– Что ж, по рукам!

– Станешь хозяином, старый плут!