Будни

– В чем дело? – спрашивает Йоозеп нетерпеливо.

– Приходила Тээле.

– Приходила, и ладно.

– Упаковала все свое белье и вещи и увезла.

– Ну и пусть увозит.

– Святые силы, неужто тебе все равно?!

– А что я должен делать?

– Неужто она уже и не думает вернуться?!

Сын пожимает плечами: откуда мне знать.

– Знаешь, Йоозеп, – продолжает мать, – я-то думаю, она и впрямь назад не вернется. Знаешь…

– Ну, ну?

– Сказала, что завтра приедет за пианино.

– Хм-хью-хью, – бормочет Тоотс в хмуром раздумье.

В постели начинает ворочаться старик-отец, кашляет, поднимает голову и, опершись щекой о ладонь, спрашивает:

– Кто это кашляет в передней комнате? Опять какой-нибудь новый батрак, что ли?

– Нет. Знакомый один.

За обедом разговор мужчин не клеится. Либле знает то, что он знает, Михкель вообще из молчунов, даже и предприниматель Киппель, чувствуя, что все прочие в подавленном настроении, не находит для разговора подходящей темы. Пожалуй, в Юлесоо никогда еще не бывало так тихо за обеденным столом – чтобы каждый сидел сам по себе. А какое веселье, какая кутерьма царили в этом же помещении недавно, всего лишь несколько недель тому назад, во время свадьбы Тоотса! Никак не хочется верить, что это та же самая комната юлесооского хуторского дома. Но ничего не поделаешь, приходится верить, ибо тогда был день праздника, теперь же наступили будни… будни жизни. Лишь после того, как Либле ушел домой, а батрак куда-то исчез, хозяину Юлесоо вспоминается тот, недавний разговор с Лутсом.

– Послушайте, господин Киппель, – Тоотс предлагает предпринимателю папиросу и улыбается, – ответьте-ка мне теперь, как на духу, куда это вы собираетесь пойти? К кому направился Лутс, я знаю, но цель вашего приезда для меня пока что – за семью печатями. Черт побери, мы с вами старые добрые друзья, неужто вы мне нисколько не доверяете?

– Нет, отчего же, – предприниматель отвергает папиросу и извлекает из кармана коробку с сигарами, – друзья мы с вами, всеконечно, старые и добрые… Не желаете ли сигару, господин опман? Лично я никогда не питал пристрастия к папиросам… Ну, так вот, дело в том, что… но это должно остаться строго между нами…

– Всеконечно – никто кроме нас двоих ничего не узнает! – восклицает Тоотс. – Можете говорить смело.

– Видите ли, господин опман, неподалеку отсюда есть одна деревня… Сюргавере.

– Есть. Но нельзя сказать, чтобы так уж неподалеку. До нее будет верст этак шесть.

– Заметано! И в этой деревне есть хутор… Хутор Пюртсли. Слышали?

– А как же. Есть. Хозяйка его – вдовушка, она даже приходится моей жене родственницей.

Тоотс несколько мгновений задумчиво смотрит перед собой, покусывая ноготь большого пальца, и наконец восклицает:

– Ясно! Ясно, господин Киппель! Всё ясно! Можете не продолжать. – И немного тише: – Хм-хью-хьюх, ничего не скажешь, вдовушка – кровь с молоком. Помню, тогда, на моей свадьбе…

Но именно теперь язык городского господина развязывается, Киппель удобно откидывается на спинку стула, вытягивает свои ноги в бахилах, с наслаждением попыхивает сигарой и начинает пространно разглагольствовать о своих видах на будущее.

