Будни

На пороге появляется младшая дочь хозяина хутора Рая, немного растерянная, немного застеснявшаяся, но гораздо привлекательнее, чем казалось в дни рождества.

Здороваются. Затем гость говорит:

– Видите ли, Алийде, никогда не следует необдуманно приглашать к себе гостей, среди людей встречаются такие бессовестные, что и впрямь приезжают. Вроде меня – только заикнулись, и вот он я – уже здесь. Теперь вы, естественно, в затруднении и ломаете голову, что с таким человеком делать. Но в утешение вам, барышня Алийде, могу сказать: пусть меня поберут овсяной черт и ржаной волк, если я доставлю вам беспокойство! [5 - Овсяной черт и ржаной волк – названия ряженых, принятых в эстонской деревне тех времен.]

– Вы всё о том же! – восклицает Тээле, возвращаясь. – Беспокойство да беспокойство! Неужели у вас нет разговора поинтереснее?

В ту же самую залу приносят ужин и кипящий самовар. Лутс сидит за столом в состоянии полного блаженства и смотрит на своих молодых собеседниц, словно ребенок на рождественскую свечку.

– Ах, напрочь забыла, – вскакивает внезапно старшая сестра из-за стола, – у нас ведь еще с рождества осталось немного этого… под закуску. – И, ставя на стол бутылку, добавляет: – Мы в Рая к таким вещам относимся совершенно равнодушно, может спокойно ждать хоть целый год.

– Так ведь и я не особенно… – начинает гость что-то говорить, но, окинув принесенную бутылку взглядом знатока, осекается.

Застольная беседа становится несколько оживленнее. Вспоминают о недавней свадьбе Тоотса и Тээле, о свадебных гостях, разговаривают о том, о сем.

– А что поделывает теперь Арно Тали? – спрашивает Тээле словно бы между прочим.

– Тали работает, как одержимый. То же самое можно сказать и о молодом писателе Пеэтере Лесте. Боюсь, как бы они не перетрудились. С ними жил еще некий господин Киппель, торговец – ах да, вы же знакомы с ним! – ну так вот, теперь они его выпроводили, так что вся квартира в их распоряжении. Теперь-то они, наконец, покажут, на что способны. А я полагаю, что они способны очень на многое.

– Выходит, у бедняжки Тали нет времени даже и на любовные похождения?

– Этого я не знаю.

– У него же была какая-то Вирве?

– Может быть. Всё может быть.

Воцаряется недолгое молчание. Заметно, что Тээле собирается задать еще какой-то вопрос.

– Хорошо же, – произносит она, наконец, – давайте поговорим откровенно. Теперь мы все уже взрослые и… Некоторые из нас даже семейные люди… Зачем же нам играть в жмурки. Не правда ли, господин Лутс?

– Да, да.

– Видите ли, вы написали первую часть «Весны», и главный герой там не кто иной, как тот самый Арно Тали, о котором мы сейчас говорили…

– Вы тоже, Тээле… госпожа Тоотс.

– Да, но оставим пока что Тээле в стороне. Главный персонаж все же Арно Тали. Судя по вашей повести, вы его характер школьных лет знали так хорошо, что лучше некуда. Будьте добры, скажите, знаете ли вы, какой у него характер теперь?

– Гм…

– Будьте откровенны, господин Лутс. Мы тут среди своих и кроме нас никто ничего не узнает. Да и чего узнавать-то, мы же не осуждаем жизнь и поступки Арно, мы лишь говорим о его характере.

– Пеэтер Леста мне кое-что о нем рассказывал, но – ничего такого, что могло бы раскрыть характер. Знаю, что Арно Тали внезапно бросил всё, как есть, и уехал за границу, отсутствовал несколько месяцев… Но чем он там конкретно занимался, в какой роли фигурировал – не знаю. Судя по его собственным – во время вашей свадьбы – рассказам, он лишь путешествовал, наблюдал мир и жизнь. Сейчас он в Тарту, работает, как одержимый.

– Но почему он так внезапно уехал?

– Н-не… знаю.

Тээле пытливо заглядывает Лутсу в глаза, немного думает, затем подпирает голову рукой и произносит:

– Видите ли, дорогой друг, я тоже не знаю. Это и есть самый непонятный момент в жизни Тали. Если бы это когда-нибудь удалось выяснить, наверняка прояснились бы и некоторые черты его теперешнего характера. Хорошо, допустим, он уехал из-за некой девушки… Но опять же возникает вопрос: убегала ли эта девушка от него или же он сам убегал от девушки?

– Н-не… знаю. Во всяком случае, из его рассказов явствует – он путешествовал один.

– Один? Аг-га!

Несколько мгновений Тээле молчит, затем произносит, беспомощно махнув рукой:

– Но и это тоже ни о чем не говорит. Все то же самое: он либо следовал за кем-то, либо старался скрыть собственные следы. Да-а, да-а. Во всяком случае, теперь он уже обрел равновесие – работает, как одержимый. Но… Но опять-таки: может быть, в работе он лишь ищет забвения? Да-а, да-а.

– С чего это, Тээле, ты до всего этого так докапываешься? – спрашивает Алийде.

– Ах, ни с чего… просто так. Ведь надо же о чем-нибудь разговаривать.

– Лучше скажите, господин Лутс, – продолжает Алийде, – как продвигается работа над второй частью вашей повести «Весна»? Много вы уже написали?

– Да нет! – вздыхает Лутс. – Только начало. Какая же может быть работа среди городского шума и гама!

– Но теперь вы можете писать здесь – у нас тихо.

– Именно к этому я и стремлюсь. Что за беда тут работать! Тут я, так сказать, в своей среде, к тому же и часть персонажей у меня будет каждый день перед глазами.

– Только не делайте из меня больше такого голубочка, как в первой части, – смеется Тээле. – Там я такая паинька, читать одно удовольствие. Где это видано, чтобы кто-нибудь из людей был только хороший.

– Я… – хочет Лутс что-то ответить и тут же осекается, как бы успевает схватить слово за хвост.

– Что вы собирались сказать? – спрашивает Тээле.

– Так ведь без так называемой интриги не получится и рассказа. Если нет другого пути, я должен буду хотя бы присочинить вам какую-нибудь колючку.

– Оо, дорогой господин Лутс, мне не нужно присочинять колючки, у меня их и без того предостаточно и некоторые очень даже острые.

– В этом ты права, Тээле, – подтверждает младшая сестра, – некоторые очень острые.

– Как у всякого человека, – примирительно произносит Лутс, являя пример житейской мудрости. Затем, сложив губы трубочкой, повторяет еще раз: – Как у всякого человека.

– То же самое и с некоторыми другими вашими типами, – оживляется Тээле, – взять, к примеру, Йоозепа Тоотса. Вы описываете лишь его выходки и шалости, а внутреннего мира не показываете. Ну а если я вам скажу, что и у него тоже есть этот, так называемый, внутренний мир? Способность быть внимательным… Упорство. Что вы на это ответите, господин Лутс?

– Гм, отчего бы и не быть… как у всякого человека.

– Но почему вы не раскрываете этого в повести? Ведь Тоотс тоже страдает, борется с собою и так далее.

– Учту на будущее. Когда я писал первую часть повести, все эти качества Тоотса были еще настолько неразвиты, что… в глаза бросались только его деяния. Арно Тали…

– Да, да, что же до Арно Тали, так тут было видно с самого начала, что у него более глубокая духовная жизнь – что правда, то правда!

В раяской гостиной или в «большой комнате», как называют ее сами обитатели хутора, на некоторое время вновь воцаряется молчание. И вновь Тээле сидит, подперев щеку рукой.