Вообще-то на жизнь обижаться торговцу было бы грешно и так далее. Однако если торговля не имеет прочного обеспечения и значительного оборотного капитала, то доходы от нее носят случайный характер, а, главное, от такой деятельности не остается никаких следов. Правда, и от старого Носова сейчас уже не осталось ничего видимого глазом (как известно, его непутевые сыновья промотали все полученное от него наследство), но об этом человеке, по крайней мере, до сего дня идет молва по всей Прибалтике. Ну да, потому-то он, Киппель, и принял решение взяться за какое-нибудь такое… так сказать, предприятие, которое через известное время показало бы – и впрямь совершено кое-что и силы потрачены не зря. Всеконечно, он, Киппель, далеко не первосортный земледелец, но ведь, чтобы работать на хуторе, вовсе не обязательно быть чудодеем и волшебником. Небось, привыкнет. Небось, придет сюда, в Юлесоо, и попросит у господина опмана совета, если иной раз подкачает собственная смекалка.

– Само собой! – соглашается Тоотс. – Все это – дело наживное. Да и много ли нужно знаний по полеводству. Кроме того, и на хуторе Пюртсли, всеконечно, есть опытные люди. Поначалу дела могут идти по инерции. Но имейте в виду, господин Киппель – как сложится семейная жизнь, это уже вопрос особый. Имейте в виду – это очень важно!

– С этим-то я справлюсь, – кивает предприниматель головой. – Эти брюки (он шлепает себя по ляжке) останутся на тех же ногах, где и сейчас.

– Может оно и так, но как бы сперва не хлебнуть порядком воя и зубовного скрежета. Таких историй на белом свете видано-перевидано, и еще немало будет увидено. Не подумайте, будто мне хочется накликать на вас беду – я желаю вам всего наилучшего – я только хотел между прочим заметить, что… что жизнь штука довольно странная.

– Не бойтесь, господин Тоотс. Еще старый Носов говорил, что с женщинами надо обращаться, как с норовистыми лошадьми: в руке – кнут, во рту – трубка, вожжи – натянуты!

Примерно в таком духе течет беседа в передней комнате хутора Юлесоо еще некоторое время, затем горожанин, грохоча стулом, поднимается из-за стола и протягивает хозяину руку.

– Надо идти, надо идти. Лутс уже давно на месте, а я все еще тут рассиживаю. А ведь собирался зайти только на четверть часика. Вот видите!

Но хозяин решительно не советует пускаться в дорогу так поздно. Пусть-ка останется Киппель на ночь в Юлесоо, отдохнет, места хватит, а в путь отправится поутру, и пусть не боится, никуда «она» за ночь не денется.

В конце концов, будущий земледелец дает себя уговорить и ложится спать. Лишь на следующее утро отправляется он по заснеженной дороге через Паунвере в деревню Сюргавере.

VIII

А Лутс, действительно, уже прибыл «на место». Входит в залу хутора Рая, осматривается, втягивает голову в плечи.

– Чему вы удивляетесь, друг мой? – спрашивает Тээле.

– Скажите, госпожа Тоотс, неужели это та самая комната, где мы недавно праздновали свадьбу?

– Ну да, та самая.

– Как тихо! Здесь божественный покой.

– А вы что думали? Что свадьба все еще продолжается?

– Нет, я так не думал. Удивительно, что на свете вообще есть такие тихие помещения.

– Ну-ну, неужели вы нигде не находили покоя?

– Нигде. У меня еще и сейчас шумит в ушах от безобразий городской квартиры. К несчастью, моя теперешняя комната расположена точнехонько возле кухни, вечное звяканье посудой, грохот конфорок, журчание воды – все это довело меня до отчаяния. Вот я и решился приехать к вам погостить в надежде, что обрету тут на несколько дней покой. Но если мое присутствие причиняет вам беспокойство, я исчезну отсюда хоть сию минуту.

– Не говорите так, мой друг! Какое может быть беспокойство. Снимите пальто, погрейтесь возле печки, а я пока позову Алийде и приготовлю чай.

С этими словами госпожа Тоотс направляется в другую комнату и уже с порога зовет: – Лийде, иди сюда, к нам приехал гость!

Гость снимает свое «синее», вешает на вешалку, растирает руки, опять прислушивается и бормочет себе под нос:

– Действительно, тишина! Что за беда тут работать! Здесь бери перо в руки и…